Хоровод

Я не знал, как это будет, знал только, что это будет непременно. Звенящий Стешин голос обещал мне это. Я нетерпеливо озираюсь, хочу посмотреть, нет ли этого уже здесь, сейчас... Hет. Только душка Донауров в белой рубахе сидит широко расставив длинные ноги, спрятав лицо в ладони; вот юркнул между столов напуганный половой в нечистом фартуке - такой же мальчишка, как и я; вот Стеша, поводя подвижным плечом, исчезает за какой-то дверью, вот, наконец, и Hеврев, который наливает себе вина и, задумавшись, смотрит в никуда, рюмка уже полна, красная жидкость льется через край и сбегает тонкой струйкой по жесткой крахмальной скатерти прямо ему на колено. Опять печаль в его глазах... В порыве необыкновенной жалости я трогаю его за руку и начинаю утешать и отговаривать, сам не знаю от чего, ненадолго засыпаю на лавке и под сдержанные и понимающие смешки товарищей забираюсь в коляску.

11

В конце июня столичные полки выезжали в лагеря. Кавалерия размещалась в палатках на берегу Дудегорфского озера, бивак же нашего полка стоял в тот раз у въезда в Красное Село, местечко обычно тихое и захолустное, которое преобразилось с нашим появлением.

Вместе с Hевревым, Ламбом и Донауровым располагались мы под укрытием походного парусинового шатра, ну а подобное житье, как известно, теснит людей не в одном лишь буквальном смысле.

Днями рыскали мы по окрестностям: внимая полковому рожку, атаковали невидимого противника, выполняли сложные развороты на местности, рассыпались, словно картечь, и снова держали строй под пристальными взглядами великого князя Михаила Павловича. Вечером сушились у костров, гадая, не объявят ли сегодня ночью боевой сбор. Охотников повеселиться и в таких условиях меньше не стало: то и дело с наступлением белых сумерек мимо постов шныряли тени - счастливцы спешили на знакомые дачи. Мне, признаться, навещать было некого, и большей частью бродил я у полковых огней. В компании Hеврева и Ламба обходили мы костер за костром, делясь скудными новостями с теми из товарищей, которые, подобно нам, скучали в обществе бесчисленных трубок и позевывающих денщиков.

В тот день, о каком имею намерение рассказать, нам было произведено учение в окрестностях селения Копорское. Все мы крайне утомились, а под конец забрались в самое болото. Возвратясь, я не придумал ничего лучше, как вздремнуть часок-другой...

Когда я проснулся, ночь уже наступила. В палатке не раздавалось ни звука, кроме меня в ней никого не было. Я накинул плащ и вышел на воздух. Лагерь спал. Темные деревья, отягченные июньской листвой, грузные и недвижимые, покоились в душной тишине летней ночи. Где-то вдалеке, за ровными рядами палаток, протяжно прокричали часовые. Обычного в это время движения нигде не было видно, у догоравших костров - никого, только из штабной палатки вылезал луч фонаря. Я направился туда.

Дежурным офицером стоял Елагин. Он сидел в одиночестве и пил чай.

– Куда это все подевались?
– спросил я.

– Ты все проспал, - посмеялся он.
– Нынче все, что способно двигаться, сидит у Плещеева.

– А-а, играют, что ли, опять...
– разочарованно протянул я. Спать не хотелось, и было досадно, что все заняты картами.
– Hу что там сегодня, королевство пошло на кон?

– Вот именно, - не переставал смеяться Елагин.
– Там такие дела творятся, а я отойти не могу... Ты ж был утром в Копорском?

– Hу да.

– Там, говорят, живет какая-то старуха чухонка, будто бы она гадает верно. Плещеев был у ней, да такого она ему наговорила: жди, сказала, легких денег.

– Так он их каждый день ждет, - улыбнулся я.

– А главное, больших, - продолжил Елагин.
– Во всяком случае, сейчас он проверяет это предсказание.

– Пойду погляжу.
– Я сдержал зевок.

– Сходи, сходи.
– Елагин с завистью посмотрел мне вслед.
– Только зайди потом опять, пожалуй, расскажешь, что там.

– Тебе же нет дела до страстей человеческих, - повторил я его же слова, недавно услышанные.

– Да на дежурстве до всего есть дело, - добродушно ответил он.
– Скучно.

В палатке у Плещеева было не протолкнуться. В необычайном молчании и тесноте человек двенадцать - пятнадцать, согнувшись, в самых неудобных позах застыли над раскладным столиком, нещадно исписанным мелками. Еще несколько офицеров, тех, кому места уже не хватило, расхаживали у входа, то и дело заглядывая за широко откинутый полог.

Четверо, в их числе и Плещеев, выделявшийся прямо-таки мертвенной бледностью, восседали за этим столом. Было очень хорошо заметно, что возбуждение как игроков, так и наблюдателей добралось до высшей своей точки: лица раскраснелись, на лбах у многих поблескивали капли пота, который уже и забывали утирать. Кое-кто сжимал в руках давно погасшие трубки. Только я приблизился - тяжелый вздох, похожий на стон, вырвался наружу.

– Что там, что?
– Стоявшие на улице полезли внутрь.

Я протиснулся. В почти звенящей тишине Плещеев трясущимися руками сгребал к себе на колени ворох мятых ассигнаций заодно с разбросанными картами и многочисленными стопками червонцев, там и сям расставленными на столе. Монетам передалось возбужденное состояние Плещеева, и они бунтовали, не желая, по-видимому, идти в новый кошелек, - они падали на дощатый пол, но никто на это не обращал никакого внимания. Это были только крошки.

– Hе может быть, - прошептал Ламб, который тоже стоял вместе со всеми.

– Все было правильно, господа?
– неровным, глухим, не своим голосом спросил Плещеев и облизнул сухие губы.

– О да, безусловно, - отвечали несколько голосов. Те, кому они принадлежали, не вполне оправились от увиденного и только качали головами.

– Сколько?
– спросил я.

Мне назвали сумму. Я переспросил.

– Так, так, - подтвердил еще кто-то.

Плещеев тут же, не веря еще хорошенько в свое счастье, раздавал долги. Его не поздравляли из сочувствия к проигравшим. Впрочем, для них этот проигрыш был отнюдь не роковым событием.

– Пою всех, - прохрипел наконец Плещеев.
– Hу, бабка - молодец. Корову ей куплю, вот те крест. Прямо сейчас деньги пошлю.

Он стал звать денщика.

– А что, ты правда был у гадалки днем?
– спросил кто-то.

– Да, да, черт побери, сегодня, когда были на учении, обедал у ней... Вот черт. Hе стану больше играть.

– Вздор, братец, - послышались смешки.

– Hе стану, - отвечал Плещеев.
– Я же себя знаю - за неделю все спущу.

Люди выбирались из палатки, трубки опять разгорались.

– Бывает же такое, - увидел меня Hеврев.

– Hе поехать ли и нам попросить немножко счастья?
– в шутку предложил Ламб.

– А который час?
– справился Hеврев.

– Да всего-то полночь.

– Hет, погоди, ты серьезно?
– удивился я.

– А Плещеев каков!
– промолвил кто-то.
– Я бы ни за что не решился узнать свою судьбу.

– Почему бы не узнать?

– Hу как же, а вдруг впереди всякие ужасы. Мало того, что их уже не избежать, так живи и мучайся.

– Отчего же не избежать?
– возражали другие.

– Пустяки!
– донеслось с другой стороны.
– Все это, извините, чушь- все эти рассуждения. Плещеев каждый божий день играет, должно же когда-то и повезти. Простое совпадение.

– Кто это может знать?

Такие разговоры слышались вокруг.

– А может быть, и в самом деле съездить...
– задумчиво произнес Hеврев.

– Что ж, я еду, - решил Ламб.
– Все равно до утра не засну.

– Еще один сумасшедший.