Хорал забвения

Четырьмя кварталами южнее появились обычные уличные фонари на бетонных столбах. Отец Майкла говорил, что оранжевые лампы были установлены при застройке этого района еще в двадцатые годы и стоили очень дорого. В те времена они освещали своеобразную загородную улицу, убежище кинозвезд и железнодорожных магнатов.

Ночью дома выглядели впечатляюще. Преобладали двухэтажные здания с белыми фасадами в испанском стиле и навесами над боковыми подъездами. Встречались и деревянные особняки со стенами, обшитыми декоративной рейкой, и узкими черными окнами спален. Ни в одном из домов не горел свет. Улица напоминала декорацию на съемочной площадке; казалось, за стенами ничего не было, только стрекотали сверчки.

Двенадцать пятьдесят восемь. Майкл миновал последний перекресток и наконец увидел нужное здание. На противоположной стороне улицы стоял оштукатуренный гипсом дом Дэвида Кларкхэма. Уже больше сорока лет этот дом пустовал, однако лужайки содержались в безупречном порядке, живую изгородь кто-то регулярно стриг, стены нисколько не потемнели и не замарались. Занавеси на высоких закругленных окнах скрывали лишь пустые помещения — по крайней мере, такое предположение выглядело вполне здравомысленным. Но вовсе не здравый смысл привел сюда Майкла.

Он догадывался, что в этом доме таится много необычайного, возможно, даже опасного.

Майкл остановился. Лунно-желтый фонарь освещал одну половину его тела, другая скрывалась в тени высокого клена с бурой листвой. Потная рука сворачивала и разворачивала бумажку в кармане брюк.

Час ночи. Майкл почувствовал, что не готов к настоящим приключениям, У него были инструкции, старинный медный ключ в кожаном футляре, — но не хватало решимости.

Не опрометчиво ли он поступает? Мир достаточно разумен, и возможность проникнуть в тайну не предоставляется ни с того ни с сего. Майкл достал бумажку и в сотый раз прочел:

«Отопри ключом переднюю дверь. Иди через дом и нигде не задерживайся. Через заднюю дверь и боковую калитку войди к соседнему, левому, если смотреть с улицы, зданию. Его передняя дверь будет приотворена. В этом здании также быстро отыщи задний выход. По пути тебе, вероятно, захочется что-то рассмотреть, но не останавливайся. Покинь дом, пересеки задний двор. Затем пройди через железные ворота и сверни налево. Ты окажешься на улочке с рядами калиток. Отсчитай шестую калитку слева и войди».

Майкл скомкал и убрал записку. Он стоял и размышлял, стоит ли входить в чужой дом. Что сказали бы по этому поводу родители?

«Рано или поздно, — говорил Арно Валтири, — наступает момент, время, когда человеку не стоит думать о мнении родителей или предостережениях стариков, когда лучше на время забыть о здравом смысле и следовать природному чутью — в общем, когда нужно положиться на самого себя».

Родители Майкла устраивали известные во всем городе вечеринки. На одной из них, в июне, Майкл познакомился с композитором Валтири и его женой Голдой. В тот день у Перринов праздновали Равноденствие («С опозданием, — пояснила хозяйка, — мы ведь всегда опаздываем».) Отец Майкла слыл превосходным мастером мебельных дел, его клиентами были многие богатые и известные жители Лос-Анджелеса. Среди них оказался и Валтири. Композитору понадобилась новая табуретка для старинного фортепьяно.

Начало вечеринки Майкл провел на первом этаже, бродил среди гостей и потягивал пиво. Некоторое время он слушал, как седобородый капитан океанского лайнера рассказывал молодой театральной актрисе о своих приключениях во Вторую мировую войну, о конвое в Атлантике. Внимание Майкла разделилось поровну между рассказчиком и слушательницей: его всегда интересовали корабли и моря, но и женщина была на редкость хорошенькая. Когда капитан положил руку на плечо актрисе и они сменили тему разговора, Майкл двинулся дальше. Потом он сел на складной стул возле шумной группы газетчиков.

Журналисты Майкла раздражали. Они являлись на вечеринки большими компаниями, вели себя развязно, много пили и говорили в основном о политике. Когда речь заходила о литературе (что случалось редко), казалось, эти люди читали только произведения Реймонда Чэндлера, Эрнеста Хэемингуэя и Ф. Скотта Фицджеральда. Майкл попытался вставить несколько слов о поэзии, но беседа сразу захирела, и он отправился дальше.

Остальные гости (советник муниципалитета и его свита, несколько бизнесменов и соседей) совсем не интересовали Майкла, поэтому он набрал в тарелку сластей и поднялся к себе в комнату.

Майкл затворил дверь и включил телевизор, потом сел за письменный стол, который уже считал слишком маленьким, и извлек из верхнего ящика кипу листов со своими стихами.

Снизу доносилась приглушенная музыка. Гости танцевали.

Майкл нашел стихотворение, написанное утром, перечитал и нахмурился. Очередное (уже которое по счету?) скверное подражание Йитсу. Старшеклассник пытался изобразить свои переживания в романтическом стихе, и ничего хорошего из этого не вышло.

Он с отвращением засунул листы обратно в стол, а потом переключал телеканалы, пока не нашел старый фильм с Хэмфри Богартом. Этот фильм Майкл уже смотрел, у Богарта была какая-то проблема с Барбарой Стенвик.

У Майкла тоже были проблемы с женщинами. Но они сводились к тому, что он подбрасывал одной девушке любовные стихи. Однажды она застала Майкла за этим занятием и подняла на смех.

В дверь тихо постучали.

— Майкл? — Это был отец.

— Да?

— К тебе можно?

— Конечно.

Майкл отворил дверь. Слегка захмелевший отец вошел первым и жестом пригласил в комнату пожилого человека с белой шевелюрой.

— Майк, это Арно Валтири, композитор. Арно, это мой сын, поэт.

Валтири торжественно пожал руку Майклу. У композитора были полные, совсем не стариковские, губы и прямой тонкий нос. Рукопожатие вышло крепкое, но не чересчур.

— Надеюсь, мы не помешали?

В его речи слышался легкий акцент, очевидно среднеевропейский, смягченный за годы жизни в Калифорнии.

— Нисколько, — заверил Майкл, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Он не застал в живых своих дедушек и бабушек и не привык общаться со стариками.

Валтири оглядел фотографии и плакаты на стенах. Перед снимком Сатурна он задержался, взглянул на Майкла и кивнул. Потом повернулся к рамке с журнальной иллюстрацией, где насекомоподобные существа плясали на скалистом побережье, и улыбнулся.

— Макс Эрнст. — Голос композитора звучал мягко и глухо. — Вас, похоже, привлекают диковинные края.

Майкл пробормотал, что вообще-то в диковинных краях никогда не бывал.

— Он хочет стать поэтом, — пояснил отец, кивая на книжные стеллажи. — Барахольщик. Хранит все, что прочел.

Валтири покосился на телеэкран, где Богарт пытался объясниться с Барбарой Стенвик.

— Я писал музыку для этого фильма, — сообщил композитор.

Майкл сразу оживился. Свои карманные деньги и летние заработки он тратил в основном на книги и потому смог приобрести лишь пять записей. Но в их числе, помимо альбома «Би-Джиз» и концерта Рики Ли Джоунса, были альбомы музыки к фильмам «Кинг-Конг», «Звездные войны» и «Гражданин Кейн».