Хорошее время, чтобы умереть

– Да, сестра меня просто не выносила. И вредила мне, чем только могла: воровала у меня вещи, так, всякую мелочь – заколки, ленты в косы, потом и кое-что из одежды. Я не жаловалась маме, нет, мне ее было очень жалко: ей и так доставалось от папы, чтобы еще и наши с сестрой разборки разбирать. А вот Холка иногда ходила к матери и говорила про меня разные гадости: то я с мальчиком встречаюсь – а я тогда училась в восьмом классе, и такое у нас было не принято, время было не то, сами понимаете. То я гуляю с дворовым хулиганом, от которого весь двор стонет, и он учит меня курить… Откуда она брала эти истории? Зачем трепала маме нервы? Неужели не понимала, что она ужасно расстраивается?! Сначала мама ей верила и страшно переживала из-за меня, потом, когда убедилась, что Холка все врет, и врет постоянно, расстраивалась из-за того, что мы – родные сестры, а живем друг с другом хуже лютых врагов.

Элла Ивановна тяжело вздохнула и покачала головой.

– Жалко, очень жалко, что моя единственная сестра – такая гадина. После смерти родителей у меня ведь никого не осталось, я имею в виду никого из родных. Правда, я к тому времени была уже замужем, и сын у меня был, мы жили в квартире мужа, а Холя так и оставалась одна.

– У нее не было молодого человека? – спросила я. – Никогда?

Элла Ивановна отрицательно покачала головой:

– Конечно, она не была уродиной и могла бы встречаться с кем-нибудь. Но ее характер! Характер… Однажды она сама рассказала мне, что познакомилась в трамвае с молодым человеком, а потом зачем-то назвала его дебилом, тот, естественно, обиделся и не стал приходить к ней. Ну не дура, скажите мне?! Я пыталась объяснить сестре, что нельзя так вести себя, что ее поведение отталкивает от нее людей, и она никогда не выйдет замуж. Но Ахолия, разумеется, не послушала меня. Сказала что-то вроде того, что яйца курицу не учат, что у меня нет гордости, потому что я сама живу с недоумком и неучем, хлопнула дверью и ушла от меня. Вот такая это была сестренка!

– Значит, с вашим мужем она не ладила? – подытожила я.

– Она ни с кем не ладила, ни со мной, ни с моим мужем, ни с нашим сыном… Потому мы очень удивились, что она вдруг стала поддерживать отношения с нашим внуком Романом, и все гадали, с чего бы это вдруг.

– Может, – предположила я, – Ахолия Ивановна поняла, что жизнь фактически прожита, что ей осталось не так много, а из родни у нее – никого… Скоро умирать, и кружку воды, что называется, подать некому…

– Сомневаюсь, чтобы она была способность хоть что-то понять, – покачала головой Элла Ивановна. – Всю жизнь всех ненавидела, а тут вдруг прозрела? Нет, думаю, причина у нее была, и причина очень весомая, хотя и очень подлая.

Я высоко подняла брови, и хозяйка продолжила:

– Думаю, она перед смертью решила еще раз крепко насолить нам всем. Она знала, как мы любим нашего Ромку, сколько вкладываем в него души и времени, да и средств тоже, вот и решила сбить парня с пути, женить на распутной девице. Она знала, как нам всем будет больно! И ведь так и получилось: из спорта мальчика выгнали, чуть в тюрьму не попал с этими наркотиками, пить начал, теперь вот в СИЗО сидит, срок ему грозит! Вы не представляете, Татьяна, как мы все переживаем! Мой муж чуть в больницу не угодил с сердечным приступом! А сын… Мой бедный сын и его жена… Они так нервничают!

Элла Ивановна всхлипнула, промокнула глаза платочком, снова всхлипнула.

– Я держусь только потому, что муж на мне. Я имею в виду, я лечу его, даю лекарства по часам, делаю уколы. Если я слягу, кто будет ухаживать за Валерием Палычем? Его же сразу заберут в больницу, а он ее терпеть не может!

– Вы не расстраивайтесь, – сказала я как можно более убедительно. – Думаю, что я могу помочь освободить вашего Романа.

– Правда? – с надеждой в голосе спросила Элла Ивановна, отнимая платочек от лица. – Татьяна, неужели вы действительно способны помочь нам?

– Думаю, да, тем более если вы поможете мне.

– Я? Чем? Нет, я, конечно, готова сделать все, что от меня зависит, но что я должна сделать?

– Ответить на мои вопросы – всего-то-навсего. И главное – правдиво. Элла Ивановна, скажите, где вы были в момент убийства вашей сестры? – спросила я в лоб, не желая больше ходить вокруг да около.

– Я? – растерялась она. – Я, вообще-то, уже говорила в полиции… Ну, хорошо, скажу и вам. Я была здесь, дома.

– Одна?

– Да, Валерий Палыч уехал в тот день на дачу.

– Вы не поехали с супругом? Почему?

Элла Ивановна немного помялась.

– Видите ли, мой муж – страстный любитель дачного отдыха, а я – нет. Не люблю, знаете ли, экстрим. Ну, какая дача в начале апреля? Еще холодно, приходится топить печь, а топим мы, заметьте, дровами, и пока дом не прогреется, сидишь там в куртке, в сапогах, как кочан капусты. Одним словом, я люблю приезжать на дачу первого мая или как минимум в конце апреля: уже достаточно тепло, соседи тоже приезжают в это время, можно пригласить их на чай. Мы делаем шашлык, топим баню, ходим гулять по окрестностям… Земля уже подсыхает, травка начинает зеленеть, да и в доме не так холодно. А начало апреля… Брр! Нет, в холодное время я не езжу, муж все один… У нас там в погребе запасы, он обычно оставляет пустые банки, а соленья и варенье привозит домой… А что?

– Нет, ничего, – поторопилась я успокоить женщину, – это я так спросила, для общей картины. Чтобы знать, кто где был в тот момент…

– В какой момент?

– Когда убивали вашу сестру. Значит, вас здесь никто не видел, как я понимаю. И вашего мужа на даче скорее всего тоже.

– Его? Не знаю, может, кто и видел. Он сам говорил, что никого не встретил… А, нет, подождите! Как же! Его видел сторож, он у нас там постоянно – и зимой, и летом. Да, да, Петрович должен был видеть Валерия Палыча, он же мимо его сторожки проезжал. А что?

– Давайте вернемся к вашему алиби, Элла Ивановна. Скажите, пожалуйста, что конкретно вы делали в это время?

– Я уже говорила этим господам из полиции, что утром, проводив мужа на дачу…

– Во сколько это было? – тут же уточнила я.

– Примерно без четверти девять Валерий уехал… Ну, может, чуть позже, без десяти девять. Да, именно так. А я сначала убралась на кухне – мы там завтракали, – потом позвонила приятельнице, но ее не оказалось дома, и я села посмотреть телевизор…

– И какую передачу вы смотрели? – снова уточнила я.

– Передачу?.. Подождите, Татьяна, – вдруг спохватилась хозяйка, округлив глаза, – а на каком, простите, основании вы учиняете здесь допрос? Вы меня что, подозреваете?! В полиции допрашивали, допрашивали, теперь вот вы…

Лицо Эллы Ивановны снова пошло пятнами, она задышала чаще. Я поспешила успокоить дамочку.

– Простите, что мне приходится задавать вам подобные вопросы, – как можно более вежливо сказала я, – но, если вы помните, я взялась за очень непростое дело – вытащить из кутузки вашего внука, обвиняемого в серьезном преступлении. Так что прошу вас не удивляться моим вопросам и уж тем более не обижаться на них. Вернее, вы можете обижаться, если хотите, это ваше право. Но на мои вопросы все-таки ответьте.

Элла Ивановна высоко вскинула свои красивые тонкие брови.

– И, по-вашему, это поможет Роману? Если вы будете знать, какую передачу я смотрела в девять часов?

В ее голосе слышался явный сарказм. Конечно, человеку, далекому от юриспруденции, это, наверное, действительно кажется странным: скажи мне, что ты смотрела по «ящику», и я скажу тебе, кто убил твою сестру… Но объяснять дамочке тонкости моей профессии я не собиралась, дело это долгое и неблагодарное. Я пытаюсь помочь ее любимому внучку, этого достаточно.