Хосров и Ширин

Кто начертал его? Скажите, не скрывайте».

Рисунок подали. Красавица над ним

Склонилась; время шло… весь мир ей стал незрим.

Она от милых черт отвлечь свой дух не в силах,

Но и не должно ей тех черт касаться милых.

И каждый взгляд пьянит, он — что глоток вина.

За чашей чашу пьет в беспамятстве она.

Рисунок видела — и сердце в ней слабело,

А прятали его — искала оробело.

И стражи поняли, признав свою вину:

Ширин прекрасная окажется в плену.

И в клочья рвут они утонченный рисунок:

Бледнит китайский он законченный рисунок.

И говорят они, поспешно клочья скрыв:

«Поверь, его унес какой-то здешний див.

Тут властвует пери! С лужайки — быстрым бегом,

Вставайте! Новый луг отыщем нашим негам».

Сия кадильница в них бросила огонь,

И окурились все, как бы от злых погонь,

И, дымом от огня затмив звезду несчастий,

Конец погнали в степь, спасаясь от напастей,

Шапур во второй раз показывает Ширин изображение Хосрова

Лишь только красный конь копытом на горе

Взрыл огненную пыль, пророча о заре,

И в каждой щели он отрыл багрянец клада,

В тот час, когда гора парче пурпурной рада, —

Шапур свой начал день; он снова под горой

Был прежде, чем туда примчался райский рой.

Еще заранее, достав бумагу, снова

Он начертал на ней красивый лик Хосрова.

И, услаждая дух, в тени большой горы

Цепь роз опять сплелась для песен и игры.

Посрамлена луна, лишь спало покрывало —

Египетская ткань, что их полускрывала.

Как будто нехотя вошли в игру. Росло

Веселье медленно, — ив пляске расцвело.

Но только увлеклись они живой игрою, —

Над ними начал рок шутить своей игрою.

Едва Ширин свой взор приподняла опять, —

Дано ей было вновь Хосрова созерцать.

Глядит: ее души затрепетала птица,

Язык утратил речь. Иль этот лик ей снится?

Для опьяненного немного нужно сна.

Дал глине горсть воды — насыщена она.

Зовет она подруг: «Что там? Что значит это?

Игра моей мечты? Игра теней и света?

Картину дайте мне». Рисунок скрыли вмиг.

Но солнца не укрыть! Кто сей забудет лик?

И девы молвили: «Здесь духи смяли травы.

Поверь, им не чужды подобные забавы».

И утварь подняли, стремясь от мнимых гроз,

И луг испуганно очистили от роз.

Шапур в третий раз показывает Ширин изображение Хосрова

Вот Анка черная, исполненная гнева,

Зерно лучистое в свое внедрила чрево,

Вот гурии в степи, что Анджарак зовут,

Вновь обретя покой, вино тго чашам льют.

В хмелю, меж трав степных, заснули девы наши,

У ножек — базилик, в руках — пустые чаши.

День поднял голову из тканей мглы. Конец

Луне пришел. Весь мир златой надел венец.

И венценосные на троне бирюзовом

Вино преподнесли его испить готовым,

И мчатся в монастырь — он звался Перисуз, —

В день путь свой совершив, ни в чем не зная уз.

И там, где небеса как цвет глазури синий,

Бродили, протянув узор волнистых линий,

Как души мудрецов — зеленые ковры,

А воздух — ласковость младенческой поры.

Прохладный ветерок приятней ветров рая,

Лужайка в лютиках от края и до края.

Каменья словно храм; обвили их вьюнка.

Причесывая луг, струятся ветерки.

И говор горлинок и рокот соловьиный

Меж пламенных цветов сплелись в напев единый.

Пернатых волен лёт, не страшно им людей,

Порхают радостно меж трепетных ветвей.

Две пташки здесь и там, прижавшись друг ко другу,

Дают пример цветам, дают отраду лугу.

На луг пришел Шапур, и для услады глаз

Хосрова светлый лик он создал в третий раз.

Узрев безбурный луг под куполом лазури,

Здесь гурия вино решила пить меж гурий.

И вновь увидели красавицы глаза

То, чем смирилась бы души ее гроза.

Она поражена подобной ворожбою,

Уж дев играющих не видит пред собою.

Сосредоточен взор, встает она, идет,

Изображение в объятия берет.

Ведь в нем отражено ее души мечтанье,

И вот оно в руках! И счастье и страданье!

Она в беспамятстве, она стоит едва,

Шепча недолжные — забудем их! — слова.

Да! Коль все меры взять и слить все меры эти,

И дивов, как людей, в свои поймаем сети.

Лишь те, чей лик из роз и что подобны дню,

Столепестковую увидели родню,

Как стало ясно им, что облик сей красивый —

Не зло, что не грешны тут сумрачные дивы.

В работу мастера вгляделись, — не скрывать

Хотят ее теперь — смотреть и восхвалять.

Кричат красавицы: «Пусть все придет в движенье, —

Клянемся разузнать, чье здесь изображенье!»

Увидела Ширин, что их правдива речь

И что хотят они печаль ее пресечь.

«Ах, окажите мне, — она взывает, — помощь!