Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

Пока горожанки по наитию осваивали русскую чудо-печь, мы раздавили бутылку под пирожки и спели популярную песню из репродуктора:

Жил отважный капитан, он объездил много стран, чтоб потом пришвартоваться на диван. И с тех пор на нем лежал, все нутро проспиртовал, но с похмелья не рыгал и не икал! А когда шел ко дну, напевал он чудо-песенку одну: «Капитан, капитан, улыбнитесь. Ведь улыбка — это флаг корабля. Капитан, капитан, подтянитесь. И достаньте из заначки три рубля!» Но однажды капитан (в этот раз он не был пьян) все ж покинул свой продавленный диван. И отправился гулять, навестить отца и мать, чтоб с друзьями хоть денек не выпивать. И тогда, как со дна, вдруг всплыла зачем-то песенка одна: «Капитан, капитан, улыбнитесь. Ведь улыбка — это флаг корабля. Капитан, капитан, подтянитесь. И достаньте из заначки три рубля!» И подумал капитан, что житейский океан даже в штиль потопит старенький диван. И спасет его не круг, а надежный старый друг, тот, кто вовремя приходит, а не вдруг. Он войдет и плеснет. И с ним вместе чудо-песенку споет: «Капитан, капитан, улыбнитесь. Ведь улыбка — это флаг корабля. Капитан, капитан, подтянитесь. И достаньте из заначки три рубля!»

Стол постепенно приобретал привычный городской вид и запах. Появились жареная утка и соленья. Мы вмазали еще пузырек и спели вдогонку арию Георга Отса — мистера Икс:

Да, я шут, я трепач. Так что же? Пусть менты меня бьют по роже! Как комета, от них я далек, так далек — бесполезно спускать курок! Верблюд роняет саксаул на песок. Погонщик знает, как мой путь одинок. Устал чесаться я от лагерных вшей — пора отдаться мне фортуне своей! Живу без чарки, боль в душе не тая. В глазах овчарки — судьба моя.

Пельмени переварились, и на стол вывалили нечто подобное осиным сотам с мясными крошками вместо меда. Порезали это месиво ножом, распечатали водчонку, залились и спели «Москву майскую» в варианте ноябрьской демонстрации трудящихся:

Утро красит снежной белью стены древнего Кремля. Просыпается с похмелья вся советская земля. Голодок бежит за ворот. Пива, доченька, налей! С добрым утром, милый город, чрево родины моей! Москва моя — тоска моя, ты самая любимая, страна моя, ты, пьяная, — никем непобедимая!

Завели патефон. Зажгли свечи и в доме, и на дворе. Поплясали под старые проверенные фокстроты вокруг елки. Саша спел громко на весь лес «Ой, мороз-мороз, не морозь меня», «Там, в степи глухой замерзал ямщик» и «Не слышно шума городского, в заневских башнях тишина» (что впоследствии оказалось роковой ошибкой).

Вернулись за стол и начали сверять часы. За минуту до неслышного, слава Богу, в глухомани боя курантов Спасской башни и шамканья Лично Генерального Секретаря раскупорили шампанское и под крики «Здравствуй, жопа, Новый год!» перецеловались без разбору. Потом, румяно повалявшись в сугробах, открыли огненную воду и спели куплеты про короля Анри из популярного кинофильма «Гусарская баллада»:

Король Анри Четвертый, отъявленный бурбон и жулик первосортный, влез на французский трон.

Припев:

Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом. Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом. Тирлим-бом-бом, бом-бом, бом-бом-бом. Тирлим-бом-бом! Нашел жену по вкусу Красавицу Марго До жопы косы русы А жопа ого-го!

Припев

Как узник Гименея, в критические дни всю ночь Варфоломея купался он в крови.

Припев.

«Париж достоин мессы», — учил дружка де Гиз, за что его, балбеса, ухлопал террорист.

Припев.

Ограбив гугенотов, ушел Анри в папизм и, по большому счету, развил феодализм.

Припев.

С войной Анри, понятно, покончил насовсем. И срали бурбонята в его походный шлем.

Припев.

Поутру, морду моя, в зерцало посмотри: похож ли ты судьбою на этого Анри?

Потом Саша задушевно без надрыва спел «Очи черные», и мои карие очи миролюбиво закрылись в счастливом сне. Очнулся я от дикого шума: что-то происходило во дворе! Я спросил спросонья у жены, смиренно сидевшей рядом, в чем дело.

— Спи, Вовочка, спи, все хорошо, тебе, утомленное солнышко, просто сон плохой снится.