Хорошо подготовленный разум

Перед Хогвартсом мои детские привычки настолько въелись в меня, что стали неотъемлемой частью моей личности. Украсть яблоко из тележки для ланча, недоеденный сандвич, выброшенный другим студентом. Карандаш Пирса, упавший на пол, порой таинственно исчезал, прежде чем он успевал спохватиться его. Каждая маленькая ложь, которую я говорил моим учителям и классным товарищам, чтобы они не знали правду о моей жизни в семье Дурслей. Миллионы мелочей, которые в сумме составляли мой психологический портрет, говорили о том, что я был хитрым и изворотливым ребенком, который никогда не упустит своей выгоды. Даже после того, как я поступил в Хогвартс, я отходил от обеденного стола с наполовину забитыми едой карманами, но потом эта изворотливость ушла.

Почему?

Трясущимися руками я отметил изменения в своей личности на отдельном листе пергамента и начал искать другие. По мере того, как я продолжал изучение своей жизни, всё больше и больше вопросов неожиданно всплывало. Я вспомнил, как тетя Петуния заставляла меня следить за беконом, но я думал, что не делал этого, пока мне не исполнилось десять. Теперь я вспомнил себя, стоящего у плиты. Мне, должно быть, было пять, может шесть.

Дуэль с Малфоем в наш первый год в Хогвартсе была почти идентична той, в которую меня втянул Дадли, когда нам было восемь лет. И все это хранилось в тёмной части моей памяти. Если бы я тогда не был одержим дуэлью с Малфоем, и использовал свою голову по прямому назначению, как делал это до Хогвартса, я бы увидел его уловку насквозь.

Начиная дышать глубоко, я погружался обратно в своё сознание. «Хогвартс!» — подумал я про себя.

«Начни с Хогвартса и продвигайся вперед. Сосредоточься на выживании сейчас. Досмотришь события раннего детства позже.» — прошептал я про себя.

Когда я поступил в Хогвартс, Малфой был гриффиндорцем больше, чем я. Итак, почему, два месяца спустя я прыгнул на спину тролля и воткнул свою палочку ему в нос? Гермиона мой друг. Я бы сделал почти всё для неё сейчас, но тогда она была надоедливой маленькой шмакодявкой, а Гарри Поттер не подставлялся ни для кого.

Настоящий Гарри Поттер держался бы в середине группы, которая возвращалась обратно в гостиную, чтобы в случае чего тролль съел бы кого-нибудь другого, не его. В лучшем случае, он сказал бы префекту, что Гермиона пропала, но более вероятно, промолчал бы. Конечно, он смеялся над ней, когда она убежала от них, но тем, кто обидел её, был Рон. Ее смерть была бы на совести Рона, а не Гарри.

Настоящий Гарри Поттер, тот мальчик, которого Вернон запер в чулане на целый месяц после того, как он отпустил боа-констриктора на свободу, с легкостью позволил бы Гермионе умереть в этой туалетной комнате. Я сомневаюсь, что он испытывал бы угрызения совести из-за этого.

Это напугало меня. И потому, что я был немного холодным тогда, и потому, что моя личность изменилась так кардинально всего за одну ночь.

Когда я начал делать упражнения, подозревал, что смогу найти одно или два действия, которые не были бы полностью моими собственными; или прийти к выводу, исходя из неизвестных мне тогда знаний. Например, почему мне вдруг стало интересно, была ли Миртл студенткой, убитой василиском? Она не была единственной студенткой умершей за время учёбы в Хогвартсе, так почему же именно она меня тогда заинтересовала?

Оглядываясь назад, я начинаю подозревать, что она была убита тем василиском еще в январе. За месяц до того, как я нашел информацию о нём. В книге упоминаются «спусковые механизмы». Я задался вопросом, была ли пропажа Джинни в Тайной комнате тем спусковым механизмом? Если да, не значит ли это, что Дамблдор знал о дневнике заранее?

Трясущимися руками я схватил лист пергамента и разорвал его на полоски. Если бы я разорвал всё на маленькие кусочки, возможно, я смог бы обработать информацию полностью и понять ее?

Четыре часа спустя, я прислонился к изголовью кровати и потёр свои глаза. Свет сиял над моей головой. Маленькие груды порванного пергамента замусорили кровать, каждый был крупным событием, спровоцированным Дамблдором, — необъяснимые ощущения, или нарушенные правила. Всё отсортировано по годам. Правила были разделены аккуратно на кучки «Пойман и наказан», «Пойман, но не наказан», и «Не пойман».

Анализируя мои первые шесть месяцев в Хогвартсе, я был шокирован тем, что мне пришлось натворить и пережить. И не быть выгнанным из школы, хотя я должен был быть исключён много раз, но Дамблдор… На первом курсе он поймал меня, когда я пялился на зеркало Еиналеж. И это при том, что ночью запрещено находиться вне гостиной родного факультета. По всем правилам он должен был прочитать мне нотацию и дать отработку. Вместо этого, он рассказал мне, что видел себя в зеркале с парой шерстяных носков в руках.

Я почти не знал его, но чувствовал себя с ним как со старым другом. Он говорил со мной как с равным, а не как с сопливым мальчишкой. Он, скорее всего, лгал про носки, но поделился своим "секретом", чтобы нас с ним связывала "общая тайна". А общая тайна, как известно, сближает людей.

Напрягая свою память, я искал подобные инциденты. Плащ. С чего бы ответственному взрослому человеку, да еще и директору школы, давать одиннадцатилетнему мальчишке плащ-невидимку? Да, тот принадлежал моему отцу, но всё же. Это все равно, что подписать разрешение на нарушение комендантского часа. Он еще советовал мне использовать его с умом. Думаете, я мог использовать ее «с умом», в таком-то возрасте?

Чёрта с два! Первое, что я сделал с ним — влез в Запретную секцию. Конечно, защита Запретной секции зарегистрировала моё волшебство, но кто наказал меня? Никто. Разве что Дамблдор вовремя избавился от защиты секции или отмахнулся от мадам Пинс? Я поджал губы, пытаясь вспомнить её поведение.

Судя по тому, как она посмотрела на меня потом, он прикрыл меня полностью.

Затем, в больнице, после «спасения» Философского камня, Дамблдор шутил со мной о всевкусных конфетах со вкусом ушной серы. Этот разговор был почти таким же, как я сам разговаривал с Роном, а не со взрослым человеком.

Вместо того, чтобы выгнать меня из школы за вход в запретную зону, он наградил нас баллами, а Гриффиндор — Кубком года, из-за чего все слизеринцы и рейвенкловцы стали ненавидеть меня.

Я зарычал. Сколько бы я не презирал Снейпа, но в одном он был прав. Дамблдор покровительствует мне до неприличной степени, но почему?

Я повертел эту мысль так и эдак. Взял кучу полос пергамента за весь первый год и просмотрел его. Ответ был прямо передо мной. Я чувствовал что-то, но не понимал что. Пока нет.

Первая полоска содержала только имя: "Хагрид".

Я уставился на пергамент, обведя имя Хагрида кончиком моего пальца. Хагрид есть и, вероятно, всегда будет одним из моих самых дорогих друзей, но я должен быть объективным. Мне нужно вернуться назад в то время, когда он был мне совершенно незнакомым человеком, которым он был тогда. Я должен был смотреть на Хагрида, под таким же углом, как и весь волшебный мир, да еще и в сравнении со своим "статусом" — так называемым «Мальчиком-который-выжил".