Холодная комната

– Да всё это бред, – заявила Анька.

– Что бред?

– Да панночка – бред! Гоголь написал, что это – предание. Значит, сказка.

– У любого предания есть фактическая основа. Я это точно знаю. Вий, предположим, бред. А панночка – вряд ли.

Но скептицизм в глазах Аньки был непоколебим. Она усмехнулась.

– У Хусаинова Гоголь был любимый писатель, – добавила Кременцова, – видимо, он её раскусил.

– Кого? Рыжую?

– Ну конечно!

Дёрнув на себя ящик тумбочки, Анька вынула из него игральные карты и стала их тасовать.

– Да всё это бред!

– Что – бред?

– Да, вообще, всё. Я в сказки не верю.

– А кто ж тогда заорал-то в поле? Почему у тебя вдруг ранки открылись спустя аж год?

– Маринка, паскуда, заверещать могла, чтобы я проссала французские джинсы. Ранки открылись из-за того, что я пробежала пять километров. И, плюс к тому, диабет.

– Да ты просто дура, – холодно бросила Кременцова, – мы с тобой – в одной лодке посреди океана, а ты плюёшь мне в лицо, хотя я тебе ничего плохого не сделала!

– А с какой это поросячьей радости мы с тобой – в одной лодке, да посреди океана? Не понимаю.

– Ты всё, коза, понимаешь! Рыжая убивает всех, кто знает, что она – панночка. А ещё она убивает либо калечит тех, кто идёт к разгадке или распространяет сведения, наводящие на неё. Ты всё это понимаешь. Мы с тобой теперь знаем, кто она – поэтому нам не ссориться надо, а действовать сообща! Иначе – кранты.

– Кранты? – как-то тихо, вяло, брезгливо переспросила Анька, взглянув на Юлю. Взгляд её был печальным и удивлённым. Юля молчала. Она ждала продолжения. И не зря ждала. Швырнув карты, Анька с яростным воплем бросилась на неё. Судя по всему, её целью было как минимум расщепить собеседницу на молекулы. Кременцова была и ниже, и тоньше Аньки, но ей понадобилось четыре секунды, чтобы не больно её скрутить, уложить на койку мордочкой вниз, держа за запястье, и крепко шлёпнуть по заднице.

– Уймись, дура!

– Сука! Гадина! Мразь! – захлёбываясь слюной, верещала Анька. После шлепка она не пыталась вырваться, осознав, с кем имеет дело, но материлась и выгрызала пух из подушки долго ещё. Потом успокоилась.

– Пусти, хватит!

– Ты точно всё поняла?

– Да, точно! Пусти!

Тут привезли ужин – чай с молоком, картошку и баклажаны.

– Я не хочу, – прошептала Анька, лёжа ничком. Но Юля взяла две порции. Закрыв дверь, достала консервный нож и зверски всадила его в железную банку с изображением хрюшки. По палате растёкся запах подтаявшего свиного жира.

– Анька, вставай! Смотри, какая тушёнка!

– Я не хочу, – повторила Анька, но уже с раздражением. Было ясно, что она хочет, ещё как хочет, но идиотничает. Открыв тушёнку, Юля сделала то же и с банкой красной икры.

– Вставай, Карташова! Икра тебя тоже ждёт.

– Пускай ждёт! Не буду.

Вывалив половину тушёнки в одну тарелку, а половину – в другую, Юля перемешала её с картошкой. Потом наполнила и включила электрочайник, сделала бутерброды. Потом взяла Аньку за ноги и рванула изо всей силы. Анька также изо всей силы вцепилась в койку. Стальная койка, весившая не меньше ста килограммов, проехала полпалаты. С большим трудом отодрав от неё ревущую Аньку, Юля впихнула её за стол и дала ей ложку.

– Вот, жри! Пока не пожрёшь – не встанешь.

Анька, усиленно кривя рожу, начала есть. Ей стало смешно, и она закашлялась. Кременцова, которая ела рядом, хлопнула её по спине – да так, что чуть не убила. Чайник вскипел. Когда пили кофе, Анька спросила:

– И что же нам теперь делать?

– Вот уж не знаю, – скучно ответила Кременцова. Такой ответ, а главное – тон, Аньку не устроил.

– Как так, не знаешь?

– Вот так – не знаю, и всё.

– Какого ж ты хрена меня подставила, сука рваная?

– Это как я тебя подставила, интересно?

– Да очень просто! Сказала мне, кто она, хотя знала, что это – смертельная информация! Ты ведь знала об этом! Прекрасно знала!

– Нет, я только потом это поняла. Прости.

Допив кофе, Анька вернулась на свою койку и опять стала тасовать карты. Юля осталась сидеть на стуле, опустив руки.

– Значит, схема такая, – сказала она, подумав, – о том, что мы с тобой знаем, ни одному человеку не говорим ни одного слова. Одновременно не спим – ни ночью, ни днём. Я сплю – ты не спишь, ты спишь – я не сплю. Ночью спим со светом. В туалет, в магазин, на уколы, в душ и на процедуры поодиночке не ходим. Только вдвоём.

– Да что это даст? – отмахнулась Анька, – она ведь ведьма! Что мы против неё – хоть вдвоём, хоть с полком охраны?

– Если бы для неё всё было так просто, она бы ночью не бегала от меня, – возразила Юля, – а она бегала, только пятки сверкали! Потом стреляла из-за контейнера – притом так, как можно стрелять лишь левой ногой, страдая тяжёлой степенью косоглазия. Она очень быстро передвигается – видимо, на метле. Она весьма хитрая, но и я не дура. А ты – тем более, если с сахарным диабетом работаешь на панели так, что у тебя юбка стоит дороже моей дублёнки. Сила у неё есть, но ты только что узнала, можно ли со мной справиться одной силой.

– Юленька, а ты кто? Самбистка?

– Нет, дзюдоистка.

– Разрядница?

– КМС.

Раскладывая пасьянс на постели, Анька спросила:

– И долго мы будем с тобой сиамскими близнецами? Это ж немыслимо: одна спит, другая не спит, одна срёт, другая любуется, одна трахается, другая – дрочит! Ведь мы так через неделю с ума сойдём.

– Для того, чтоб это закончилось, мы должны разузнать, чего она так боится, – ответила Кременцова, вывернув ногу, чтобы взглянуть, нет ли на бинте крови, – она не хочет, чтоб знали, что существует её портрет, написанный, как икона. Мы должны выяснить, почему она этого не хочет, а также кем и зачем был написан этот портрет. Тогда станет ясно, как её нейтрализовать.

– Так мы вдвоём это будем выяснять, что ли? Без посторонней помощи?

– Разумеется. Трупов и так уже более чем достаточно, на мой взгляд.

– И как же мы это выясним?

Кременцова молча допила кофе. Потом ответила:

– Я не знаю.

– Тут, за больницей, есть не то озеро, не то пруд, – со вздохом сказала Анька, – пошли утопимся, чтоб не мучиться.

– Да ты бы лучше заткнулась, мученица! Тебя хоть курить не тянет.

Сказав так, Юля не спеша поднялась, подошла с тарелками к раковине и стала их мыть. Анька продолжала маяться дурью с картами.

– А здесь, кстати, ванная есть? – поинтересовалась, вымыв посуду, Юля.

– Конечно, есть. В конце коридора, напротив кабинета заведующего. Мы вдвоём попрёмся принимать душ?

– А как же! Ведь мы – сиамские близнецы. Я – тело и голова, ты – всё остальное.

– А что ещё есть у человека, кроме башки и тела? – озадачилась Анька. Юля, подойдя к тумбочке, вынула из неё махровое полотенце.

– Ещё есть то, что по поводу и без повода предлагает идти топиться, поскольку знает, что не утонет.