Холодные деньки

— У тебя оно есть.

Я шёл некоторое время молча, обдумывая это.

— Вы говорите, что у меня есть шанс остаться собой?

— Я много чего говорю, — сказала Мать Лето. — Есть ли у тебя шанс остаться самим собой, несмотря на тенденцию мантии формировать твои мысли и желания? У всех Рыцарей, Зимы и Лета, есть этот шанс. Большинство терпит неудачу.

— Но это возможно, — утвердительно произнёс я.

Она посмотрела на меня, и её взгляд был более бездонным, чем само время:

— Возможно всё.

— Ах, — сказал я, понимая. — Мы в действительности говорим не обо мне.

— Мы говорим, — произнесла она безмятежно, отводя взгляд. — И мы не говорим.

— Мм, — сказал я. — Я тут немного запутался. О чём конкретно мы говорим?

Мать Лето улыбнулась мне.

А затем она просто замолчала.

Говорили? Не говорили?

Я сохранял невозмутимое выражение лица, в то время как мой внутренний неандерталец сначала брызгал слюной, а затем пришёл в неистовство, принялся громить воображаемый продуктовый отдел, опрокидывая полки и разбрасывая фрукты в бессильной ярости, и орать: «ПРОСТО СКАЖИТЕ МНЕ, ЧЬЮ ЧЕРЕПУШКУ НУЖНО РАСКОЛОТИТЬ ДУБИНОЙ, ЧЁРТ ВАС ВСЕХ ПОБЕРИ!»

Чёртовы фэйре. Они меня в могилу сведут.

— Для соблюдения равновесия, — нарушил я молчание, — было бы хорошо, если бы теперь я задал вам вопрос, мэм.

— Я одобряю вопрос. Но я не даю обещаний относительно ответа.

Я кивнул:

— Кто вы в действительности?

Мать Лето остановилась на своем пути и обернулась, чтобы взглянуть на меня. Её брови поползли вверх:

— Это очень существенный вопрос.

— Знаю, — сказал я. — Это всё Хэллоуин виноват.

— И почему же, позволь узнать?

Я пожал плечами, мы пошли дальше, а я стал объяснять:

— Просто праздник заставил меня задуматься: маски. Я знаю одного персонажа из древних сказок, который жив, здоров и скрывается под чужим именем. Почему бы не быть и другим?

Мать Лето склонила голову, скорее, в знак, что услышала меня, или допускает такую возможность, чем соглашаясь.

— Всё меняется, — сказала она. — Бессмертные с трудом принимают перемены. Но это происходит с каждым.

— Я назвал Мать Зиму именами Атропос и Скульд, потому что они, похоже, подходят ей, — продолжил я. — Я к тому, что она, по всей видимости, любит острые предметы.

На губах Матери Лето на мгновение появилась ослепительная улыбка, затем снова исчезла.

— Дурак бы до такого не додумался, — похвалила она. — Да, она действительно была когда-то известна под этими именами. Но ты всего лишь догадался об именах одной из её масок — и не самых могущественных из наших имён.

— Наших? — переспросил я. — Подождите. Я запутался.

— Знаю, — сказала она. — Вот мы и пришли.

Мы остановились посереди лесной тропинки — в месте, которое на вид ничем не выделялось из окружающего пейзажа. Мать Лето остановилась и, нахмурившись, взглянула на меня:

— Ты одет крайне неподходяще.

— Не волнуйтесь об этом, — ответил я. — Я могу справиться с холодом.

Она отпустила мою руку, окинула меня взглядом сверху вниз, положила ладонь на ручку корзины, которую несла на сгибе локтя и сказала:

— Что-то немного менее… неофициальное было бы уместнее, я думаю.

Я уже раньше изображал куклу Кена для стилистов-фэйре, так что не был особо шокирован, когда моя одежда начала корчиться и изменяться на глазах. Когда в своё время это делала Леанансидхе, я провёл в машине полчаса страданий, пока один причудливый и недостойный наряд сменялся другим. На этот раз было иначе.

Ткань моей одежды превратилась в идеально подогнанный стальной доспех. Впрочем, скорее всего, не стальной, а из того же металла, что у сидхе. Броня была простой и функциональной, без орнаментов — нагрудник, наручи, большие оплечья на плечах. Тяжёлые щитки, свисающие с нижней части нагрудника, защищали бёдра. Ноги спереди и сзади покрывали наголенники. Все детали были чёрные и блестящие, при прямом освещении отливающие тёмно-фиолетовым и тёмно-синим.

Я вдруг понял, что под левым локтем держу шлем, взял его обеими руками и стал рассматривать. Шлем был коринфский — как в фильме о спартанцах, только без конского хвоста — с мягкой обивкой внутри. Я надел его, и он оказался впору.

— Намного лучше, — похвалила Мать Лето. — Держись рядом со мной всё время.

Я окинул взглядом совершенно безмятежный лес. Это требовало усилия, так как шлем не позволял мне плавно поворачивать голову. Я всё же осмотрелся. Я уверен, что броня заставила меня выглядеть глупо.

— Ну, хорошо.

Мать Лето улыбнулась, снова взяла меня за руку и вытянула одну ногу. Ею она очистила от слоя грязи и опавших листьев поверхность плоского камня, вроде булыжника, возможно, трехфутового квадрата. Она постучала по нему три раза, прошептала слово и увлекла меня за собой, когда ступила на него.

Никакой драмы не последовало. Пейзаж просто изменился, так же стремительно и решительно, как тогда, когда вы включаете свет в тёмной комнате. Секунду назад мы стояли в осеннем мегалесе. В следующую…

Я видел фильмы и кинохроники о Первой мировой войне. В моей школе не слишком подробно рассказывали о ней — потому, что Америка не играла в ней ведущую роль, и потому, что весь этот глупый непонятный хаос на Континенте, которого вполне можно было избежать, унёс миллионы жизней, но так ничего и не решил, а только сформировал команды для следующей мировой войны. Но то, что мне показывали, я запомнил. Бесконечные мили и мили окопов. Заволочённая дымом нейтральная зона, через которую протянута грязная, ржавая колючая проволока, а вдоль неё в ряд расположились стрелки с пулемётами. Пелена дыма застилает солнце, превратив его в тускло светящийся шар.

Но фильмы не могут передать всех ощущений. В небе разносился непрерывный грохот — гром, порождённый насилием, и всё вокруг было пропитано запахом фекалий и смерти.

Мы стояли на вершине небольшой бесплодной горы, глядя вниз. Рядом с нами, всего в нескольких сотнях ярдов, возвышалась стена — такая огромная, что с её помощью, наверное, можно было бы сдержать нашествие монголов, даже если бы они были размером с Кинг-Конга. Она была сделана целиком изо льда, или из каких-то прозрачных кристаллов. Даже отсюда я видел в этой стене залы и комнаты, среди которых были казармы, лазареты, кухни, и тому подобное. По ним двигались смутные, неясные фигуры.

Вдоль стен стояли, должно быть, десятки тысяч, если не сотни тысяч, солдат. Я присмотрелся, пытаясь разглядеть их получше, и понял, что это сидхе в доспехах.

Все до единого.

Доспехи на всех были похожи на мои, отсвечивающие приглушёнными, холодными оттенками Зимы.

Земля за стеной состояла из пыли, слякоти и битого сланца. Она была покрыта буграми и крутыми оврагами. Единственные растения, которые росли там, выглядели так, словно готовы проткнуть, оцарапать или ужалить вас. Несмотря на то, что земля непонятным образом светилась, небо было чёрным, как совесть Кота Ситха, не было видно ни одной звезды или пятнышка света. Небо подавляло, огромное, как в открытых, холмистых землях Монтаны и Вайоминга.