Homo super(Рыбка-бананка ловится плохо)

Пыляев плыл по течению. Он казался самому себе чучелом, присыпанным нафталином, которое таскают с места на место с ритуальными целями суетливые, но еще не растратившие жизненной силы фетишисты. Он чувствовал себя инфантильным слюнтяем, и преодолеть свой инфантилизм ему было труднее, чем допрыгнуть до луны. Зато невеста в свадебном комби выглядела потрясающе. Эдик покорно отстоял бредовую церемонию регистрации брака в Департаменте демографии, не заметив большой разницы между нею и судом присяжных.

Если не считать Элеоноры и Бориса Карловича, его окружала абсолютно незнакомая публика. Вместо бесформенного куска глины, падавшего в пустоте, он превратился в кирпич, который только что отпрессовали, замуровали в стену и выбили на лицевой грани неуничтожимый штамп. Он стал частью системы, которую инстинктивно отторгал и сознательно ненавидел.

В департаменте все прошло удивительно гладко (видать, без смазки не обошлось); экстремальную парочку даже не осматривала медкомиссия, удовлетворившись файлами, предоставленными обеими сторонами. А потом и вовсе начался аттракцион. Если Эд рассчитывал на скромное семейное торжество, то он ошибался. Эскорт таинственных прихлебателей Хрусталя разросся до десятка машин и направился в один из храмов Универсальной церкви. * * *

Храм стоял на обледенелой набережной. Самой реки уже не было; от нее остался бетонный желоб, по которому струились незамерзающие нечистоты. На краю потока торчал прикольный речной трамвай, надежно изолированный от окружающих миазмов и превращенный в летнее кафе. Сейчас он выглядел трупом, всплывшим со дна черного ручья. К нему прибило кошачий скелет.

Над всем этим нависал храм -- немыслимой угловатой тенью. Слева от тарелки спутниковой антенны парила голограмма -- трехглавое чудовище, которое можно было принять за сказочного змея или сросшихся основоположников коммунистической утопии. Лучи лазеров создавали впечатляющую подсветку туч; на этом тревожном фоне плавало жирненькое туловище, явно не страдавшее от недостатка витаминов и символизировавшее Единую церковь, с головами Христа, Будды и Магомета. Вокруг него, как мыльные пузыри, вращались небесные сферы.

Машины въехали во двор, на котором разместилась принадлежавшая храму стоянка с заправочной станцией. Благодаря связям того же Хрусталя всю компанию приняли незамедлительно. Какой-то дряхлый поп, идеально подходивший внешне на роль Вечного Жида (за свою сверхдолгую жизнь ему довелось побывать майором НКВД, раввином в синагоге и консультантом ООН по проблемам дальневосточных конфессий), похоже, уже обо всем договорился наверху и быстренько санкционировал очередное грехопадение.

Пока он бубнил что-то по этому поводу, Эдик осматривался. Проблем с отоплением здесь не было. Восходящие потоки теплого воздуха плодили миражи. Из акустических систем доносилось ангельское пение кастратов. Гипнотерминалы призывно мерцали во мраке, приглашая к общению со святыми в астрале. Трехмерные анимационные иконы демонстрировали житие персонажей в реальном масштабе времени. Под сводами храма беспокойно порхали птицы. Парочка красивых чернокожих туристов бродила в лабиринте среди еще более красивых призраков, выбирая языческие фетиши в качестве сувениров.

Вечный Жид закончил. Его упитанные лейтенанты разбрелись по залу в припадке церемониального рвения.

– - Теперь домой?
– - с надеждой спросил Эдик у Элки, положив под язык таблетку стимулятора.

– - Что ты, дорогой, все только начинается, -- сказала та, пребывая в непонятном, почти лихорадочном возбуждении.

Это был редчайший для нее случай предвидения, для которого, впрочем, не требовалось ни ума, ни интуиции.

8

Храм Универсальной церкви они покинули около шести вечера. Снаружи было так холодно, что душа стыла в теле, как суп в плохом термосе. Несмотря на это, неизменно корректные люди подходили к Пыляеву, поздравляли, улыбались, трогали за руки и без злого умысла задевали сломанные мизинцы, целовали Элку серыми губами, бережно обнимали Бориса Карловича. Невозможно было определить, кто из них принадлежал к Союзу, кто был просто безмозглой марионеткой, а кто наивно и честно полагал себя слугой народа . Мелькали галстуки, уши, часы, зубы, носы, проборы, зрачки, очки, туфли, ноздревые фильтры.

Эдика охватило жуткое по силе ощущение безысходности. Он рванулся было выпить чего-нибудь в баре при часовне, но одноглазый Гена вежливо завернул его, намекнув на жесткий график. Пыляев убеждался в том, что сбоев в программах Союза быть не может и не бывает. Следующим номером был намечен банкет в поместье Хрусталя. Открыв холодильник в лимузине, новобрачный утешился Абу Симбелом , слегка разбавленным водкой.

Ровно в шесть кортеж убрался со стоянки храма. Эдик скорчился в душноватом салоне, не обращая внимания на сидевшую рядом суку в люминесцентной шкуре. Вид у нее был самый невинный. А он чувствовал себя так, словно только что ему всучили в секс-шопе некачественный товар. В свете проносящихся мимо фонарей люди казались безумными елочными игрушками. Из приемника доносился неразборчивый скрежет индустриального джаза.

Потом горящие фонари стали попадаться заметно реже. Впереди чернели трущобы заброшенных районов. Заповедник люмпенов, а заодно -- карантинный пояс. Территория нулевой ценности. Пыляев тихо приветствовал усиливающееся разделение общества на прослойки не только в социальном отношении, но и в пространстве. Эксперимент коммунистов по смешению сословий был противоестественным и потому идиотским. Как всегда, все свелось к насилию. Миллионы людей оказались выброшенными из привычной среды и внедренными в чуждую. В результате туповатых представителей рабоче-крестьянской массы раздражал любой персонаж в очках и шляпе , а остатки интеллигенции чувствовали себя неуютно под прессом гегемона и приобрели устойчивый комплекс неполноценности.

Теперь передвижение из пригорода в центр наземным транспортом было похоже на прорыв блокадного кольца. Когда-то Эдик с Вислюковым, возвращаясь от девок по пьяной лавочке, сделали это вдвоем и без оружия, но затем машину Пыляева пришлось отправлять в капитальный ремонт. Только протрезвев, Эдик понял, как ему повезло -- чуть ли не первый раз в жизни. Наверное, дело было в том, что рядом с ним находился патологически везучий человек и его удачи хватило на двоих. С тех пор Эд больше не экспериментировал.

К его разочарованию, Хрусталь тоже предпочел не рисковать. Молодожены и гости выгрузились на посадочной площадке вертолетных такси, окруженной серебристыми куполами спецназовских постов. Тут же околачивались рисковые водители наземных тачек в ожидании клиентов победнее.

Вертолет -- не реактивный лайнер, и все же... Эдик хотел заявить, что не летает в принципе, однако сразу догадался: пощады не будет. Одно утешало: в случае катастрофы Союзу придется поискать другого придурка.

В салоне сикорского Пыляев еще разок припал к рюмке и поймал на себе укоризненный взгляд Бориса Карловича. Мысленно послав тестя к черту, Эдик отвернулся и стал глядеть в иллюминатор. Зрелище было поучительное; оно наводило на возвышенные мысли о том, что все индивидуальные фобии -- в сущности, пустяк и закономерность на фоне тотального психоза.

Слева проплыл косой конус пепельно-желтого света. Прожектор полицейского вертолета последовательно выхватывал из темноты дымовые трубы, полуразрушенные элеваторы, башни с ослепшими квадратными глазами, ангары, фермы ржавеющих подъемных кранов... Огни горели и на земле, но лишь кое-где. Сияющая галактика центра осталась позади. Внизу был космос новых диких . Те выползали на ночную охоту. Или закинуться , если со жратвой и марафетом все было в порядке. В нескольких местах бывший проспект был перегорожен опрокинутыми троллейбусами. В боковых улицах передвигались тени. Все было припорошено снегом и заковано в лед.

Гигантский сборочный цех бывшего турбинного завода проплыл мимо, как затонувший Адмирал Нахимов , на котором резвились утопленники. Сквозь дыры в крыше мерцал человеческий планктон. Судя по всему, сегодня там шаманили . Мощный инфразвук настиг и потряс вертолет. На мгновение Эд ощутил, КАК теряют рассудок. Намек, всего несколько кадров из кошмара -- но этого было достаточно. Его непомерно раздутое эго содрогнулось и сжалось в дрожащий комок. Неправда, что жизнь страшна и болезненна; просто иногда не хватает водки...