Холод страха
Шрифт:
Вполне естественно, разговор за столом зашел о крикете. На ужин был замечательный ростбиф, который Гарри, вытащив вертел, с обычной ловкостью и живостью разделал и разложил по тарелкам. Стокер хлопотал с кларетом — в этот вечер мы все в силу разных причин пили больше обыкновенного. Молодой картофель удался на славу, как и горох с нашего огорода. Скромная трапеза, но мне нравится думать — и Гарри целиком согласен со мной в этом, — что он не уступит всему, что способна предложить Франция. Кстати, вдруг подумала я, не ФРАНЦУЗ ли Клив? Нет: я сразу же вспомнила, что он венгр. Одному Богу известно, что они там у себя едят.
Хилари была очень мила в светло-голубом платье, выгодно подчеркивающем ее стройную
Стокер прислуживал нам с обычным чуть флегматичным достоинством, и Гарри, похоже, пребывал в хорошем настроении. Время от времени Гарри бывает неплохим собеседником. У него метафизический склад ума; к сожалению, охота и кларет редко позволяют ему проявить этот свой дар. Однако ради Клива он выдвинул несколько любопытных идей, и этого хватило, чтобы поддерживать разговор, позволив Гарри постепенно переключить внимание с беседы на ростбиф, потом на вино (на чем оно и оставалось сосредоточено до конца ужина).
— Крикет, — заявил он в какой-то момент, — это, конечно же, больше, чем просто игра. Лично я назвал бы его идиллией: сельской сценой мира, простоты и благости.
Последовала недолгая пауза; как я уже сказала, никто не слышал от Гарри ничего подобного по меньшей мере пятнадцать последних лет.
— А ты, Оливия, что ты скажешь на это? — проревел он, налившись кровью. Видите ли, у них с Оливией такая давняя игра: когда они пьют — чем обыкновенно заняты Почти все время, если только Гарри не мчится верхом, он разыгрывает из себя лихого кавалера, а она томную даму. Жалкое зрелище, по правде говоря, но ему нравится. Однако в тот вечер Оливия не играла. Она глядела только на Клива, что было не совсем справедливо по отношению к Гарри.
— О, я совершенно с вами согласен, сэр Гарри, — сказал Клив. — Крикет символизирует человеческую деятельность в идеальном обществе — обществе, связанном любовью, в котором закон лишь определяет рамки. Все остальное это искусство, гармония: цивилизованная борьба человека с человеком в исключительно игровом контексте. Так, как воевали древние греки.
— Потрясающе, — несколько вульгарно сказала Оливия, так и не сводя пылающего взгляда с маленького умного чудовища. Ох, знаю я тебя, Оливия Бабблхамп, подумала я. Ты только и хочешь напоить собой эту тварь. Впрочем, в его рассуждениях было одно уязвимое место. Вот оно: зло тоже может играть в эту игру, и ты, Клив, говорила я про себя, и есть это зло. Разумеется, я ничего такого не произнесла, а, возможно, стоило. Эта идея показалась бы дикой Гарри, и даже в большей степени — Хилари с Чарльзом. Одна Оливия поняла бы, что я имею в виду, говоря: "зло, играющее в игру", — но она уже покорилась злу.
Поздно ночью, когда все легли спать, я прокралась в его комнату. Я почти ожидала застать его бодрствующим, готовящимся к своим ночным разбоям. Я не имела ни малейшего представления о том, что буду делать; там, надеялась я, видно будет. С собой у меня было несколько религиозных вещиц, но чеснока не было — мы не пользуемся им в готовке. В общем, я полагала, ну… что, может быть, смогу беседой обратить его. Пообещать ему молчать в случае, если он просто будет охотиться на другую семью. Я даже готова была — и мне не стыдно признаться в этом — предложить ему СЕБЯ, только бы он не трогал Хилари. Вот на какие жертвы готовы настоящие матери, когда их дочерям угрожает опасность. К счастью, до этого не дошло: он спал.
Как прекрасен был он во сне! Легко можно понять, почему Оливия покорилась так быстро. Я сама боролась с искушением, жестоким искушением, но моя решимость взяла верх. Я изо всех сил ударила его по голове куском трубы, который оставили
за собой водопроводчики, а затем с помощью крикетного молотка вогнала ему в грудь вертел. Сколько крови было!Гарри застал меня там через полчаса. Бедный Гарри, это очень его огорчило. Он считает, что это немного "слишком". Не "по-нашему", сказал он. Не крикет.
Я сижу в сумасшедшем доме за убийство вампира по имени Клив, и, если вы меня спросите, ЭТО точно не крикет. Впрочем, здесь не так уж и плохо. Меня поместили в одну палату с Дианой Бабблхамп, и мы основали тут клуб игроков в бридж. Оливия регулярно навещает нас и — благослови Господи ее душу! — проносит нам тайком джин. Но доверять ей все равно нельзя, особенно с тех пор, как ее кусал Клив. Я пыталась предостеречь насчет нее Хилари, но она считает меня сумасшедшей. Бедняжка, она очень меня огорчает. Я давно уже не пью своих лекарств, так она меня беспокоит. Кстати, насчет главного врача Оливия ошибалась: он вовсе не славный, совсем не славный. Он ирландец, и он играет в гольф, и вчера я заметила, что глаза у него горят красным огнем, когда он думает, что его никто не видит.
Томас Диш
Незамужняя девушка и Смерть
Это случилось в конце июня. Было полпятого вечера. На улице лил дождь. Джилл Хольцман пришла к выводу, что с нее хватит. Жить дальше не имеет смысла — в особенности так, как живет она. Этот вывод она сделала не впервые: когда Джилл училась в колледже, она как-то раз решила наглотаться таблеток. Но тогда она все подстроила так, чтобы ее вовремя откачали. На сей раз Джилл играла по-честному.
Она пододвинула к самодельному книжному стеллажу стул, встала на него и достала с верхней полки "Гештальт-терапию". На форзаце книги был записан телефонный номер Смерти. Его продиктовал Джилл один парень, с которым она разговорилась в автобусе по дороге в Кэтскиллс (Джилл ехала в лагерь Всемирного Братства). Парень этот жил в ашраме под Эшоканом и был повернут на всем оккультном. Координатами стоящих людей, которые Джилл от него получила, можно было бы заполнить целую записную книжку. Экстрасенс-целитель из Мехико, терапевт-рейхеанец, принимающий в Альберт-отеле, группа леворадикальных сайентологов-еретиков — и Смерть.
Джилл набрала номер Смерти. Короткие гудки.
Пробежав глазами несколько страниц "Гештальт-терапии", Джилл сделала вторую попытку. На сей раз ей отозвались, но не Смерть, а автоответчик. Джилл продиктовала в трубку свой телефон.
Затем, чувствуя, что все ее отвергли и над головой ее сгущается мрак, Джилл удалилась в стенной шкаф, который предпочитала именовать кухней, и напекла два противня эклеров. Затем тщательно отмыла миску и противни, свалила горячие эклеры в пластиковый мешок для отходов, заклеила его и спустила в мусоропровод. Мешок полетел в подвал, чтобы сгореть там в специальной мусоросжигательной печи. Кухонная возня всегда была для Джилл вернейшим лекарством от депрессии, но мысль о том, что эклеры придется съесть, вновь ввергла ее в пучину отчаяния. И вообще давно бы надо похудеть.
Два дня спустя, когда Джилл внимательно смотрела по Эн-би-си передачу о наркомании, зазвонил телефон.
— Алло, — с надеждой произнесла она.
— Здравствуйте, я хотел бы поговорить с мисс Джилл Хольцман.
— Я слушаю.
— Мисс Хольцман, это Смерть. Вы пытались связаться со мной два дня назад, но не застали.
— Да, верно. — У Джилл подгибались коленки, как с тот раз, когда ее выбрали президентом класса и надо было экспромтом произнести речь перед всей школой. — Спасибо, что перезвонили.