Хомские тетради. Записки о сирийской войне

Еще один случай, которому он сам был свидетелем: агенты авиационных спецслужб конфисковали две машины скорой помощи и посадили в каждую по своему человеку, выдав им автоматы. Машины отправились на кладбище Хомса. Дело было в субботу; накануне погибло человек двенадцать, и их должны были хоронить. С ближайшего к кладбищу армейского блокпоста солдаты начали стрелять по людям, которые несли тела покойных. Потом, якобы для того, чтобы помочь раненым, подъехали эти конфискованные машины, собрали их и отвезли в военный госпиталь. А дальше раненых отправили не в больничные палаты, а в тюремные камеры. Эта история широко известна как бойня на кладбище… (точного названия кладбища он не помнит).

Абу Хамзех видел своими глазами, как машины скорой помощи приезжали на кладбище, а потом везли раненых прямиком в тюрьму. Агентов авиационных спецслужб он узнал по их форме и белой спортивной обуви.

После этой истории доступ в тюрьму и в операционный блок ему был запрещен, и, соответственно, он оказался лишен возможности наблюдать пытки и злоупотребления. Из госпиталя Абу Хамзех ушел недели три назад: «По утрам я должен был лечить военных, во второй половине дня — повстанцев. Я больше не мог этого выносить». Уже девять или десять месяцев он ходит сюда, чтобы тайно помогать людям. Если в госпитале ему приходилось оказывать первую помощь агентам mukhabarat, он чувствовал себя не в своей тарелке: не то чтобы он желал им зла, но ему было не по себе, и в конце концов он решил все бросить. Там у него был весь необходимый материал, здесь — нет ничего. Но он чувствует, что его долг — оставаться здесь. Он оставил все — свой дом, частную клинику, службу в госпитале. Уволился официально, чтобы не возникало никаких проблем.

Потом он показывает нам ролики, снятые тайно на камеру, встроенную в авторучку, которая лежала во внешнем кармане пиджака. Изображение довольно четкое, видно пятерых раненых, прикованных за ноги к кроватям, голые тела накрыты простынями, на глазах — повязки. На столике лежат орудия пыток: резиновые ремни для избиений, вырезанные из автомобильных шин и обмотанные скотчем, и электрический провод с вилкой на одном конце, чтобы включать в розетку. Другой конец провода зачищен и снабжен зажимом, чтобы его можно было прикрепить — к пальцу, к ноге, к члену. У некоторых раненых на груди свежие следы пыток; у одного торс весь пятнистый от побоев, пятна — ярко-красного цвета, как свежее мясо. Я снимаю копию с этого ролика. На записи слышен возмущенный голос Абу Хамзеха, который со своей медсестрой пытается помочь несчастным.

После нашего разговора Абу Хамзех ушел к себе домой, чтобы повидаться с родными. Он должен был вернуться дня через два-три и оставил мне свой номер телефона и адрес в Skype, чтобы с ним можно было связаться. Однако, несмотря на многочисленные попытки, мне больше не удалось вступить с ним в контакт или узнать какие бы то ни было новости о нем и о большей части других людей, с которыми мы общались в Хомсе. В понедельник 5 марта британский телеканал «Channel 4» выпустил в эфир репортаж с его видеороликами, снятыми, как было объявлено, меньше трех месяцев назад, а вовсе не год назад, как утверждал в разговоре со мной Абу Хамзех. В этом же материале в качестве рассказчика выступил сам Абу Хамзех: лицо его было заретушировано, снимал его Мани после моего отъезда. Совсем недавно мне все-таки удалось связаться с ним по Skype: Абу Хамзех находился в одной из арабских стран, где пытался раздобыть средства для поддержки повстанческого движения.

* * *

В 13.45, когда мы сидели у компьютеров, нам снова пришлось прерваться: привезли еще одну жертву. На этот раз ею оказался десятилетний мальчик: он был уже мертв. У него была насквозь пробита грудная клетка, причем пуля прошла через сердце. Я глажу его по жестким черным волосам, лицо уже приняло восковой оттенок. Стараясь действовать как можно деликатнее, врач [83] связывает ему сложенные на животе руки медицинским бинтом. У двери стоит взрослый мужчина, двоюродный брат покойного: не сводя глаз с убитого, он рыдает в голос, судорожно бормоча: «Hamdulillah, hamdulillah,hamdulillah». Санитары поднимают обнаженное до пояса тело, при этом голова его беспомощно повисает. Труп переносят в пустое соседнее помещение и кладут прямо на плиточный пол, на котором нет даже ковра. Один из активистов снимает происходящее на камеру, Райед фотографирует. Несмотря на то что вокруг суетятся люди, мальчик кажется таким безнадежно одиноким… Его ужасно жалко. Ребенка звали Таха Б. Убит в машине, там же ранена его сестра.

83

Уже не Абу Хамзех, а другой: тот уехал.

Я оборачиваюсь к Райеду. «Быстренько сбрось копию этой фотки тому козлу из Жамблу, ладно?»

После моего ухода пришел его отец. В полном отчаянии он взывал к Господу: «Да падет кара Твоя на голову Башара! Сколько детей погибает, как мой мальчик!» Кто-то из стоящих рядом объясняет ему, что требовать наказания невинных противоречит исламу. Это потом рассказал мне Райед.

Опять поднимаюсь наверх работать и выпить кофе. Но едва я успел сделать первый глоток, как привозят нового раненого. 14.20. С тех пор как привезли мальчика, прошло ровно тридцать пять минут. Очередная жертва — полноватый мужчина, он в сознании: одна рана на черепе, другая — в груди: судя по всему, затронута нижняя часть легких. Вокруг толпятся его приятели, общая истерика, все в невменяемом состоянии, так что мне приходится силой выталкивать их из комнаты, чтобы они дали врачам возможность работать. Громче всех кликушествует один из них: никак не хочет выпускать руку раненого и сквозь судорожные всхлипы жалуется как бы от его имени: «У меня болит грудь. Мне тяжело дышать». Раненому поддерживают голову, врач работает быстро, как автомат. А друзья между тем продолжают ломиться в дверь, и я снова занимаю круговую оборону. Часть из них облепила зарешеченное окно, откуда они пытаются докричаться до врачей, выясняя состояние пациента. У него жидкость в легких, и его решают срочно эвакуировать: в чудовищной сутолоке и толкотне раненого несут в такси, которое срывается с места, потом резко глушит мотор на въезде на проспект, обстреливаемый снайперами, дает задний ход, затем, чуть не завалившись набок, разворачивается на сто восемьдесят градусов и, наконец, уезжает. Сразу после этого мы с ужасом наблюдаем, как через проспект перебегают несколько мальчишек, за ними — молодые ребята и последним — боец САС с калашом. Пуля чиркнула по дорожному покрытию совсем рядом с ним.

Райед кричит Абу Брахиму, чтобы тот запретил переходить через проспект. Мы входим в дом. Врач объясняет, что все четверо, кого мы видели — трое раненых и мертвый ребенок, — жертвы того снайпера, что сидит на блокпосту. У последнего раненого, по его мнению, шансов на выживание не более двадцати процентов. Поднимаемся наверх, к компьютерам. Мой кофе совсем остыл.

* * *

Появляется небольшая группа людей: один активист и двое киношников из Дамаска: они снимают полнометражный фильм о сирийской революции.

Разговариваю с одним из них, О., он хорошо говорит по-французски и еще лучше — по-английски. Рассказывает мне о возникших вокруг САС «fringe groups», которые каждый день совершают преступления: похищают людей, убивают мирных алавитов. В самой Свободной армии соблюдается дисциплина, там — порядок, но эти группки формируются из молодых людей, у которых убили или изнасиловали кого-то из близких, и они считают, что имеют право мстить таким образом. А по сути дела, их действия льют воду на мельницу власти, подтверждая справедливость ее пропаганды. Это — специфика Хомса, такого нет больше нигде. «В Хомсе имеет место религиозное противостояние, с этим никто не спорит. Претензии по поводу этнических чисток есть к обеим сторонам».

«I'm a secular man from the cultural world. I must be here in this room. If I’m not, then it is a sectarian war. But if it develops better in other cities, then Homs will be contained. If a better version of the revolution prevails elsewhere, if will calm down the sectarianism here. The SNC is too slow for Homs, they are following the speed of the other cities, but Homs is going too fast.

Homs is the worst place in Syria in terms of balanced clashes. But there are places far more devastated, Idlib for exemple» [84] .

84

«Я — человек нерелигиозный, живу среди образованных людей. Но я должен был прийти сюда, в эту комнату. Если меня здесь не окажется, это будет признаком религиозного противостояния. В то же время, если в других городах ситуация будет развиваться в лучшую сторону, то удастся повлиять и на Хомс. Когда лучшая версия революции возобладает в других местах, это успокоит и здешнюю религиозную рознь. НСС (Национальный совет Сирии) не торопится наводить порядок в Хомсе, он действует в том ритме, в каком развивается ситуация в других городах, а Хомс просто вырвался вперед. Хомс — это худшее место в Сирии с точки зрения уровня конфронтационности. Хотя есть регионы, которые подверглись еще большему опустошению, И дли б. например».

О. продолжает: САС внедрилась во все предместья Дамаска и сделала это очень скоординировано и упорядоченно. Это было тщательно подготовленное наступление. Иерархия соблюдается строго: все katiba подчиняются напрямую Рияду аль-Ассааду в Антиохии. Но к здешним katiba это не относится: здесь, по мнению О., действует несколько другая Свободная армия, фактически автономная, как и все в Хомсе.

Но есть и положительные моменты. К примеру, то, что делает САС в Халдие: туда, чтобы сформировать местные подразделения и возглавить их, был приглашен Омар Шамси, хотя сам он не местный.

* * *

16.45. Еще один труп, здесь, совсем рядом. Мужчина убит все тем же снайпером, с того же поста. Абу Брахим идет к родственникам жертвы предложить свою помощь. Он уже давал деньги на похороны, когда им не хватало.

Новости о раненых. Двое еще живы, но состояние тяжелое. У первого открылось кровотечение, хотя его успели прооперировать; а второму сделали дренаж легких, но агенты безопасности заявились в госпиталь как раз в момент этой процедуры, и раненого пришлось срочно эвакуировать.