Холодное сердце пустыни
Шрифт:
Все это было смертельно интересно!
22. Глава, в которой появляется брат героя
Ночь была до смерти холодная.
Мун отчаянно мерзла.
Анук мог сотворить согревающие чары, но его руки вливали магию в песок, по которому плясал нож. А еще согревающие чары могли наложиться на чары отвода глаз, и испортить их эффект. А так подставляться с пари Сальвадор не хотелось. Никто не должен был видеть её, творящей высшую магию. И точка.
Работа заняла время. Иначе и быть не могло. Поди-ка возьми да обведи в защитный контур огромный лагерь каравана. При том, что нож
А еще нужно было справиться до мертвого часа — то есть до того момента, когда Мафрей все больше терял в бдительности, наблюдая за ночной пустыней.
Только тогда, когда меркла луна, и осмеливались вылезть из-под песка выходцы из страны вечных сновидений.
Мансулу, любившему во время путешествия посидеть с гостями допоздна, пришлось подливать сонного зелья, с этим нельзя было частить — он был подозрителен до крайности, да и истинным чудом сегодня Мун удалось стянуть у него перстень, греющийся, если в чаше хозяина было какое-то зелье. Уже когда он уснул, она шмыгнула в хозяйский шатер и снова надела перстень на узловатый палец Мансула. Но такое удавалось провернуть только ценой немыслимой осторожности и изощренных маневров.
Уж больно осторожен был Мансул и не из всяких рук принимал чашу с питьем.
Мун сыпала соль в извилистую дорожку, остававшуюся после ножа Анука.
Соль, сталь, магия. Надёжный и простой ритуал, но много работы, хотя все проходило по плану. За этой работой удавалось отвлечься от вороха неприятных мыслей.
Позавчера ей лично пришлось перехватывать руку стряпничей в караване. В тот самый миг, когда в миску Пауля чуть не упала капля травяного яда. Этот яд она вывести из его крови не смогла бы.
Стряпничая же, оказывается, даже нанялась в караван только для того, чтобы в глубине пустыни отравить того, кто решил бросить вызов Сальвадор.
Когда-то Сальвадор помогла матери этой девушки…
Когда ее поймали, Шайлиф шипела гневно, заявлила, что Мун предает сестринство дочерей пустыни и саму Сальвадор лично, защищая жизнь северянина. Это было смешно.
Пришлось даже присниться Шайлиф в привычной форме духа и строго наказать оставить при себе мстительные порывы. Судья Пустыни сама разберется с любым, кто бросит ей вызов. Для неё это долг, а для смертной — преступление.
Девушка притихла.
Как будто Сальвадор бы стало лучше, если бы этот безмозглый эффинец вдруг взял и погиб. Она и так уже сломала голову, как ей обойти условия пари и снять с Пауля узы его присяги.
Выходило либо, что она ему поддастся в поединке, либо — Пауль Ландерс станет тем, чья кровь впитается в песок её капища. Из всех подлецов, что ходили по пустыне, почему-то умереть от её руки решил именно тот, к которому у Сальвадор претензий не было.
За которого болело сердце…
Почему из всех мужчин пустыни оно было неспокойно именно за этого безмозглого эффинца?
Обойти — точнее обползти весь лагерь караванщиков получилось за три с лишним часа.
Силовой контур, отталкивающий выходцев был закончен как раз к тому часу, когда большинство караванщиков
спали, отдыхая перед тяжелым переходом следующего дня.— Молодец, — шепнула Мун Ануку, касаясь широких пальцев. Глупая привычка. Но еще в Турфане ей начала мерещиться искра сознательности в темных глазах её второго тела.
Это была совершенно безумная идея — ведь Анук был просто пустым телом, созданным самой же Сальвадор, чтобы даже в условиях пари у неё был доступ к магии, хотя бы в каком-то варианте.
Мун должна была быть рабыней без магического дара, таково было условие Эльяса. Анук же нужен был именно для таких случаев как сейчас. Когда вроде и нужна магия, а своими руками её творить нельзя.
Анук не ответил. Он и не мог ответить, она создавала его немым, дабы не задумываться над тем, чтобы еще и речью его управлять. Но в который раз Мун показалось, что Анук посмотрел на неё дольше, чем это было бы, будь он просто её инструментом.
Глядя на извилистую змейку защитного контура, сохраняющуюся на песке, Сальвадор думалось о том, что вообще, ей бы этим не стоило заморачиваться.
Ну, подумаешь, — выходец. В конце концов, у караванщиков есть Ворон, и вряд ли в его интересах, чтобы её смертное тело погибло до того, как она прибудет в Хариб. Ворон намерен трепать ей нервы весь этот год, все четыреста двадцать дней, не меньше. И он наверняка шевельнет крылом и отправит выходца к Мафрею в одно мгновение.
Вот только когда он это сделает?
У мертвяков совершенно другая магия, человеческая магия перед ними бессильна, а сами неспящие были смертельно опасны. Даже легкое прикосновение выходца к человеку было способно надолго покалечить. Есть ли Эльясу дело до людей, идущих в караване? До женщин? Увы, но Сальвадор в это не верилось.
Ну и… Было у нее подозрение, что одна не в меру героичная личность обязательно сунется сразиться с выходцем. Хотя вот в этом случае ему было не справиться.
Поэтому пришлось делать все самой.
Ждали мертвяка они поодаль от лагеря. С той стороны, куда не шлялись даже по естественным нуждам. Все, лишь бы никто не заметил, как Мун и Анук встают спина к спине, переплетаясь пальцами, и на её лбу вспыхивает метка духа, как вспыхивают в самой глубине её зрачков сапфировые точки.
Трего.
Тейлат.
Кинжалы правосудия легли в ладони, и она прямо ощутила, как соскучилась по ним. Как неполноценно себя чувствовала в этой неполноценной реинкарнации, с сознанием духа в ограниченном смертном теле. Простой смертной было проще. Память о подлинной сущности всегда приходила только после смерти.
Алима. Тариас.
Реликты откликнулись на зов тут же, но Сальвадор не стала снова короновать себя скорпионом и украшать аспидом. Ей сейчас абсолютно ни к чему была вся её сила. Было довольно лишь глотка. А для этого достаточно было присутствия реликты.
Это было совершенно невозможное ощущение. Она видела все, что хотела увидеть. Слышала даже самый тихий шепот поодаль отсюда.
И шорох песка под деревянными ногами того, кому надлежало крепко спать и не просыпаться — тоже.
Он был недалеко… Совсем рядом… Волочился к лагерю.