Хор Трубецкого

–  Нету, - вынужден был признать Нектов под напором голоса.
– Действительно. А, позвольте узнать, откуда вы…

Ему не позволили. Ему напомнили, что у людей тоже могут быть профессиональные тайны. Его внимание обратили на то обстоятельство, что сеанс по его избавлению от Хора Трубецкого проведен и гонорар за этот сеанс получен полностью. Насчет несколько экстравагантного способа проведения сеанса и уплаты гонорара дама выразила сожаление, «шо больно было, ну так надо же ж было холодное к голове ложить, кто ж не знает», но зато этот способ оказался быстр, эффективен и избавил Ивана Оскаровича от бессмысленных визитов, человек он ученый и время предпочитает тратить на науку, а не то чтобы на людей. А что не тот Иван Оскарович оказался, так это Нектов сам виноват, и нечего тут, главное, чтоб эффект был. Эффект есть?

–  Есть, - согласился Нектов.

–  Хор Трубецкого есть?

–  Нету, - опять согласился Нектов.

–  Ну, вот и все, и разговаривать больше не об чем.

И связь отключили. Номер, который высветился на дисплее не-ктовского мобильника, оказался номером приемной Министерства чрезвычайных ситуаций РФ. Ни о каком Иване Оскаровиче там никогда не слышали.

Так у поэта-песенника Нектова был отобран его знаменитый хор.

В тот же день, когда он был отобран, то есть спустя примерно час или два после того, как Нектова ударили кастрюлей по голове, в квартиру Ивана Глухоухова, что на пятом этаже дома номер четырнадцать, позвонили. Он открыл и увидел перед собой Фаину. Та, отдуваясь, втащила в квартиру две здоровенные синие сумки с логотипами «Метро» на английском языке и поволокла их на кухню.

Глухоухов посмотрел на нее, как на головную боль.

–  Что еще?

–  Ешьте. Одевайтеся. Собирайтеся, - сказала Фаина.
– Я уже все устроила. От теперь вы заживете, как тот кум королю, как тот сыр в масле, закатаетеся.

–  Нет, - сказал Иван Глухоухов.

–  Шо нет, когда да, - сказала Фаина.
– От вы все обижаетеся, а посмотрите, как вы живете. Теперь все будет хорошо. Токо сначала поешьте, смотреть же ж страшно.

Еды действительно было много, но есть ее было не из чего, даже кастрюля у Глухоухова куда-то пропала.

–  Это ничего, - сказала Фаина.
– Вы пока так ешьте. Потом все будет, я уже позаботилася.

–  Нет, - затравленно повторил Глухоухов.

Все последнее время он очень боялся своей доброй феи и ее благотворительных инициатив. Но все же поел и даже очень много поел, потом послушно переоделся в принесенное феей. Одежка была так себе, «лавочная», да и с размером Фаина не угадала, малость великовата оказалась одежка, но все равно это было намного лучше, чем то тряпье, которое истлевало на Глухоухове.

Пока он ел и переодевался, фея рассказывала ему, как хорошо он с этого времени заживет, как не надо будет ему ни об чем беспокоиться, как он купит себе новую квартиру и новую мебель (как будто бы у него была старая), потому что теперь, когда у него есть свой собственный хор…

–  Х… хор?
– Глухоухов чуть было не подавился.

–  А что вы так удивляетеся? И хор. И почему же ж, если у человека есть собственная персональная добрая фэя, у него уже не может быть собственного персонального хора?

Чего-чего, а вот собственного персонального хора от Фаины Иван Глухоухов не ожидал.

–  Нет, - сказал он в третий раз.
– Не надо мне никакого хора. Мне вообще ничего не надо. Я хочу, чтобы ты оставила меня наконец в покое и дала умереть в собственном доме.

–  И на чем же ж вы в этом, я извиняюся, доме хочете помирать? А? От на том стуле? Так на стульях не помирают. Помирают в кроватях.

–  Или на поле боя, - почему-то добавил Глухоухов.

–  Или на поле бою, - согласилась Фаина.
– Так я ж вам это ж и предлагаю. Хочете - новая квартира, где будет сколько хочете комнат и туалетов, а хочете - ладно, можно и поле бою, я же ж вас буду там охранять.

Поле боя с Фаиной-охранницей за плечами - это было что-то из фильма ужасов. Глухоухова передернуло.

–  Нет, - еще раз решительно сказал он.

Потом, когда он переоделся, Фаина повела его вниз. Ни один лифт не работал, так что пришлось спускаться пешком под добродушное гудение феи:

–  От вы сейчас увидите. От посмотрите вы сейчас!

Они вышли из дому, обогнули его и спустились по ступеням к подвалу. Фаина каким-то образом отомкнула дверь, к которой имели доступ только дворники ЖЭКа. Включила свет - тусклую лампочку где-то сбоку. Довольно большое низкое помещение, заваленное строительным мусором, оказалось, как и предполагал Иван, средоточием коммуникаций - переплетением металлических и пластиковых труб, толстых и тонких, ржавых и почти блестящих от новизны, а также матово-черных.

–  А теперь смотрите внимательно! Фаина хлопнула в ладоши.

Непонятно, ну, совершенно непонятно откуда к трубам этим вдруг вышли какие-то мужики в серых костюмах-тройках, приняли уже описанные ранее позы и запели «Дорогую Сюзи».

В музыке, тем более хоровой, Иван Глухоухов понимал не так чтобы очень много, но даже и он понял, что поют они не самым лучшим на свете образом. И еще ему показалось, что эти ребята в их костюмах-тройках странным образом как нельзя лучше гармонируют с трубами, что их окружали, даже можно сказать, орнаментировали. Песня ему совсем не нравилась, но из вежливости он слушал.

Потом Фаина снова хлопнула в ладоши, певцы разом замолчали и гуськом куда-то ушли - Глухоухов не заметил, куда, хотя и очень старался.

–  Долго нельзя, а то очень сильно понравится, - объяснила Фаина.
– Ну что, понравилося?

–  Нет, - ответил Иван.
– Не понравилося. Что это было?

–  От же ж вы разборчивые какие, - возмутилась Фаина.
– Так это ж был ваш собственный персональный хор, называется Хор Трубецкого. Я его у одного хорошего человека купила. Он такой, ну что ж я вам объясняю, он как будто бы сон, но уже же ж и не сон, я так сделала, что его и видно, и слышно. И так же ж удобно, знаете, ой, вы же даже не понимаете, как удобно - кормить же ж их не надо, платить же ж им не надо, поют и все, а вам только деньги собирать надо будет, так и то я же ж и соберу, только подпишетеся, что ж уж вам, ведь я же ведь ваша фэя. Это же ж сплошная музыка, что за хор. А вы - не понравилося! Вот вы сейчас брейтеся, собирайтеся - и на поезд. Мы с тем хором будем ездить везде с гастролями и концерты исполнять.

–  Нет!
– сказал Иван Глухоухов.
– Никогда в жизни. Ни за что на свете. Только через мой труп!

Сел в новых штанах прямо на строительный мусор и горько зарыдал - как ребенок, честное слово!

За что уж так невзлюбил Иван Глухоухов свой собственный персональный хор, автор повествования затрудняется объяснить. Но с самого начала он стал его бояться еще больше, чем боялся Фаины, до дрожи его боялся, все ждал от него каких-то особенных, еще невиданных пакостей. Но с Фаиной не поспоришь - побрился, сел в поезд и вперед, на гастроли, она уже даже и маршрут разработала.

–  От я научу вас правильно в ладоши хлопать, пообвыкнетеся и сами будете себе концерты устраивать, а если шо и не получится, так я же ж ведь рядом буду, а как же ж, ведь я же ж ведь ваша фэя!

В первом пункте гастролей - городе Ольховцево - с ним случился конфуз. Сам себе устроил истерику, ничего не помнил, как бушевал, запершись в своем номере, совсем с ума сошел тогда Иван Глухоухов. А потом ни с того ни с сего в ладоши хлопнул - и тут же из одежного шкафа повалили гуськом эти тринадцать, еле сбежал.