Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник)

Попробовав спокойно разобраться в создавшемся положении, я пришла к неутешительному выводу, что неприязнь, которую я питала к этому человеку, была основана на весьма личных и потому необъективных ощущениях и что, стало быть, мои опасения бездоказательны.

И в самом деле, говорила я себе, пытаясь рассуждать здраво, у мужчины может быть неординарное лицо, он может интересоваться разного рода литературными премудростями и даже получать удовольствие от созерцания очаровательного юного создания, и во всём этом, разумеется, нет ничего предосудительного.

Об этом я сейчас упоминаю не случайно. Мне хотелось бы, чтоб у читателя не возникло сомнений по поводу моей тогдашней полной беспристрастности и отсутствия каких-либо предвзятых суждений в отношении Октавиуса Гастера.

VI

– А что, если нам сегодня всей компанией отправиться на пикник? – предложил как-то утром лейтенант Дейсби.

– Чудесно! – в один голос закричали все мы.

– Скоро Дейсби нужно возвращаться на свой корабль, уедет и Тревор. Поэтому мы должны успеть в оставшиеся дни на славу повеселиться.

– Что вы подразумеваете, когда говорите пикник? – поинтересовался доктор Гастер.

– Это ещё одна британская традиция, с которой вам следует познакомиться поближе. А в переводе это слово означает загородная прогулка.

– Вот теперь понятно, – одобрил наш шведский гость. – Это, должно быть, очень весело.

– В округе наберётся с полдюжины мест, куда мы могли бы отправиться, – продолжал лейтенант. – Водопад влюблённых, Чёрная гора, аббатство Бир-Феррис.

– Последнее – наиболее подходящее, – высказал своё мнение Чарли. – Лучшего пейзажа, чем старинные развалины, для пикника, пожалуй, не найти.

– Ну что же, можно и там. И далеко идти до этого аббатства?

– Шесть миль, – ответил Тревор.

– Семь, если по дороге, – с военной точностью подсчитал полковник. – Мы с госпожой Андервуд остаёмся дома. А вы, молодёжь, вполне уместитесь в двуколке и будете друг друга опекать в дороге.

Нет нужды говорить, что предложение уважаемого ветерана было принято без малейших возражений.

– Итак, друзья, – обратился к нам Чарли, – я тут пока займусь упряжью, подготовлю лошадь и повозку. На это уйдёт полчаса, а вы, не теряя зря времени, готовьте всё необходимое для привала: рыбу, салаты, крутые яйца. Захватите что-нибудь попить. Ворох дел, и надо ничего не забыть. Напитки я беру на себя. А вы, Лотти, какую работу себе избрали?

– Пожалуй, займусь посудой.

– Пойду принесу рыбу, – объявил Дейсби.

– Я буду готовить овощи, – сообщила Фан.

– А вы, Гастер, чем намерены помочь? – обратился к нашему гостю Чарли.

– Даже и не знаю, – ответил тот своим немного певучим голосом. – Мне, похоже, не из чего выбирать: все роли уже распределены. Однако, если позволите, я с удовольствием помогу дамам. Могу приготовить то, что у вас принято называть салатом.

– Думаю, со вторым заданием вы справитесь намного успешнее, нежели с первым, – сказала я, громко рассмеявшись.

– Что вы хотите этим сказать? – резко обернувшись, воскликнул швед, глядя на меня в упор. Его лицо покраснело до самых корней льняных волос. – Ну что же, ха! ха! Пусть будет так. – И, через силу смеясь, он быстро вышел из комнаты.

– Зачем вы так с ним, Лотти? – В голосе Чарли слышался упрёк. – Ведь вы задели мужское достоинство нашего гостя.

– Я не нарочно. Если хотите, я пойду и скажу ему об этом.

– Не стоит беспокоиться, – вмешался в наш разговор Дейсби. – С подобной физиономией ему, право же, не следует быть столь легкоранимым. Не из-за чего так волноваться. Вот увидите – он быстро утешится.

А ведь я сказала чистую правду: у меня и в мыслях не было обидеть этого чудака. И я на себя немного злилась за то, что невольно задела его самолюбие.

Все остальные ещё не успели управиться со своими обязанностями, а я уже закончила укладывать в чемодан тарелки, миски, вилки и ножи. Был самый подходящий момент извиниться за свою неудачную шутку. Не сказав никому ни слова, я потихоньку выскользнула из холла и быстро пошла по коридору в сторону комнаты нашего гостя. То ли шла я очень тихо, то ли шаги мои заглушали роскошные ковры, покрывавшие полы в Тойнби-Холле, но доктор ничего не услышал, когда я подошла к его комнате. Дверь была распахнута настежь, и в глубине комнаты я увидела Гастера. Что-то в его поведении меня настолько насторожило, что я остановилась как вкопанная, сама испугавшись собственного удивления. В руках он держал какую-то небольшую вырезку из газеты и с увлечением читал её. Чтение забавляло его безмерно. Было что-то ужасное в этом веселье: всё его тело конвульсивно содрогалось, а с губ при этом не слетало ни единого звука. Мне было хорошо его видно, так как он стоял в пол-оборота ко входной двери, и никогда прежде мне не доводилось наблюдать на его лице подобное выражение. Смело скажу: сравнение с радостью, какую может испытывать дикарь, истязающий свою жертву, мне большим преувеличением не покажется.

В ту минуту, когда я уже почти оправилась от неприятного изумления и была готова постучать, его в последний раз сотрясла судорога дикарского веселья и листок бумаги был брошен на стол.

Сам Гастер поспешно вышел через другую дверь, которая через вестибюль вела в залу для игры в бильярд.

Услышав звук удаляющихся шагов, я ещё раз окинула взглядом комнату. Мне было интересно узнать, что же могло вызвать столь безумный взрыв веселья у такого серьёзного человека, как Гастер. Не иначе как какой-нибудь шедевр в области юмора. Найдётся ли на этом свете женщина, у которой жизненные принципы оказались бы сильнее природного любопытства? Внимательно оглядевшись и убедившись, что в коридоре никого нет, я проскользнула в комнату и взяла со стола бумажку. То была вырезка из какой-то старой английской газеты, читаная-перечитаная и местами затёртая до дыр. Сам текст заметки, насколько я могу судить, не содержал в себе ничего смешного.

Попробую процитировать его по памяти:

СКОРОПОСТИЖНАЯ КОНЧИНА КАПИТАНА ШВЕДСКОГО СУДНА

Во второй половине дня, во вторник, в своей каюте был найден мёртвым капитан парохода «Ольга». Судно приписано к порту Тромсберг и в момент происшествия стояло пришвартованным в доке. Как стало известно, у покойного был буйный нрав, и у него часто случались ссоры с судовым врачом. В день смерти капитан был чем-то особенно разъярён и во всеуслышанье заявил, что его судовой доктор – некромант и поклонник дьявола. Несчастный пытался спастись от очередной вспышки гнева капитана, спрятавшись на палубе. Вскоре стюард, проникнув в капитанскую каюту, обнаружил своего хозяина бездыханным на столе. Смерть приписывают болезни сердца, ускоренной вспышкой чрезмерного гнева. Начато полицейское расследование инцидента.

Таково было содержание газетной заметки, столь развеселившей нашего странного гостя. Выйдя из комнаты, я заспешила вниз. К моему недоумению примешивалось и некоторое отвращение. Однако у меня хватило ума и здравого смысла, чтобы мрачные предположения, которые впоследствии будут не раз приходить мне в голову, не завладели мной в ту минуту. Я рассматривала этого человека как своего рода ходячую тайну, вызывающую одновременно и любопытство, и отвращение, но не более того.

Когда я вновь увидела Гастера на пикнике, мне показалось, что ещё недавно произнесённые обидные слова улетучились у него из памяти, не оставив и следа. Он снова был привычно со всеми любезен и приветлив. Приготовленный его стараниями салат был единодушно провозглашён шедевром кулинарного искусства. Гастер спел нам несколько красивых шведских песен и баллад, рассказал немало историй и приключений, собранных со всего света. Слушая его, мы то смеялись до слёз, то содрогались от страха. После обеда разговор как-то сам собой перешёл на тему, судя по всему, очень ему близкую. Теперь я и не вспомню, кто из нас первым заговорил тогда о сверхъестественном. Кажется, это был Тревор, поведавший нам о своём очередном розыгрыше, имевшем место в Кембридже. Рассказ Тревора произвёл весьма странное впечатление на Октавиуса Гастера. Размахивая руками, он произнёс пламенную речь в защиту сверхъестественного, попутно высмеивая людей, у которых хватает смелости сомневаться в существовании незримых сил.