Хоть весь мир против нас

— Нет, все здесь, — мило улыбнулась девушка. — Там, в Нинье, пройдет техническая часть: состоится демонстрация техники, ее боевых возможностей и тому подобное. А вот главная деловая часть будет здесь, в Сан-Симоне, переговоры и всевозможные подписания с правительством Ориноко, но, возможно, и с третьими лицами. Вот потому такой аврал…

Речь ее текла плавно, будто говорила по-писаному. Как всякий начинающий сотрудник дипмиссии, она слова своего начальства заучивала словно молитву.

Неожиданно Анна замолчала, будто наткнулась на невидимую преграду.

— Вы мне не верите?

Виктор промолчал: кто она такая, чтобы он, матерый диверсант, морской черт, вступал с этой пигалицей в дискуссию. Ситуация была патовой, если не сказать хуже… дурацкой.

— Виктор Антонович, морской атташе меня предупредил, что люди вашей профессии крайне подозрительны. И так как вы с ним лично незнакомы, он мне дал телефон Олега Васильевича Антипова (в Питере), служебный и домашний. Можем ему позвонить, — в правой руке девушки, словно бандитская выкидушка, блеснула трубка мобильного телефона, которую она протянула Савченко, и со вздохом добавила: — Только в Петербурге сейчас три часа ночи.

Виктор взял трубку, но набирать номер не спешил, мысленно обдумывая дальнейшие действия.

«Отряд кораблей только сегодня пришел на базу в Нинья, и даже если «абонент» узнал о моем чудесном воскрешении, то вряд ли успел об этом сообщить своим хозяевам. А те в свою очередь не успели бы организовать «встречу». Выходит, виной всему устроенный в посольстве аврал, проще говоря, наше дремучее разгильдяйство».

— Ладно, поехали. — Виктор вернул телефон хозяйке.

Аэродром находился в десяти километрах, на спортивном «БМВ» по широкой шестиполосной трассе на это ушло меньше четверти часа, и, как показалось офицеру, основное время Анна потратила на выезд с автостоянки.

Зато в конечной точке вишневый двухдверный кабриолет проворно выскочил прямо на летное поле и остановился рядом с белоснежной «Цессной», возле которой что-то громко обсуждали пилот с механиком, при этом бурно жестикулируя.

— В Нинье вас встретят, там сейчас двое сотрудников консульской службы, им приказано доставить вас прямо к адмиралу Добрынину. — Анна со скоростью пулемета без запинки выдала последние полученные инструкции…

Контр-адмирал Николай Николаевич Добрынин не выглядел на свои пятьдесят два года. Среднего роста, худощавый, с простоватым лицом и хватким оценивающим взглядом, в военной форме он смотрелся довольно презентабельно, и никому не пришло бы в голову сомневаться, что перед ними адмирал. Хотя, облаченный в гражданскую одежду, он легко бы растворился в толпе. Как говорится, профессия обязывает.

В советское время, если бы командование дало добро на статью об адмирале Добрынине, она наверняка вышла бы под заголовком: «Человек непростой судьбы».

И действительно, судьба Николая Николаевича была крученой, как кольца «Егозы» [20] .

С детства он мечтал стать летчиком, и не просто пилотом, а обязательно военным летчиком. В юношеских грезах видел себя то Чкаловым, то Талалихиным, а чрезмерно замечтавшись, улетал в космос, как Юрий Гагарин.

Учился в школе хорошо, занимался плаванием, легкой атлетикой, боксом (даже имел разряд), и с поступлением в военное училище проблем не должно было возникнуть. Но все-таки судьба сделала здесь свой первый завиток. На приписной комиссии в военкомате Николаю предложили поступать вместо Харьковского летного в Челябинское училище штурманов. Военком, богатырского сложения дядька с лихо закрученными усами и лукавым прищуром, тогда в открытую сказал:

20

Егоза — разновидность колючей проволоки.

— В летное двадцать рыл на место, еще неизвестно, поступишь ли. В штурманском там попроще, обязательно пройдешь. А небо, оно одинаковое, что для летчика, что для штурмана или бортинженера.

Добрынин долго не колебался, прикинув все «за» и «против», решил не рисковать (терять год в случае неудачи) и подал документы в ЧВАКУШ [21] . Как и обещал военком, вступительные экзамены он сдал без особого напряжения. И уже вскоре был зачислен на факультет морской ракетоносной авиации. Четыре года, заполненные учебой и спортом, пролетели как один день. Опомнился Николай уже на построении, когда с дипломом и лейтенантскими погонами ему вручили морской кортик. Распределение получил на Черноморский флот в Николаевский полк дальней ударной авиации. Казалось, что может произойти сейчас, когда ты целиком и полностью принадлежишь ВВС? Но и тут судьба сделала очередной поворот, объяснив, что авиация лишь часть аппарата под названием Министерство обороны и в его недрах возможны любые трансформации.

21

ЧВАКУШ — Челябинское высшее авиационное командное училище штурманов.

Когда Добрынин после положенного новоиспеченному лейтенанту отпуска прибыл к месту службы, кадровик вручил ему предписание: «Явиться в Главный штаб ЧФ».

В кадрах штаба флота бравый старший мичман, заведующий канцелярией, выдал новое назначение: «Годичные курсы легких водолазов (боевых пловцов)».

Что-либо высказывать мичману было бесполезно: еще в училище после принятия присяги им доступно объяснили — служить будете, куда Родина пошлет.

Первые три месяца Николай готовился по индивидуальной программе, кандидату в мастера спорта по плаванию было несложно освоить навыки водолазного дела. Следующие полгода он тренировался в группе, изучая не только погружения и всплытия, но также приемы маневрирования под водой, искусство ножевого боя, акваталон [22] , ориентирование и стрельбу из подводного огнестрельного оружия.

22

Акваталон — подводный рукопашный бой.

Последние три месяца он командовал этой самой группой, состоящей целиком из моряков-сверхсрочников. Задача группы заключалась в охране акватории морской базы ( «Балаклава») от проникновения вражеских подводных диверсантов.

Когда еще через семь месяцев старший лейтенант Добрынин не только смирился с судьбой офицера ПДСС, но и успел полюбить свою новую службу, его тут же настиг новый завиток судьбы в виде вызова в Москву. В кадрах Министерства обороны боевого пловца отправили на трехгодичные военно-дипломатические курсы.

Только какие-то странные это были курсы. Треть занятий отводилась на изучение иностранных языков (английского и испанского), половина на отработку тактики действий диверсионных подразделений сухопутных войск, причем в основном это была тактика спецназа вероятного противника. А вот оставшееся учебное время отводилось нюансам дипломатической работы. Как называли сами курсанты, «краткий курс умения правильно пользоваться вилкой и ножом».

Девять месяцев интенсивных занятий заканчивались месячным отпуском (естественно, после сдачи промежуточных экзаменов), а потом два месяца заграничной стажировки. За три года Добрынин успел побывать в Анголе, Мозамбике и Эфиопии. Правда, все эти поездки мало походили на подготовку молодого дипломата, больше на оттачивание мастерства диверсанта: полевые лагеря, регулярные рейды по непроходимым джунглям, многокилометровые заплывы в открытом океане. Ко всему прочему дни были заполнены каждодневными стрельбами, закладками фугасов, рукопашным боем. За всеми этими заботами три года пролетели так же незаметно, и вот уже капитан-лейтенант Добрынин вместе с очередным дипломом получил направление в посольство Советского Союза в Манагуа. Никарагуа, вставшая на социалистический путь развития, в одночасье превратилась в одну из самых горячих точек на планете. Боевые действия тогда шли на границе с соседним Гондурасом, на побережье, где на рейдах стояли торговые суда из стран социалистического лагеря. И даже в городских кварталах. Вот где была возможность развернуться спецслужбам.

Николай Николаевич, и без того среднего роста, худощавый после долгих месяцев тяжелых тренировок, превратился в человеческий силуэт. Его тело напоминало вязку виноградной лозы, а заострившиеся черты лица и обветренная под безжалостным солнцем и ветрами кожа делали его похожим на деревянную фигуру, какие в Африке аборигены вырезают из дерева или слоновой кости. При этом за неказистой внешностью скрывалась хищная суть натренированного убийцы. Он со временем превратился не только в сильного и отчаянного бойца — его движения стали бесшумными и грациозными, как у камышового кота. Он оставался незамеченным как при большом скоплении людей, так и на пустынной улице. Появление нового сотрудника посольства также никому не бросилось в глаза, как, впрочем, и позже его частые отлучки. Официально Добрынин именовался «сотрудником секретариата военно-морского атташе», неофициально — возглавлял отряд боевых пловцов на тихоокеанском побережье Никарагуа, а это полсотни головорезов, набранных из сверхсрочников и мичманов. Каждый к тому времени прошел огонь, воду и медные трубы, четыре группы по двенадцать человек и два высококвалифицированных медика. Группы были размещены в портах, куда прибывали грузы помощи для революционного государства.

За полтора года отряд Добрынина уничтожил семь диверсионных групп «контрас». Несмотря на то, что их готовили лучшие профессионалы с Коронадо [23] , сами никарагуанцы оказались никудышными «тюленями», потому советские боевые пловцы уничтожили девятнадцать боевиков, а двух даже ухитрились «спеленать».

После интенсивного допроса Николай Николаевич разговорил «языков», и те поведали о курсирующей в нейтральных водах шикарной яхте с поэтическим названием «Афина». Под «крышей» капитана парусника скрывался резидент ЦРУ, который и координировал действия диверсантов. После недолгих раздумий Добрынин связался с Москвой, а через месяц яхта попала в жесточайший тропический шторм, который выбросил ее на рифы. Парусник разломился и затонул вместе с экипажем и капитаном, а спустя трое суток на стол начальника ГРУ легла стенограмма допроса резидента американской разведки. И такое порой случается на передовой невидимого фронта.

23

«Коронадо» — центр подготовки боевых пловцов США на Тихом океане.