Хора на выбывание

— Ты словно персонаж Бабеля, — перебил его журналист.

— Так вот, — хладнокровно продолжил барон, — а на воротах моего дома, видишь, чуть ниже подковы, лоскуток болтается? Это не лоскуток, а язык одного человека, который пил мое вино, не говоря при этом «твое здоровье», перебивал меня и не оказывал мне должного уважения как старшему…

— Кто был этот смельчак, барон?

— Мой средний сын.

Мужчины помолчали. Женщины во дворе бросали в котлы с ухой золотые монеты, и полусваренные рыбы хватали металл побелевшими ртами.

— Твое здоровье, барон, — сказа журналист и выпил. — А теперь обещанная история. В одной стране жил, по странному стечению обстоятельств, цыганский барон. У него было свое вино, свои женщины, свои золотые монеты, — и жители города, где жил барон, за деньги принимали только их. У него было свое племя и свои рабочие, свои плантации, в общем, у него была почти уже своя страна.

— Ясно, — печально сказал барон, и, выловив из бороды голубя, посадил его на плечо. — Сколько хочет президент одной страны от одного цыганского барона за то, что тот будет делать свои дела сам?

Они снова замолчали. Затем барон добавил:

— Только на многое пусть не рассчитывает. Знаешь, сколько я заплатил предыдущему президенту за то, чтобы наши Сороки включили в часовой пояс Украины?

— Полагаю, немало. Город-то ведь в центре Молдавии. А…зачем, барон?

— Хоть в чем-то мы должны выделяться?

— Вы и так уже выделяетесь сверх меры. Продолжу. Этому президенту денег не надо. Ты знаешь, что творится сейчас в Кишиневе?

— Веришь, нет! — оживился барон, — радио я не слушаю принципиально, и новости мне читает глашатай, раз в неделю. Следующее чтение как раз завтра.

— Хорошо, — терпеливо продолжил журналист, и выпил.

Уловив взгляд барона, добавил:

— Твое здоровье, барон… В городе сейчас митинги. Один человек, — Рошка, ты его не знаешь, но это неважно, говорит, будто президент хочет, чтобы мы жили с русскими. Сам Рошка хочет жить с румынами. Митинги немногочисленные, но разогнать их мы не можем: вмешается Европа. Они это знают, и меняют свои требования, как молодая жена.

— Какая разница, — пожал плечами барон, — где мы будем жить, в России или Румынии? Или в Зимбабве? Где бы мы ни жили, у нас цыган, всегда будет свой город и свой часовой пояс. Вы, молдаване, такие же, хоть и притворяетесь цивилизованными.

— Оставим это, — мягко сказал журналист. — Президенту, для той самой Европы, нужно общественное мнение страны, выраженное громко и ясно. Мнение в его пользу, конечно. И письмо от цыган Молдавии в поддержку политики президента будет лучшим твоим подарком себе на день рождения.

Барон уже отпустил голубя и, соорудив из бороды силки, безуспешно пытался поймать сороку, стащившую у него один из десяти золотых браслетов, надетых на левую руку.

— Мы, цыгане, политикой не занимаемся, — отстранено бросил он.

— Верно, — согласился журналист, — правильно боишься. Но только вот что один президент просил передать тебе: если письма не будет, случится что-то неприятное.

— Что именно? — невзначай поинтересовался барон.

— Я вижу вдалеке поля мака, — витиевато сказал журналист, — огромные поля мака, настоящие плантации. Говорят, с них собирает урожай один барон. Он собирает с маков урожай денег, машин, женщин, домов, подвалов, стены которых сочатся вином, так его много… И, да, конечно, он еще собирает с маковых полей зернышки для булочек с маком. И президент просил передать, что если письма не будет, то булочки, которые есть барон, станут булочками без мака.

— Юноша, — рассмеялся барон, — видишь этот джип? Когда-то у Молдавии были свои самолеты. Сорок самолетов МИГ. А потом их, при премьер-министре Зубуке, поменяли на американские военные джипы. Вся Молдавия до сих пор не понимает, зачем это сделали. А я скажу тебе — затем, что одному цыганскому барону захотелось американский джип, на котором янки ездили во Вьетнаме, и другого способа достать такую машину не было. Значит, барон хочет булочек без мака? — спросил журналист. — Потому что он слишком в себя верит, не так ли? Да брось, старик! Вы цыгане, такие же хвастливые, как дети. И афера с самолетами, — ваших рук дело, и язык сына у него на воротах висит…

— Смешно! Хорошо, — примирительно сказал барон, — говорят, что лучше всего в день рождения дарить подарки, а не получать их. Давай письмо, я подпишу. Но поля мака, — эти краснеющие ковры на зеленом полу Молдавии, которые здесь лишь для того, чтобы порадовать глаз старого, умирающего барона, — поля оставят?

— Разумеется, — сказал журналист, пряча подписанное письмо в карман, — разумеется, оставят. Тем более, что наш президент коммунист, а для них красный цвет священный! Значит, и маки…

— Эй, — забеспокоился барон, — это ты что, насчет доли намекаешь?!

— Все в порядке старик, — похлопал его по плечу посланник, — оставайся единственным акционером своих полей. Пью за твое здоровье!

Через полчаса он выезжал из села и заблудился.

— Скажите, — высунул голову из окна машины журналист, завидев прохожего — где самая короткая дорога на север?

— М-ам-а-м, — невнятно промычал тот.

Журналист нервно закурил. Прохожий был очень похож на цыганского барона.

Уже вечером, сидя на балконе гостиницы с бутылкой «Траминера», журналист позвонил в круглосуточно работающий штаб и велел узнать у экс-премьера Зубука истинные причины сделки с МИГами.

— Так и спросите, — сказал он, посасывая из бутылки, — правда ли, что МИГи поменяли на джипы только потому, что цыганскому барону из Сорок хотелось иметь автомобиль, побывавший во Вьетнаме?

В штабе с поручением справились. Под утро журналисту сообщили, что экс-премьер Зубук, услышав вопрос, положил трубку и наскоро повесился в ванной.

ХХХХХХХХХХХХХХХХ

— Ну, а теперь что с ним делать? — спросил Юрий целительницу, подмывавшуюся в тазу, освященном когда-то патриархом.

— К языку его приколота маленькая записка, — видишь? — указала Мария Юрию на рот мертвого отца, лежавшего в полуприкрытыми глазами. — Когда захочешь, чтобы он снова впал в забытье, вынешь записку изо рта и все. А если захочешь, чтобы он уже навсегда умер, сожжешь записку. До тех пор он — твой раб.

— А сработает? — усомнился Юрий.