Хохот степей

Послушно приняв бурдюк, я неторопливо хлебнула. Этот кумыс был не такой крепкий, и немного слаще, оставаясь послевкусием на языке. Смакую непривычный, но пришедшийся по дуще напиток, я задумалась. Впервые за много лет, сидя у огня в степи, среди огромных, одетых в меха и шкуры, вооруженных мужчин, я чувствую себя спокойно и уверенно.

— Как звать тебя, лисица? — спросил хмурый степняк, что казался самым тощим из их братии.

— Да кто как хочет, тот так и зовет, — безразлично пожала я плечом, наблюдая за тем, как вернувшийся к костру возвращается рыжий, неся нанизанную на ветку заячью тушку. Когда он успел разделать добычу? — В караване обзывали Беяз Фаре, бледной мышью. Купец решил, что это мне подходит. Это я сейчас немного загорела, а так и правда бледной была, как в караван попала.

Степняки переглянулись, и все, как один, нагнулись ближе рассматривая меня в свете костра.

— Она загорела, — фыркнул рыжи, медленно поворачивая заячью тушку. От мяса уже шел умопомрачительный запах, заставляя сглатывать слюну. Все же, соленые куски, что колдун нарезал до того, мне не очень шли, застревая в горле. — Я таких загорелых за всю жизнь в степи не встречал.

— Но это правда, — несколько удивленно покачала я головой, не ожидая такой реакции.

— Не важно, — махнул рукой рыжий, — дальше рассказывай. Нас давно не веселили хорошей историей.

— Так кто тебе сказал, что история хороша? Она простая и не очень интересная, как и всякая женская судьба.

— Твоя история еще не закончилась, а ты о ней уже тоскуешь, — покачал головой хмурый. — Как тебя дома звали?

— Дома? Давно это было. При рождении, кажется, Светлой нарекли. Только мать больше все «бедняжкой» кликала. Сетовала, что дочь родилась.

— Почему так?

— Девка в доме — лишний рот, — в этот момент рыжий протянул мне вертел с зайцем, словно подтверждая сказанные слова. Удивленно вытаращив глаза, я смотрела на мужчин. — Все мне?

— Сколько съешь, — пожал плечами рыжий. — Только дальше рассказывай.

— Мать все грустила, — прожевав первый кусок горячего, сочного мяса, продолжила я. — Дочь вырастить дорого, а толку мало. Чтобы замуж хорошо выдать — приданное нужно, а у меня его нет. Не было. Да и потом, до замужества не всякая доживает. Вот как я.

— И что с тобой случилось? Умерла? — участливо спросил рыжий, заставив остальных тихо засмеяться.

— Нет, что ты. Меня в храм и отдали. Брат заболел. Младший. А он опора и надежда родителе на старость. Денег в тот год совсем не было, корова и та, одна осталась. Вот меня и отдали, чтобы вычтец брата спас.

— Спас хоть?

— Конечно. За такую цену попробовал бы не спасти, люди из деревни бы потом ему на две недели перестали подаяния носить, — уверенно кивнула я.

— И много вас там таких девушек было, при храме? — я даже немного вздрогнула, услышав вопрос колдуна, который до этого слушал молча.

— Не очень. За год две-три набирается. При храме всегда и работа и еда есть, но семьи все же стараются до последнего. Все знают, что девок, если те доживают, потом паххетам продают. За воск, за ткани дорогие.

— И тебя продали?

— Конечно. Три рулона зеленой ткани отдали. Я крепкая. Была.

— А домой не хочешь вернуться? Зачем к Эргету в юрт просишься? — это снова рыжий. Не думала, что такой большой и суровый воин станет так внимательно девку расспрашивать.

Я обернулась на колдуна, чуть голову на бок повернув. Эргет, значит.

— Так мне домой нельзя! — рассмеялась я. Умом понимала, что они просто не знают, но в голове все же не укладывалось. — Меня за жизнь брата отдали. Если я вернусь в дом матери и отца — духи разгневаются и брата приберут. Что я, глупая, так всех подставлять.

— И что же, вернуться никак-никак нельзя?

— Ну, — я задумчиво обгладывала заячью лапу, чувствуя, что уже сыта, — можно в храм сплатить, только цену такую заломят, что можно дом построить. Да и зачем? В горах можно только с хорошим мужем жить. Так что нет, я лучше колдуну служить стану. Если не прогонит.

Вернув остатки зайца рыжему, я широко зевнула.

* * *

Дождаться, когда над озером станет туман, у меня не хватило сил. Я так и уснула там, где сидела, кутаясь в шкуру. Мне не хватало ни опыта путешествий, ни выносливости, чтобы чувствовать себя более-менее приемлемо в этой дороге. Кроме всего прочего, впечатлений было столько, что голова была готова лопнуть, как переполненный мешок.

Ночью меня, кажется, кто-то переложил, так как проснулась я с серым рассветом, вполне удобно устроив голову на невысоком седле. На шкуре бледными каплями блестела роса, которая испарится, как только солнце поднимется над травой.

Чувствуя себя, пусть и не хорошо, но все же выспавшейся, я села, всматриваясь в догорающее пламя костра. Угли слабо светились, то вспыхивая, то вновь погасая, привлекая внимание.

— Проснулась? — тихий голос колдуна раздался из-за спины. — Не пугайся. Мой черед стоять на карауле.

— Всю ночь?

— От чего же. Мы меняемся. — степняк бросил в костер одну сухую, выбеленную солнцем ветку. Над замершей, словно бы сонной степью, где-то вдали, раздался резкий, птичий крик.

— Беркут, — тут же определил колдун, глядя на черный силуэт в небе. — Будь аккуратна в степи, Лисица. Такая птица может и на человека напасть.

— Они не боятся людей? — я не верила, что птица может быть такой безрассудной. Это не медведь, и не волк.

— А чего им тебя бояться? Тебе-то и отмахнуться от него нечем, — помолчав немного, Эргет вдруг посмотрел на меня, своими споконйми, черными глазами, котрые, казалось, ничего не выражали. — Видела хоть раз такую птаху вблизи?

— Не приходилось.

— В улус приедем — посмотришь. Тогда все поймешь.

— Скоро поедем? — мне вдруг страшно захотелось уединиться.

— Еще нет. Братьям отдохнуть нужно. Да и дороги осталось не много, зачем торопиться? Лисица, на озеро посмотри.

Несколько озадаченная таким обращением и резкой сменой темы, развернулась в нужную сторону. Над темной водой, как разлитое молоко, стояла плотная пелена тумана. Тут же зачесалась и спина, и плечи, словно я неделями не мылась. Это было не так далеко от истины, так как паххеты давали нам воду для обтирания раз в несколько дней, все неприятные запахи маскируя благовониями, от обилия которых первое время кружилась голова.

— Когда в улус доберемся — будет много шума и совсем не до тебя. Скорее всего, до вечера в юрте просидишь, пока кто-то вспомнит. — Колдун встал, тут же закрыв своей фигурой половину неба над моей головой. — Что с тобой будет — тоже сказать пока не могу. Это уж как мать моя распорядится.

Мужчина отступил на шаг в сторону, а потом мне на колени упала стопка одежды.

— Чистое, в одной из сумок было. То ли в подарок сестре моей везли, то ли для жены кто обнову купил, но если хочешь матери моей приглянуться — все же стоит себя в порядок привести.