Ходящий по улицам

Труба упала возле Даши. Продолжая вопить, тень отпрянула в сторону, усердно растирая ладонями ослеплённые глаза.

Дашиным глазам больше ничего не мешает: белое пятно развеялось. Она кладёт фонарь на пол, и направляет луч на тень, хватая её в кольцо света. Тень отпрыгивает на стену, оставляя хозяйку стоять на полу, возле Даши.

Со всего размаху, Даша бьёт кулаком женщину в щёку. Кулак скользит по мокрой коже и уходит прямиком в глаз. Голова откидывается в бок как боксёрская груша. Раздаются стоны. Крики. Брань.

— Сука!

Даша снова бьёт — левой рукой.

Опять раздаются стоны, крики, брань. Дашин кулак расплющил нос и ушёл вниз, скользнув по влажной коже.

— Шука! — тень шепелявит: верхняя губа лопнула, нижняя — треснула. Из ноздрей хлынула густая кровь, ярко поблёскивая в свете фонаря.

Адреналин разливается тёплой энергией по Дашиному телу. Хоть её руки и лихорадит, ей не страшно. Это злость. Злость дрожит подбородком. Злость вздымает грудь. Злость движет кулаками.

Она снова бьёт и разбивает костяшки о гнилые зубы, торчавшие айсбергами из воспалённых дёсен.

Бьёт, и думает о глобальном потеплении, о луне, приблизившейся к земле в самый не подходящий момент. Ну почему сейчас? Почему не через двадцать лет? Не через тридцать?

Бьёт снова, и думает о том, как бы не словить заразу, следующую за человечеством не зависимо от происходящего на земле. СПИД, сепсис или гепатит. Диагноз поставит время, превратив тело в ходящий ящик с множеством пробирок всяческих болезней, уничтоживших иммунитет.

Давно она так никого не избивала. Да что скрывать — она ни разу никого не избивала. Вот так, когда кулаки измазаны тёплой кровью, а подбородок смахивает на кювет, в котором течёт струйка багровой грязи.

Даша бьёт снова и мажет. Кулак пролетает мимо разбитой щеки. Обессилив, тень валиться на колени и начинает рыдать.

— Почему ты не уплыла в башни? — спрашивает Даша, чуть успокоившись.

Тень поднимает голову. Глаза закрыты, с уголков разбитых губ к полу тянуться густые кровавые нити. Одна из них лопается и летит к мокрому полу, собравшись в воздухе в большую каплю.

— Он шабрал лодку, — шепелявит тень.

— Кто?

— Мушик какой-то, — тень начинает посмеиваться, растирает рукой кровь по щеке, — в камуфляшном гидрокостюме.

Испугавшись, Даша оглянулась.

— Он здесь?

— Обещал вернуша. Ша мной!

— Когда?

— Он шпрашивал про вас. Я ему вшё рашкашала. Рашкашала, што вы убийшы и воры! Он шкашал, что найдёт ваш и убьёт, а мне лишь нушно шдать.

— И ты ему поверила?

— Он зашал мне рот своей тёплой ладонью и приштавил к горлу нош, — она сплёвывает кровь на пол, но попадает на свои джинсы. — Но я поверила не иш-ша этого. Его проншительный вшгляд, его белые шубы — в наше время таких мушиков не шишкать. И даше то, что у него всего четыре пальца на руке — меня не отпугнуло. Не бывает идеальных.

Слава — мелькнуло в голове у Даши, словно машина на встречке моргнула дальним светом.

Даша быстро вернулась к вещам. Надела ласты, жилетку с баллоном. Повесила фонарь на запястье. Натянула маску.

Зашла в коридор и приблизилась к лестнице. Погрузившись по пояс в воду, она вдруг ощутила, как на неё навалилось что-то тяжёлое. Что-то испускающее женские вопли. Проклятья и брань.

— Шука! — успела услышать Даша, прежде чем целиком уйти под воду.

Розовые ласты несут двух женщин на дно просторного холла, заполненного водой до самого потолка. Круг света прыгал со стены на пол, с пола на потолок, в точности повторяя движения Дашиной руки. Она пыталась смахнуть с себя лишний груз, скинуть балласт, тянущий свои корявые пальцы к её маске. Даша завертела головой. Ногти, не видевшие маникюра пару лет и стриженные исключительно зубами, царапали щеки, сдирали кожу на подбородке. Даша наотмашь ударила фонарём — попала. Чужие пальцы отступили. Даша ещё раз ударила — фонарь никого не задел. В туже секунду её шею сдавило. Сильно, но не смертельно. Дышать через загубник не мешало. Лёгкие наполнялись кислородом и тут же скидывали углекислый газ, отправляя прозрачные пузыри к потолку.

Лёгкие обезумевшей женщины, впившейся в Дашу как пиявка, начало жечь. Её пальцы выпускают шею Даши и пытаются оторвать загубник. Вырвать его, зажать зубами и сделать самый глубокий вдох, который только возможно было себе позволить в данной ситуации.

Фонарь описал дугу, разрубая кровавые лоскуты, парящие вокруг женщин, и врезался в сломанный нос тени. Тень содрогнулась, замахала руками и ногами.

Дашу больше никто не держал. Работая ластами и ладонями, она развернулась. Корчившееся тело, хватающееся руками за пустоту, отталкивающееся ногами от невидимого пола, пыталось уплыть.

Кольцо света сомкнулось вокруг женщины. Тень вылезла на стену. Словно индеец, пляшущий возле костра, она постоянно подпрыгивала и вскидывала руки, дёргая ими из стороны в сторону. Такой вот танец смерти. Наблюдать за мучениями было противно. Жутко. Даша хотела помочь, дать загубник, но к чему это приведёт? Она снова нападёт. Вгрызётся в шею и утопит не моргнув. Вот и черта, перейдя которую ты уже не будешь таким как раньше. Нужно просто опустить фонарь, развернуться и скатертью дорожка. Но что-то держит.

Танец продолжается. Но энтузиазм затухает. Движения вроде стали оживлённее, но ненадолго. Вот ноги перестали двигаться. Руки замерли, вцепившись в свитер на груди. Тело дёрнулось. Еще раз.

Черта пройдена. Или нет? Может подплыть, думает Даша, проверить. Может еще смогу хоть чем-то ей помочь?

Тело сделало оборот и опустилось на серый ковёр, замерев в скрюченной позе. Волосы нависли облаком над головой, подол плаща развивается как парус.

Всё кончено, тут уже никто не поможет. И Даша говорит себе, что в этом она не виновата. В свете фонаря сверкнули глаза утопленницы, и души в них больше нет. Больше нет боли. Нет страха перед “волной”. Нет мучений. Вот она — свобода.

Даша проплыла через широченную круглую комнату, в центре которой кольцо из дюжины колонн образует некую аудиторию. Совсем не давно, еще до “волны”, люди приходили сюда за знаниями, усаживались на стулья и заслушивались лекциями. После, отправлялись рассматривать различные экспонаты, пылящиеся в каждом углу. На белых блестящих колоннах можно было увидеть экспозиции в виде сотни высушенных бабочек, пришпиленных иголками к доске. С одной стороны скукотища, но стоило только влиться, и твой разум полностью погружался в эстетику мира насекомых.

Делая круг по музею, невозможно было пройти мимо панорамных окон. Стоило только отодвинуть занавеску — и вся Москва у тебя на ладони. Все улицы, все парки, все высотки — вот они, у тебя перед носом, наваливаются друг на друга, напоминая просёлочную дорогу, устланную серой щебёнкой. И в какое бы окно ты не заглянул — дорога заканчивалась линией горизонта. Но теперь вид другой. Больше нет линии горизонта. Лишь видна стена воды, меняющая свой цвет в зависимости от погоды. И еще видно девушку в чёрном гидрокостюме, на спине которой висит жёлтый баллон. Она выплывает из окна, задирает голову. Её глаза сразу же цепляются за поверхность — ищут Славу. Вот и он. Болтается на волнах рядом с каяком, напоминая ангелочка, которых рисуют дети своими тельцами на снегу. Не отрывая глаз от ангелочка, Даша всплывает. И молиться про себя только об одном — Слава живи. Молится, выплёвывая загубник. Молится, поднимая маску как забрало.