Хороша была Танюша

Она опустила глаза, помолчала. Затем вздохнула и пожала плечами.

– Сама все увидишь. Только хочу сразу предупредить, Клим очень изменился не только внешне. Я его в последнее время бояться стала, - она горько усмехнулась.
– Его, которого мальчишкой еще знала!

Всю дорогу я вспоминала ее слова. Радость от скорой встречи с Климом, тонула в неясных предчувствиях. Я пыталась успокоить себя, но на душе становилось еще хуже. Поэтому когда на ум пришла мысль, что решать проблемы нужно по мере их поступления, я расслабилась. Главное сейчас было то, что я мчалась на большой скорости в направлении своего дома, словно боялась не успеть.

Весной темнеет поздно. Дорога была на удивление хорошей, навыки управления автомобилем я не потеряла за три года, а скорость всегда любила. Поэтому солнце только коснулось горизонта отправляясь спать, а я уже стояла возле огромных, кованных ворот с тремя буквами "СКТ", которые были искусно вплетены в чугун богатого, не слишком изящного, но довольно красивого орнамента. Позолота на них не обновлялась, они потускнели, запылились. Заходящее солнце окрашивало их в зловещий, красный цвет. Я невольно, зябко повела плечами и вышла из автомобиля. Ворота были заперты, огромный замок угрожающе щерился сложным механизмом. Я забрала сумку и тронула калитку, опасаясь того, что и она окажется закрытой. Но она чудесным образом легко поддалась и я с замиранием сердца шагнула туда, откуда бежала три года назад.

Дорожки из красного камня были скрыты под неубранной, полусгнившей листвой, заброшенные цветники дали приют одуванчикам, пырею и полыни. Они радовались весне и буйно заполонили собой все пространство. Ноги мягко ступали по ковру прошлогодней листвы, торопливо несли меня к темной и мрачной громаде нашего дома. Возле белого крыльца приподняв мраморную плиту выросло деревце клена, оно шелестело листвой и было явно довольно своей жизнью. Мне пришлось обойти его что бы подняться по широким ступеням к некогда белой, а теперь грязо-серой двери с припорошенными пылью разноцветными витражами.

В холле, гулком и грязном нестерпимо пахло пылью и мышами. Огромные, тусклые окна еще пропускали свет заходящего солнца. Мои шаги гулко раздавались в пустом и запущенном помещении. Я уверенно направилась к лестнице, по пути хозяйским взглядом отмечая чем прежде всего займусь, когда приступлю к возрождению своего гнезда. Не успела я ступить и на первую ступеньку лестницы, как меня грубо и больно дернули за плечо.

– А ну стой, девка! Куда это ты наладилась?!
– неприяный, женский голос визгливо прозвучал над ухом. Запах чеснока мощной волной обдал меня, заставляя невольно поморщиться.

Развернувшись увидела перед собой крепко сбитую, молодую бабенку. На румяном блине лица злобно сверкали бледно-голубые, водянистые глазенки, грозно хмурились поросячие, светлые бровки, а плюшки губ выталкивали грубую брань.

– Ишь, прошмыгнуть она хотела! Добренькие какие, шляются и шляются тут! То Лилька приедет, то Рыжий с тростью пожалует! А Климу Матвеевичу, покой нужен, тишина нужна, он может скоро вслед за женой отправится в рай. Так, что хозяйка тут я!
– она гордо выставила внушительную грудь обтянутую засаленным, некогда зеленым фартуком.

Я попыталась вырваться из цепких, пухлых рук. Но бабенка видимо была готова к такому повороту. Она еще крепче вцепилась в мое плечо, причиняя мне немалую боль.

– Петруша, Петруша! Иди скорее сюда, я новую, сердобольную поймала!
– визгливый голос эхом заметался по гулкому холлу, заставляя колыхаться гирлянды пыльной паутины по углам.

Непреметная дверь, которая вела на кухню и находилась в самом дальнем углу холла с громким треском открылась. Выбежавший на помощь бабенке, Петруша был ей под стать. Огромный, рыхлый и белесый. Он криво усмехался с интересом рассматривая меня.

– Гы, вот так конфетка! Сла-а-а-дкая!
– он причмокнул губами и потянулся к моему лицу пальцами-сосисками.

Бабенка при этих словах пришла еще в большую ярость. Она оставила в покое мое плечо и бросилась на Петрушу, яростно нанося ему удары серым полотенцем, которое держала в руках.

– Ах, ты ирод похабный, ах ты хряк подколодный! Я тебе покажу конфетку, я тебе покажу сладкую!
– ее голос уже не визжал, а злобно рыкал и хрюкал.

Пока бедный Петруша, отступал закрываясь руками от злобной бабенки, я нащупала на шее один из амулетов Эндрианского. Мне не приходилось им пользоваться, но я знала, что он обладает мощной защитой.

Тем временем парочка успела выяснить свои отношения и уже страстно целовалась. Бабенка безвольно повисла в руках Петруши, серое полотенце валялось на полу, а она тянулась за следующим поцелуем к своему принцу. Петруша сжимал ее так крепко, что казалось хотел раздавить в своих мощных объятиях. С трудом оторвавшись друг от друга, они одновременно глянули на меня. Петруша гаденько захихикал, а бабенка на ходу закатывала рукава пестрой блузки. Приближались медленно, вглядывались в мое лицо внимательно, видимо желая разлядеть страх и растерянность.

Я стояла не двигаясь с места и тоже им улыбалась. Когда оставалось несколько шагов, решила больше не рисковать. Голубая волна вырвалась из обыкновенного на первый взгляд медальона. Она ударила по предвкушающе подмигивающему мне Петруше и по немного удивленной бабе, смела их в дальний конец холла. Мужчина плюхнулся как мешок полный соломы, а вот женщина упорно пыталась встать. Молотила пухлыми руками воздух, ругалась громко и визгливо, грозя мне бесчисленными и страшными карами.

Я ощупала свое плечо и тихонько ойкнула. Оно очень болело, а платье было надорвано. Наклонилась чтобы поднять сумку, которую уронила в пылу боя. И услышала почти рядом голос. Хорошо знакомый мне голос, но злой и раздраженный.

– Что здесь происходит? Марьяна, сказано же было, никого не впускать!

Я медленно выпрямилась и развернулась. Выше от меня ступенек на десять, возвышалась громадная, мужская фигура. Возможно она показалась мне такой в неясных сумерках заходящего солнца. Клим стоял опираясь на трость левой рукой, а правой с досадой поглаживал свои виски, словно пытался снять тесный обруч. Я не видела ясно его лица, но знала по рассказам Лилии Львовны, что оно в страшных рубцах от ожогов.

– Клим?
– мой голос предательски дрогнул.

Фигура мужчины на верху замерла, а затем Клим неуверенно опираясь на трость спустился ниже на несколько ступенек. Было видно, что каждый шаг ему дается с трудом.

– Таня?
– его голос насмешливо и зло задрожал.

Я сидели в кабинете Клима. В этой большой комнате было убрано, даже чисто. Широкий диван был застеленный простынями, взбитые подушки стояли высоко, теплый плед в красно-черную клетку ярким пятном выделялся на удивление белоснежных простынях. Видимо хоть какой-то толк был от широколицей, грозной бабенки. На письменном столе стоял заварочный чайник из тончайшего фарфора, пустая чашка, под белой салфеткой прятались сладости. Меня поразило огромное количество книг. Они лежали аккуратными стопками на полу, на стуле возле дивана. Было видно, что их читают. Обрывки бумажек выглядывали из их страниц, исписанные крупным, размашистым почерком Клима.