Хозяин Фалконхерста

Он как раз снял башмаки и носки, когда явился Бенони, в обязанности которого входило находиться при Уоррене, пока тот не заснет, и заговорил с Драмжером. В его тоне на сей раз не было слышно обычного раздражения.

— Ну и крепко же ты спишь! В точности как раб с плантации. А как храпишь!

— Хочу и храплю. Ты тоже храпишь.

— Откуда тебе знать, храплю ли я? Ведь ты никогда не просыпаешься.

— Все равно я слышу твой храп.

— А что-нибудь еще ты слышишь? — лукаво спросил Бенони.

Драмжер так устал, что вместо ответа просто покачал головой и нырнул под одеяло. Он уснул еще до того, как Бенони, задув свечу, перелез через него, чтобы занять свое место у стенки. В эту ночь Драмжер почему-то проснулся вскоре после того, как уснул. В комнате стояла странная тишина: недоставало ровного дыхания соседа по кровати. Драмжер медленно, чтобы убрать руку, если она дотронется до тела спящего, потянулся к тому месту, где должен был спать Бенони, но его там не оказалось. Тем лучше, подумалось Драмжеру: можно понежиться на просторной кровати. Однако мысль о возможности самостоятельного удовлетворения зова плоти, которой он был так долго лишен, не дала ему уснуть. Впрочем, даже достигнув желаемого, он все равно не смог уснуть — настолько его сжигало любопытство, куда же подевался Бенони. Может, отлучился в уборную для слуг за домом? Но нет, на этот случай под кроватью имелся ночной горшок. Конечно, он мог прихворнуть и отправиться за утешением к матушке, но та занимала комнатушку рядом со спальней миссис Августы на втором этаже, так что Бенони пришлось бы пройти через спальню хозяйки. Тогда где же он? Драмжер прикинул возможные варианты: ушел к колодцу, чтобы попить воды? Нет, туда Бенони не отправится под страхом смерти, до того он боится змей: его не заставишь сходить к колодцу даже при свете дня. Заглянул к Бруту? Тоже невозможно: Брут спит с женщиной, которая приходит к нему по ночам из невольничьего поселка, и Бенони не посмеет их потревожить. К Лукреции Борджиа? Бенони ненавидел ее не меньше, чем она его. К Мерку с Юпом? Бенони имел привычку зажимать нос, шмыгая мимо них, и ныл, что не выносит исходящей от них вони. К Эльвире с Касси? Они не терпели его точно так же, как Лукреция Борджиа.

Оставался один ответ: он сунулся к Блоссом! Это означало, что негодник опередил Драмжера, который давно мечтал совершить эту дерзость. Но как Бенони мог набраться такой смелости? Масса Хаммонд был строг в одном: самцу не разрешалось крыть самку без его дозволения.

И все же Бенони некуда было подеваться, кроме как к Блоссом. Драмжера душили злость, ревность и любопытство. Он встал, натянул штаны и бесшумно приподнял дверную задвижку. Длинный коридор с окнами в начале и в конце тонул во мраке, освещаемый только неверным лунным светом. Впрочем, и его хватило, чтобы определить расположение дверей. Босой Драмжер неслышно двинулся по коридору. Из комнаты Лукреции Борджиа раздавался храп, ей вторили Мерк с Юпом. Эльвира с Касси шептались. В следующей комнатушке обитала Блоссом.

Драмжер осторожно встал перед ее дверью на колени и приложил ухо к отверстию, через которое была пропущена веревка от щеколды. Изнутри доносилась какофония звуков: шорох набитого кукурузной соломой матраса, негромкие стоны Блоссом и тяжелое дыхание — не иначе, как самого Бенони. Драмжер замер; стоны делались все громче, матрас шуршал все оглушительнее. Раздался мужской хрип, женский крик — и все стихло.

Драмжер понял, что пора отправляться восвояси. Его любопытство было удовлетворено: по крайней мере он знал, куда подевался Бенони. Однако от подслушивания к нему вернулось возбуждение, недавно удовлетворенное вручную, отчего только усилились злоба и зависть к Бенони. Соблазн дождаться Бенони и надавать ему тумаков был велик, однако он вовремя понял, что экзекуция разбудит всех слуг. Правильнее будет поспешить обратно в постель. Когда он крался мимо комнаты Лукреции Борджиа, у него под ногой скрипнула шаткая половица, и он застыл от ужаса; впрочем, из комнаты кухарки не донеслось более угрожающих шумов, чем прежнее тяжелое дыхание. Он благополучно добрался до своей комнаты и снова забрался в постель. Вскоре в коридоре заскрипели половицы, дверь медленно отворилась, Бенони подкрался к кровати и быстро растянулся у стенки, перебравшись через Драмжера, притворившегося спящим.

«Чертенок! — подумал Драмжер. — Повсюду пролезет! Вот и до Блоссом добрался. Надеюсь, это ему даром не пройдет».

Следует ли наябедничать на Бенони? Драмжер решил, что игра не стоит свеч: ведь у него не было доказательств. К тому же Бенони слишком находчив: того и гляди, свалит всю вину на Драмжера, и тому снова придется попробовать кнута. Он бессильно сжал кулаки, прислушиваясь к удовлетворенному храпу Бенони и еще пуще его ненавидя.

4

Следующие два месяца были отмечены суматохой, охватившей каждого на плантации Фалконхерст, вплоть до белых господ и слуг в доме. Хаммонд Максвелл готовился к отправке партии рабов на осенний аукцион — событие, происходившее раз в году, ради которого и проводилась кропотливая работа на протяжении всего предшествующего года. Это и был самый прибыльный урожай плантации Фалконхерст — красивые рабы с сильными руками и ногами, темные и не очень, беременные женщины и громадные мужчины с нерастраченными отцовскими возможностями.

События этого напряженно ждали на плантации все — и белые, и черные. Для Максвеллов оно означало пребывание в городе, роскошную жизнь в отеле «Сент-Луис». Для чернокожих то был долгожданный, великий день выхода в свет, то есть за пределы Фалконхерста, которым доселе ограничивалось их представление о мире. Никто из негров и негритянок, предназначенных к отправке, не оплакивал свою участь. Каждый мужчина готовился к этому дню с раннего детства — ведь, сколько он себя помнил, именно о нем судачили, его восхваляли, его качества приукрашивали изо всех сил. Рабов из Фалконхерста, отправляемых на аукцион, никогда не заковывали в кандалы. В этом не было необходимости, так как невозможно найти мужчину, который не предвкушал бы будущей вольготной жизни племенного негра на крупной плантации, где он только и будет что брюхатить девок, бездельничать, дрыхнуть и лопать от пуза, восполняя силы. Женщины предвкушали, как их будут спаривать с незнакомыми им пока мужчинами, благодаря чему они произведут на свет многочисленное потомство, которое поднимет их престиж в глазах новых хозяев. Фалконхерст был хорошим местом, а масса Максвелл — добрым хозяином, но впереди их ждали захватывающие приключения, а посему — в добрый путь!

За несколько недель до отправки партии рабов вся плантация начинала жить в праздничном ожидании. Обложившись огромными бухгалтерскими книгами в переплетах из телячьей кожи, Хаммонд восседал за столом, поставленным в тени раскидистой магнолии. Перед ним собиралось все взрослое мужское поголовье; отзываясь на свое имя, негр подходил к Хаммонду, тот находил соответствующую запись в племенной книге, где значились возраст и происхождение, а потом тщательно осматривал негра, чтобы решить, следует ли его продавать. При обнаружении бросающегося в глаза физического дефекта негр отбраковывался и подлежал сбыту первому разъездному работорговцу, который наведается в Фалконхерст, — устрашающая перспектива для любого. Впрочем, первую проверку успешно проходили почти все, так как Хаммонд год за годом отбраковывал особей, не соответствующих его высоким требованиям, и быстро сбывал неудачников работорговцам, которые немедленно уводили их с плантации.

Кроме записей о родителях и дате рождения, в племенной книге значились племенные возможности самца, то есть количество родившегося от него молодняка. Если в соответствующей графе стоял прочерк, это не лишало его перспективы быть проданным на племенном аукционе, но с оглашением сведений о том, что на племя он не годен. Таким способом Хаммонд Максвелл поддерживал свою высокую репутацию и доверие к своему товару. Средний возраст продаваемого самца равнялся восемнадцати-двадцати годам; к этому времени каждый успевал дать жизнь восьми-десяти отпрыскам и войти в оптимальную кондицию для спаривания, чтобы увеличить поголовье будущего хозяина. Отобранному молодцу вешали на шею красный деревянный кружок — награду, которую он носил с не меньшей гордостью, чем придворные европейских монархов — свои золотые звезды.

Завершив отбор мужчин — процедуру, всегда проводившуюся неторопливо, так как Хаммонд получал от нее огромное удовольствие, — хозяин поступал аналогичным образом с женщинами, с особенным пристрастием выискивая беременных и тех, кто, родив перед аукционом, сможет выйти на помост с младенцем на руках. При этом Хаммонд никогда не опускался до подтасовок. Иные хозяева племенных ферм, желая избавиться от бесплодных рабынь и сорвать при этом жирный куш, заставляли их подниматься на помост с чужими детьми, Хаммонд же продавал бесплодных, честно объявляя об их бесплодии. Покупатели со всего Юга признавали преимущество фалконхерстской породы и верили хозяину знаменитой плантации на слово.

За первоначальным отбором следовал другой, более пристрастный. Солнечным деньком все мужчины, получившие деревянные кружки, созывались в большой сарай, где уже сидел в кресле, спиной к распахнутой двери, Хаммонд Максвелл. Каждому мужчине приказывали раздеться и предстать для личного осмотра. Хаммонд проводил его неспешно, внимательно, даже придирчиво. Ни один негр не отправлялся из Фалконхерста на аукцион со следами порки на спине, так как они свидетельствовали бы о его непослушании, или со шрамами, выдающими драчуна. Рабы с такими отметинами мгновенно сбывались разъездным работорговцам. Максвелл гордился тем, что ни разу не продал с аукциона раба с иссеченной спиной. Он так стремился к совершенству, что исследовал участок за участком весь кожный покров негра, хмурясь при виде любого прыщика. Он сам лазил неграм в рот, проверяя зубы, сам раздвигал им ягодицы, желая удостовериться, что они не страдают геморроем, сам разглядывал их половые органы, отодвигая крайнюю плоть и взвешивая на ладонях мошонки. Негра заставляли прыгать на месте и бегать за брошенной палкой, а также измеряли на соответствие племенным стандартам, принятым в Фалконхерсте. Только после всего этого почетный красный кружок становился собственностью его обладателя. Проверялись, естественно, только физические свойства негра — его умственные способности никого не заботили, за исключением умения понимать команды и подчиняться им. Племенное дело опиралось у Максвелла на строжайший отбор: увечные и идиоты отсеивались сразу или почти сразу после рождения.