Холостяки попадают в рай, или Наследница английских лордов
Шрифт:
– Вообще-то, у Клеопатры был брат, – задумчиво произнес он. – Родители отреклись от него и выгнали из дома.
– Почему?
– Он был мот, гулена и игрок. Родители опасались, что он спустит все их громадное состояние. Однако… В отсутствие других наследников он вполне мог претендовать на состояние своих родителей. Вполне!
– Мы ничего не слышали о том, что у вашей жены был еще и брат.
– Потому что он не играл никакой роли в жизни семьи. Он был изгой. Понимаете? Родители отреклись от него.
– А кому сейчас принадлежат деньги леди и лорда Глочестер?
– Формально они принадлежат
– Как это?
– Лорд и леди Глочестер, завещая свои деньги внучке, поставили условие. Деньги она получит лишь по достижении ею двадцатипятилетия. Если же она скончается раньше, то деньги переходят частично разным благотворительным фондам и организациям. Но это совсем небольшая сумма. А частично другим наследникам.
– Другим? Кому именно?
– Это в завещании не оговорено. Сказано, другим наследникам, которые могут появиться у Марго на момент ее смерти.
– Значит, до двадцати пяти лет Марго все равно не могла распоряжаться состоянием своих дедушки и бабушки?
– Нет. Дочь ежегодно получала доход с этих денег. Да и только. Основная сумма должна была достаться ей только в апреле этого года.
– А если бы она ее не получила, то деньги пошли бы другим наследникам? Тому самому дяде Марго? Блудному сыну ее бабушки и дедушки?
– Да. Думаю, так.
– И как его зовут? Он еще жив? Где его можно найти?
Арнольд Борисович развел руками.
– К сожалению, я не имею подобной информации.
– Совсем никакой?
– Совершенно! Никогда не видел этого парня.
– Но хотя бы какие-то подробности?
Арнольд Борисович мрачно покачал головой и сказал:
– После смерти Клеопатры я постарался изгнать из нашего дома всякое воспоминание о ней. Мне казалось, что так нам всем будет легче пережить то, что ее больше нет с нами. Ну, вроде бы никогда и не было. Все это был чудесный сон, и только. А в действительности ничего не было. Понимаете?
Подруги кивнули, но в душе поразились странной мужской логике. Ну как это не было у него жены? А ребенок, позвольте спросить, откуда тогда взялся? Нелогично выбрасывать из дома вещи любимой жены, но ее ребенка оставить.
Но эта мысль мелькнула и пропала. Все-таки ребенок – это не сверток со старыми фотографиями или, там, чемодан с шелковыми блузками. Ребенок – это живой человек. К тому же к Марго отец прикипел всеми фибрами своей сухой души. Вон как убивался, когда ее похитили. Прямо волосы готов был на себе рвать. И деньги немалые на ее поиски потратил. И выкуп заранее готовил. Не его вина, что поиски так и не увенчались успехом.
– Так что с братом Клеопатры, – продолжал говорить Арнольд Борисович, – равно как и с прочими ее родственниками, сами понимаете, я отношения постарался свести к минимуму.
– Как хотя бы его звали?
– Кого?
– Ее брата!
Кажется, вопрос застал мужчину врасплох. Он заметно смутился. Хотя и с чего бы это? Он вполне мог не поинтересоваться именем пропавшего брата своей жены. Ни при жизни Клеопатры, ни тем более после.
– Помните его имя?
– Теодор, кажется. Или Эдуард. Нет, не помню. Какое-то королевское имя. А что?
Интересные вопросы задает этот человек! Как это – что? Очень может быть, что этот тип и был
организатором убийства Клеопатры. А не достигнув своей цели, спустя много лет переключился на племянницу.– Он был ее родной брат? Родной брат вашей жены?
– Вроде бы да.
Но это было и все, что сумели подруги выжать из Арнольда Борисовича относительно родни его покойной супруги.
Вернувшись к себе домой, девушки первым делом поспешили на кухню. Сегодня вечером к ним снова должен был пожаловать Роберт. Они уже познакомили его вчера с Тараканом и Сергеем Сергеевичем. И сегодня старики должны были пожаловать на ужин, чтобы обсудить с австрийским полицейским все тонкости проводимого им расследования.
Ну а подругам, как настоящим хозяйкам, хотелось блеснуть своим гостеприимством.
– Слушай, мне тут одна мысль пришла в голову, – произнесла Кира, деловито нарезая лапшу для домашнего куриного супа.
Тесто замешивала Леся, клала в него много яиц, не жалела масла и пряностей. Поэтому тесто получалось у нее желтое и ароматное. И суп с домашней лапшой не имел ничего общего с обычным супом, где вместо лапши плавали белые червячки покупной вермишели. Курицу для бульона подруги, не скупясь, купили парную. И сейчас вся тушка целиком со связанными ножками варилась в кастрюле, украшенная корешками петрушки, колечками лука и кружочками морковки.
– Если этот тип, брат Клеопатры, хотел смерти сестры и организовал ее убийство, он же должен был крутиться где-то поблизости!
– Зачем?
– Чтобы контролировать лично… процесс.
– Ой, верно!
– Как иначе он мог убедиться, что Горшков его не обманет? И что сестричка действительно будет умерщвлена им? Им и доктором Семеновым!
– И что ты предлагаешь в связи с этим?
Но Кира на ее вопрос не ответила. Ее взгляд неожиданно затуманился, словно она пыталась разглядеть сквозь пелену веков нечто ей пока что невидимое.
– Может быть, и в родильный дом братец тоже заглядывал, – пробормотала она наконец.
– Что?
– Недаром же Зинаида пробормотала что-то о скандале в роддоме, связанном с выпиской Марго! Может быть, это братец пытался выкрасть племянницу, представившись ее отцом?
– О господи! – побледнела Леся. – Точно! Зинаида что-то говорила об этом! Точно говорила! Кира, оставь лапшу! Накрой ее тарелочкой или нет… Не накрывай! Ничего с ней не станется. Подсохнет чуток, так даже еще лучше будет! Скорее!
– А что такое? Что ты засуетилась?
– Бежим! Скорей бежим!
– Куда? – изумилась Кира. – К нам гости скоро придут!
– Ничего не скоро! До гостей еще часа три есть. Мы вполне успеем!
– Куда?
– К Зинаиде!
Леся выкрикнула это, уже стоя в дверях и натягивая на себя куртку. И что оставалось делать Кире? Только выключить огонь под кастрюлей с куриным бульоном и броситься следом за выбегающей на улицу подругой.
К Зинаиде в больницу они попали как раз во время ужина. Он в больницах всегда бывает рано. Что это за время такое для ужина – половина шестого вечера? Потом до утра еще двадцать раз успеешь проголодаться. Хотя какое дело умирающей Зинаиде до больничного ужина, рано его подадут или поздно. Ей, бедной, уже все равно.