Хороший братец – мертвый братец
Шрифт:
– Еще раз разбудишь, я тебе.
– Сосед, – прервал его Матвей, – тут человек приехал, хочет с тобой побеседовать.
– Какого беса ему надо?
– Помнишь, я тебя про пацанчика спрашивал? Это его парнишка потерялся…
Магардон захохотал.
– Пусть в брюхе у своей мамаши поищет. Здесь нет ни одного. Коли опять разбудите – головы поотрываю.
Магардон захрапел. Притворно, потому что через минуту храп затих, – бес в самом деле уснул. Матвей победно посмотрел на ветеринара.
– Ну?
– Не-ве-ро-ят-но, – прошептал Федор Михайлович.
– Дальше еще закидонистее, – пообещал Матвей.
Он
– Елизарушка, просыпайся, засоня.
Молчание. Только Борис Николаевич, тихо похрюкивавший во сне, насторожил лохматые уши.
– Елизарка! – Матвей начал сердиться.
Кабан открыл глаза, повел рылом из стороны в сторону, словно пытаясь сообразить, на каком свете находится, затем перевалился на другой бок, повернувшись спиной к визитерам, и, судя по всему, вновь уснул.
– Елизар, вставай! – закричал Матвей, не опасаясь уже разбудить Магардона.
Кабан вскочил, будто ошпаренный, подбежал к Матвею и ветеринару, остановился. И вдруг принялся трястись и отряхиваться совершенно по-собачьи. Брызги липкой глины полетели во все стороны. Матвею-то что. Он завсегда в затрапезе – танки грязи не боятся. Вот ветеринару в его не первой свежести халате досталось. Он успел отвернуться машинально, так что замарался не только спереди, но и сзади.
Елизар радостно хохотал. Ясно: гопник, притворяясь спящим, нарочно ворочался с боку на бок, чтобы побольше изгваздаться.
– Ты что, сука, творишь?! – вознегодовал Матвей.
– А не буди, – насмешливо парировал бес.
На самом деле он, конечно, был рад, что его разбудили и дали возможность сыграть над лохами клевую шутку.
– Я тебе, падла, врача привел, а ты, – сердито начал Матвей.
– Врачей не ем, – отрезал Елизар. – Только курей и кроликов. Или тащи его в дохлом виде. Тогда, так и быть, схаваю.
Бес он и есть бес – с ним по-человечески не поговоришь. Но и Матвей не лыком шит, попытался направить разговор в нужную сторону.
– Дурак ты, Елизарка! Не боишься, что я твоему старшому настучу: совсем, мол, малец берега попутал?
Бес протяжно зевнул:
– Нет здесь никого: ни старшого, ни младшего. Один я. Спать хочу. Отвали и врача своего забери.
На этом демонстрация закончилась. Матвей выразительно посмотрел на ветеринара и повторил вопрос, в который упаковал постановку множества практических и теоретических проблем, решаемых только в долгой задушевной застольной беседе под хорошую закуску:
– Ну?
Состоянию Федора Михайловича подошло бы определение «когнитивный диссонанс», не будь этот термин заезжен до потери смысла. Специалист с большим опытом был полностью сбит с толку и не знал, что подумать, а тем более что сказать. После долгого молчания он наконец вымолвил:
– Боюсь, ваш кабан серьезно болен.
Матвей отозвался не без иронии:
– Спасибо, доктор, очень помогли. Разъяснили. Так что с ним?
После нового приступа молчания Федор Михайлович признался:
– Не представляю.
– Так что делать-то? Вылечить можно?
– Как лечить?! Никаких методик борьбы с душевными заболеваниями свиней не существует. Вы, конечно, спросите, не стоит ли его забить? Вопрос спорный. Известно, что мясо животного, находящегося в состоянии стресса, сильно теряет в качестве. Логично предположить, что из-за психической болезни оно, вернее всего, непригодно в пищу или даже
опасно для здоровья…Большие уши Бориса Николаевича поднялись и развернулись раструбом в сторону ветеринара. У свиней очень тонкий слух, чего Матвей не знал, а Федор Михайлович, очевидно, не учел. На массивной физиономии Бориса Николаевича выразилось сначала недоумение, затем возмущение и, наконец, ярость. Он зарычал глухо и гортанно и проскрежетал, с трудом выговаривая слова человеческого языка:
– Я сам тебя забью.
По-видимому, кабан, или сидящий в нем бес, был не в ладах с русской грамматикой и не понимал, что сослагательное наклонение в данном случае служит отрицанием. Тяжко ступая, как поваленная на бок и обросшая черной щетиной статуя командора, Борис Николаевич двинулся к людям.
– Боря, ты неправильно понял! – закричал Матвей. – Он лечить тебя хочет!
Федор Михайлович, впавший в ступор, спокойно наблюдал за приближением кабана.
– Странная реакция. Обычно они стремительно бросаются в атаку.
– На кой лясы точить?! – чуть не взвизгнул Матвей. – Ноги в руки и ходу!
Он схватил ветеринара за рукав и потащил к крыльцу. Остановившись наверху, оба оглянулись. Кабан с непреклонностью миниатюрного Т-34 двигался к ним. Матвей впихнул ветеринара в дом и запер дверь на засов. Затем они услышали глухой удар. Кабан штурмовал препятствие.
– Не трухайте, доктор, выдержит, – прошептал Матвей, имея в виду дверь.
Она выдержала. Борис Николаевич отправился рушить тачку ветеринара. «Нива» тоже выдержала. Хотя пороги и низ корпуса немало пострадали. Федор Михайлович не обратил на действия кабана никакого внимания. Он размышлял.
Невольным узникам повезло. Матвей, ублажая беса брагой, оставил пару-другую литров для себя. Он усадил ветеринара за стол, налил ему полную кружку, чокнулся и провозгласил:
– Ну, будем! Для прочистки мозгов.
Уж кто-кто, а он знал ноотропные свойства своего зелья. Оно и впрямь прочистило. После бражки Федора Михайловича прорвало. Он вышел из ступора и сообщил:
– Мне все понятно.
Он попытался как можно проще объяснить Матвею, что произошло с Борисом Николаевичем. Ветеринар обладал широким кругозором и немалыми познаниями, выходившими далеко за пределы его профессии. Разбирая феномен кабана, говорящего двумя голосами, он исходил из теории замечательного отечественного ученого Бориса Федоровича Поршнева о роли безумия в возникновении разума. По этой теории безумие стирает адаптивные рефлексы нормальных животных, а потом из этого хаоса рождается разум.
– Че-то не понял, – перебил его Матвей. – Это если съехать с ума, сразу поумнеешь? Так, что ли?
– У нас с вами разум имеется, и заполучить побольше вряд ли удастся, – сказал Федор Михайлович. – Поршнев имел в виду наших далеких предков, троглодитов, неразумных существ, которые еще не были людьми в полном смысле слова. Улавливаете цепочку: неразумие – безумие – разум?..
– Фактически, – сказал Матвей, чтобы не ударить в грязь лицом.
– Как выяснилось, Поршнев был неправ только в одном своем утверждении. Он считал, что в мире животных нет психопатологии, – продолжал Федор Михайлович. – Час назад я сам был в этом уверен. Ваш кабан доказал обратное. Очевидно, процесс одомашнивания зашел так далеко, что у отдельных особей начали возникать психические заболевания, а вслед за ними и разум.