Хольмгард

Лодка ткнулась носом в берег. Дир еще раз вздохнул, перелез через борт, подумал — а не опрокинуть ли лодку, пусть поплещутся? — вытащил судно на берег, потряс босой ногой, избавляясь от налипшей прибрежной пакости, и покосился на луну, полузакрытую тучей. Тучи меж тем сгущались — почти все звезды исчезли, и только Юпитер, самый яркий, завис неподалеку от зенита.

— Годрик, — сказал Дир. — Веди женщин домой, да и заночуй там у них, а завтра вернешься в Новгород пешком. Мне нужно побыть одному.

— Новые капризы! — возмутился Годрик. — Пешком? Это знаешь сколько аржей?

— Годрик, не спорь со мной, — сказал грустно Дир. — А то ведь шею тебе сверну, пискнуть не успеешь. Эх, тоска какая. Густая такая, тягостная.

Годрику пришлось помогать женщинам выбраться из лодки — Дир смотрел на небо и погружен был в себя. Честно говоря, ему совершенно не хотелось быть одному. Но он представил себе, как они заходят в дом Белянки, как зажигаются свечи, как рядом с ним сидят две женщины и потчуют его пегалинами и свиром, или даже вином, поскольку дом богатый, а он сидит и знает, что ни та, ни другая не будут ему принадлежать сегодня ночью. И ему захотелось заглянуть в хорлов терем, поскольку пора уже. А ждать Годрика, пока тот отведет женщин да вернется, ему не хотелось. Хелье назначил встречу в доме Явана — вот и пойду к Явану сперва, решил Дир, а потом в хорлов терем. А Годрик пусть ночует с женщинами. И ведь наверняка проходимец этот переспит со служанкой, наверняка. Если уже не переспал, подумал вдруг Дир. Ну и леший с ним.

— Дир, — сказала Белянка. — Ты бы пошел все-таки с нами. Там, дома у меня…

— Не бойся, — успокоил ее Годрик. — Если Кир назад заявился, я с ним и без придержателя кошелька моего смогу поговорить по душам.

Еще и Кир какой-то, подумал Дир. Ладно. Он вытолкал лодку в воду, забрался в нее, взялся за весла и в несколько взмахов догреб до середины реки. Жалко нет паруса. Поднял бы парус, лег бы на дно, смотрел бы на небо. Впрочем, звезд нет. И ветер не туда дует. А когда ветер дует не туда, под парусом ходить трудно. Годрик знает как. Годрик вообще очень много разного знает.

Несмотря на старания Дира, обратное путешествие заняло больше времени — против течения, против ветра. Брызги в спину. Только бы дождь не пошел, подумал Дир, а то совсем противно станет.

Занятый своими мыслями, он чуть не проскочил мимо Новгорода, несмотря на то, что зарево пожара было отчетливо видно с реки.

Что это там еще, в этом городе дурацком, произошло, подумал Дир. Как очумелые они здесь все. Где это так горит? А какое мне дело, собственно, где это горит. Пусть горит. Пусть хоть весь город сгорит. Поручение я выполнил. Пора мне обратно в Киев, в детинец, где все люди как люди, хоть и ковши. Астеры хуже ковшей. Подлый народ. И бабы здесь подлые. Гостемил не собирается ли обратно в Киев? И хорошо бы Хелье с собою прихватить. Вот Хелье — человек. Душевный, понимающий. Разговаривает с тобой, как с равным, а не свысока. Все понимает, во всем разбирается. И, кстати говоря, не зря он не пошел ко мне под начало тогда, когда я ему предложил. Хелье — мудр! Это наверняка бы испортило нам отношения. Так мы друзья — водой не разлить, а был бы я его начальник, какая уж дружба. Я бы отдавал ему приказы, и он бы меня возненавидел. Такая доля у начальников — их все ненавидят. Ну, все — это пусть, от меня не убудет. А вот не хотелось бы, чтобы и Хелье тоже меня… э… ненавидел. Молодец Хелье — позаботился о нашей с ним дружбе.

Дир не стал даже прятать лодку — выволок на берег, забрал походный мешок, обулся, поправил сверд, и пошел себе. Слева — стена детинца. Прямо по ходу — церква. Идти надо между, дом Явана, по тому, как Хелье объяснил, находится к северо-востоку от торга. Ставни все заперты, двери чуть не заколочены — перетрусил народ. Никого на улицах. Даже тати попрятались. Даже хорлы уличные. Трусливый город. И ничего не видно — отсветы от пожара контрастируют с чернотой вокруг. Эдак и заблудиться недолго.

Какой-то человек с факелом бежал ему навстречу, и так бы и пробежал мимо, если бы Дир его не остановил.

— Что это там горит, парень? — спросил он.

— Не знаю, — ответил парень. — Пусти, за мною гонятся.

— Чего ж ты им факелом светишь? Чтобы легче тебя поймать было? Дурак. Дай сюда факел.

— Не дам.

— Дай сюда, я сказал.

Дир отобрал у беглеца факел. С факелом идти стало легче, факел был добротный, хорошо освещал дорогу. Какой-то рыжий кот метнулся в сторону, замер у стены, скользнул за угол и высунул морду, разглядывая Дира. Дир присел на корточки.

— Кис-кис, — сказал он басом. — Иди сюда, котяра негодная. Такой же ты неприкаянный, как я. Тоже небось тебе бабу хочется, а всех баб разобрали, да? Иди, не обижу. Хочешь, вместе в Киев поедем? Киев хороший город, лучше этого намного. Чего тебе просто так по улицам болтаться, а, кот? А в Киеве у меня хоромы — знаешь, какие? Я ведь, заметь, военачальник. У меня одна горница величиной вот с эту улицу. И кормят очень вкусно, и тебя будут кормить. А ежели Годрик вздумает тебя пнуть, они, бритты, такие, котов не жалуют, то я его так пну, что он забудет, где у него арсель, а где локоть. Пойдем, а? Ну, не хочешь — не надо. Покормил бы я тебя, но с собою ничего нет. Пойдем к Явану — у него всегда какая-то еда в наличии.

* * *

Уже на подходе к пристани, где Марию ждал драккар с командой из дюжины варангов, их попытались ограбить. Грабителей было всего двое, и их поведение рассмешило Гостемила.

— Гони кошель, болярин, — сказал один из грабителей. — Гони, а то зарежем ведь.

— Ай, — сказал Гостемил. — Боюсь, боюсь. Правда зарежете?

— Не отдашь быстро кошель — обязательно зарежем, — пообещали ему, подходя вплотную, но не спереди и сзади, а с боков. Мария остановилась, и ее собирались ухватить, не то за волосы, не то за свиту.

— Женщину не троньте, уроды, — строго сказал Гостемил. — Деньги все у меня. Взялись грабить — грабьте, а женщину трогать не надо, а то кости переломаю.

Удивившись таким речам, грабители посомневались немного, но послушались и еще плотнее подступили к Гостемилу. Один держал факел, второй показывал нож, специально поворачивая лезвие таким образом, чтобы отсвет от факела был на нем отчетливо виден.

— Кошель давай, — сказали ему.

— Вот, даю, даю, — суетясь сказал Гостемил плаксивым голосом. — Даю, родные, ай, не погубите, ай, хорошие.

Он стал рыться в суме, потом вдруг наклонился и запустил руку в сапог, потом снова полез в суму.

— Неужто потерял? — удивился он. — Быть такого не может. Нет, в этом обязательно надо разобраться. А ну, добрый человек, посвети мне тут, а то не видно ничего, хорла. И рука болит.

Он поставил суму на землю и наклонился над нею. Тот, что с факелом, стал ему светить.

— Вот он, кошель, вот он! — обрадовался Гостемил. — А деньжищ-то в нем знаете сколько? Это ужас просто, сколько в нем деньжищ.

Рука потянулась за кошелем. Гостемил схватил эту тянущуюся руку и сжал в своей ладони. Несмотря на то, что нож грабитель держал в другой руке, он его все-таки выронил. И завизжал от дикой боли.

— Ай, чего же ты так кричишь, кормилец? — снова удивился Гостемил. — Ты не кричи, народ проснется. Время-то позднее, людям спать полагается в такое время, а ты кричишь.

Тот, что с факелом, попытался поднять нож, но Гостемил не дал. Да еще и факел отобрал.

— Не маши так факелом, — сказал он строго. — Ты чуть мне в глаз этим факелом не попал.