Hotel California

По ночам я часто пребывал в помутненном состоянии. Тело не принадлежало мне в ночные часы, так как просачивались одна «пленка» за другой о ранней жизни. Как мне сказала на утро Рюцике: по моему телу проступал холодный пот, поэтому она накрывала меня двойным одеялом и растирала тело, чтобы привести его в порядок. Все это время Рюцике старалась не показывать своего беспокойства о произошедшем, однако в ее глазах я замечал искру сильной заботы и понимания, с которой она смотрела на меня каждый день. Как бы то ни было, я знал, что во всем этом она любила меня, и о большем я не хотел и думать. Мне было трудным объяснить ей того, чего я для себя не понимал. Сам себе я казался прилившимся к берегу бездыханным телом. Оно лежит на самом краю моря с прилипшими водорослями и смотрит…никуда. Оно же мертвое. Куда смотрит мертвец, когда оказывается выброшенным на сушу? Может быть, «пленка» продолжает крутить фильм снова и снова, но он не видит ее. Он в другом зале, где всегда темно. И лишь слышит, как звук динамиков стихает и превращается в тяжелую пустоту. Вам ее не осязать. Не спросить. В одно мгновенье вы сливаетесь с нею и становитесь частью ее бесконечности.

«Разве вы существуете?»

«Я…существую?»

В один день по случаю удачного климата мы решили прогуляться вечером в Мариама парке. В воздухе стоял запах наступления майской суеты. Молодые девушки гуляли в коротких юбках, провожая взглядом покосившихся парней. Мы проходили по старой узкой тропинке вокруг озера, полного разноцветных уток. Рюцике подкармливала их куском мягкого хлеба, который продавал паренек с тележкой. Все это придавало ей детское очарование или нечто подобное, что я пытался объяснить для себя. Мне это напомнило о первом знакомстве с Сатоко, будучи уже выпускником художественного университета. К этому времени стояла теплая летняя погода 1981 года. Она фотографировала уток-мандаринок на пленку для одного гуманитарного проекта. Не знаю, что тогда меня заставило подойти к ней. Мысли кажутся рассеянными, словно разглядываешь мир через матовое стекло объектива. Но я отчетливо помню, что она была в коротких шортах и спортивной майке, прикрытой теплого цвета рубашке. Волосы были аккуратно убраны в хвост, от чего ее лицо обретало особую выразительность. Я встал позади нее и бросил имеющий у себя кусок послеобеденного хлеба. И все утки бросились на него, словно разъяренные вороны на сырую плоть. Она плавно обернулась ко мне и также легко встала, открыв свое обаяние в проскользнувшей улыбке.

– Вы…вы часто здесь бываете? – спросила она с некоторым заиканием, что нисколько ее не смущало.

– Я прохожу через парк, когда добираюсь до дома. – ответил я, рассматривая старый фотоаппарат в ее руках. – Если вы хотите поймать кадр с утками, то лучше их приманивать на кусок хлеба. Они, знаете ли …голодные.

– Хм-м, а-а может вы мне и поможете их… «наловить»?

– собираетесь приготовить уток?

Она рассмеялась всем своим телом, от чего ее хвостик упал на плечо. Хоть я не был с ней знаком, но у меня не было мысли завлечь ее в бар или переспать на одну ночь. Меня всего осенила летняя простота, что я рассмеялся в ответ.

– Сатоко Наоба. – сказала девушка и приклонила голову.

– Исумара Кановаки.

Так я и познакомился с Сатоко летом 1982 года. Мы весь день снимали уток в разных ракурсах. Она дала мне запечатлеть несколько кадров, на которых она смотрит в объектив широкими глазами, сменяя одну позу другой. Не знаю, что я должен был на самом деле испытывать в тот момент, но казалось, что мы были знакомы с раннего детства. Будто я увидел старую подругу у озера и начал расспрашивать ее об экзаменах, о сексуальном опыте и любимой пластинке Eagles. Последнее мне давалось вспомнить с особым трудом. Голову начал пронизывать усиливающий свист, стоящий извне моего сознания.

Знакомство с Сатоко было чем-то негаданным для меня. Она словно появилась из неоткуда, ведь имей возможность я увидеть ее у озера ранее – я бы прошел мимо и жил своей жизнью, как и каждый студент, окончивший университет. Но я остановился. Пошел наперекор судьбе. И больше никогда ее не забывал. Я должен был помнить ее. Должен помнить все, что было между нами. Что сталось с нею. И где я сейчас. Но…где она теперь?

Спустя неделю умерла мать Рюцике. Ей сообщил отец, который к этому времени был с ее телом. Причиной смерти стала сердечная недостаточность. Узнал я об этом, когда Рюцике лежала на полу, опершись головою к стене. Я прижал ее к себе, чувствуя, как в безумном ритме вздымается ее грудь. Тело трясло от невыносимого холода.

Поминки прошли в священном храме на острове в префектуре Хоккайдо. Ее отец смотрел на арку с живой женою, которая любила его всем существом. Теперь ее улыбка навсегда останется в его памяти. Он будет помнить ее каждый день, и от этого мне становилось больнее всего. После этого для Рюцике мир уже не был прежним. Для нас все было теперь не как раньше.

После похорон мы вернулись домой и переспали. Я медленно снял ее платье, и вместе легли на диван. Каждый не сказал ни слова. Ее дыхание было спокойным. В лице скрывалась искра скорби, уходящая в глубины ее образовавшейся пустоты. Иного решения для нас не было. Не существовало. Мы разделили одну общую и сильную боль, что сплотила наши тела. Я лежал позади нее, сжимая в руке ее ладонь.

– Она знала, что умрет. – сказала Рюцике, продолжая лежать на боку. – Она…она была слишком сильной, чтобы бояться смерти.

– Она была замечательной матерью, если ты хранишь о ней память. – Я слушал ритм ее сердца, что отдавался во всем теле. – Тебе не за что винить себя.

Рюцике повернулась ко мне, от чего мы могли распознать дыхание друг друга в совершенной темноте.

– Исумара…

– Да?

– Если я больше не буду той Рюцике, которую ты знал, ты… будешь любить меня?

– Я очень люблю тебя, Рюцике. Люблю больше самого себя. И никогда не смогу тебя бросить, чтобы не произошло. Никогда.

По лицу Рюцике пробежали горькие слезы, скрещивающиеся на ее алых губах. Она приподняла голову и нежно поцеловала меня. Тот поцелуй ознаменовал начало нового будущего для нас, которое будет бросать по своему бесконечному лабиринту. Рюцике приподнялась на мне, открыв гибкость своего стана. Я придерживал ее за бедра, ощущая всю шелковистость ее стройного тела Она двигалась сильными толчками, от чего я кончил в нее второй раз.

Через два дня мне позвонил мой давешний друг и сосед по общаге Мицуморо. Его звонок был для меня неожиданным, ведь мы с ним не виделись после выпуска. Наверное, сейчас он работает в некотором агентстве близ Токио или расписывает картины для выставок. Он всегда был находчивым и одаренным студентом. И даже его еженедельные похождения за девчонками нисколько не оставляли плохого о нем мнении.

Конец ознакомительного фрагмента.