Хозяин таёжного неба

– Медведь, он тоже таёжный. А дядьку мово в запрошлом годе заломал.

– То медведь, а то дракон, - Шмыня в первую очередь пытался убедить самого себя.
– Он весичей из Лосьвы прогнал, разве ж он станет на нас набрасываться.

– Да-а-а, - поёжился Цыпата, испуганно косясь на дракона.
– А клыки-то у него вон экакие! Ты глянь, так и облизается на меня, так и облизается...

Просидели они на сеновале, наверное, до полуночи. Болтали обо всём, Стёпка со Смаклой рассказывали о своих похождениях, пацаны - о жизни в тайге. Глукса, пользующийся репутацией шибко могучего колдуна, вдохнул жизнь в почти потухшие самосветки, и в их ярком свете драконья чешуя заиграла праздничными изумрудными высверками. Смакла притащил из избы корзину со снедью: варёное мясо, огромные блины по-гоблински, заваруху, мочёные яблоки, кедровые орешки. Получился небольшой пикник под драконьим боком. Кое-что, понятно, перепало и самому Дрэге, и надо заметить, очень неплохо перепало. Цыпата первым осмелился и, накрепко зажмурившись, угостил дракона половинкой своего блина. Кончилось тем, что пришлось скормить разохотившемуся зверю чуть ли не всю корзину. Под конец гоблины настолько освоились, что младшие запросто карабкались на драконью спину и съезжали с неё словно с горки, а Шмыня с Глуксой чесали ему за ушами и сидели, один положив себе на колени огромную голову, а другой, привалившись к тёплому боку. И всем было хорошо, особенно дракону.

– Слышь, Смакла, - вспомнил вдруг Шмыня, - Чево поведаю-то. На за той седьмице в Могутном овраге мы с Глуксой нору отыскали. Ктой-тось ухорон себе отрыл, али чё. Глубокая нора. Мы туда поперву каменья швыряли, а посля даже крикнули... Никого не отозвался. А на другой вечер пошли туда всем кагалом - а там, поверишь ли, ворочается кто-то в норе и рычит тихо так, словно ругается сам себе. Мы так оттедова дёрнули, думали, что хозяин в норе засел. Да токмо не хозяин это был.

– А ты почём знаешь?
– спросил без особого интереса Смакла. Ему-то, после всех его приключений обычного медведя бояться? Ха!

– Да потому и знаю. Следы там перед норой приметные. Ежели хозяин в сапогах ходит, тогда - да, тогда он там был. Я хорошо успел разглядеть. Широкий этакий сапог с набойным каблуком. Вот бы с драконом туда слетать, глянуть, кто там хорониться. А ну какой тать? Али душегубец клеймёный?

Стёпка представил как они пробираются под дождём через мокрый лес, как спускаются в овраг, оскальзывась на раскисшей глине, как вылезает из грязной норы какой-нибудь разбойник-бедолага и удирает, завидев дракона... И ему это не понравилось.

– Не-е, - протянул и Смакла.
– Куды мы в такой дождь? Вымокнем токо почём зря. А почто тебе, Шмыня, в ту нору лезть? На кой?

Шмыня посопел, потом признался:

– А ну как в той норе душегубцы награбленное добро хранят. Вот бы прогнать их, а добро промеж себя разделить.

Пацаны согласно закивали. Им тоже хотелось, чтобы в норе оказались награбленные разбойниками сокровища, которые неплохо было бы прибрать к рукам.

И тут Стёпка вспомнил, что он тоже уже побывал в одной такой пещере, в которой тоже когда-то хранились всякие сокровища, правда, воспользоваться ими ему так и не удалось.

Пацаны слушали его, затаив дыхание. Стёпка для пущего эффекта прибавил мрачности и таинственности, хотя куда уж было её прибавлять. В итоге ему самому вновь стало жутко и удивительно, что он осмелился тогда в эту пещеру зайти, и ходил там один - если не считать Дрэгу - среди скелетов и мумий, и почти при этом не трясся от страха. А закончив рассказ и посмотрев на помрачневшее лицо Шмыни, он вдруг понял, для чего тот завёл разговор о норе. Очень уже хотелось гоблину доказать, что и у них в Горелой Кече тоже происходят всякие разные таинственные дела и что жизнь и здесь вполне себе кипит. Но теперь, после Стёпкиного рассказа о пещере колдуна про скучную нору в овраге никто даже и вспоминать не хотел. Не получилось, в общем, у Шмыни похвастаться.

– А тот зверь из клети куды подевался?
– спросил Глукса, после нескольких минут молчания, когда все мысленно представляли себя на Стёпкином месте и радовались тому, что сидят в тёплом и уютном сарае под защитой огромного дракона.

Стёпка пожал плечами:

– Не знаю. Может, сбежал, а может, просто подох. Там ещё один ход был, обвалившийся. Так он, может быть, туда и убежал. А потом его завалило. Или он сам там всё обрушил, чтобы его не нашли.

– Не, - сказал Смакла, изо всех сил стараясь не улыбнуться.
– Всё иначе содеялось. Энтот зверь страшенный, он из пещеры тоже выбрался, как и Стеслав. А посля пробрался по тайге до нас и в Могутном овраге вышкреб себе нору. И теперь живёт в ней и бранится, что сапоги ему тесные досталися, которые он с мертвого колдуна стащил.

Пацаны захихикали, Шмыня ещё больше насупился, а Стёпка про себя тихонько удивился тому, что Смакла-то, оказывается, тоже умеет шутить. Вот уж таких способностей он раньше за бывшим младшим слугой не замечал. Или на гоблина так возвращение домой подействовало?

* * *

Дождь лил четыре дня. И все четыре дня Стёпка маялся от безделья. Отправляться в дорогу нечего было и думать. От одной мысли о том, что придётся лететь сквозь эту непогоду, становилось тоскливо. Даже Дрэга не выдержал и на второй день куда-то сбежал. То ли на охоту полетел, то ли отправился искать более тёплые и не столь дождливые края.

Без дракона стало совсем тоскливо. Гоблины все чем-то занимались, у всех были дела и обязанности, даже Смаклу припрягли и он вместе с отцом починял сбрую, сёдла и уздечки. Стёпке дела не нашлось. И тогда он решил найти его себе сам. Но какое занятие может придумать себе вполне городской мальчик, вынужденный с утра до вечера торчать в четырёх стенах чужого дома? В голову ничего не приходило. Порой он бездумно смотрел на раскисающий двор, на потемневшие от влаги крыши, на поникшие ветви берёз. Порой размахивал эклитаной в пустом сарае, неумело пытаясь освоить магическое оружие без помощи гузгая. Откровенно говоря, получалось неважно. По вечерам приходили Шмыня с Тяпшей и Глуксой, приводили шумную мелюзгу. Болтали ни о чём и сразу обо всём, слушали рассказы о другой, демонской жизни. Верили, конечно, не всему, но Стёпка не обижался, он бы тоже не поверил, расскажи ему кто-нибудь дома о том, что где-то на самом деле существуют волшебники, привидения и вурдалаки с гоблинами.

Жизнь стронулась с мёртвой точки вечером четвёртого дня. Стёпка, окончательно одуревший от безделья и отлежавший себе на колючем сене все бока, услышал во дворе тяжёлые шаги и отчего-то насторожился. Кто-то большой и грузный неторопливо шёл по двору. Казалось бы, мало ли кто может прийти в гости к соседям, но нет, шаги были настолько чужие, что Стёпка отчётливо ощутил непонятное беспокойство. Он осторожно поднялся, глянул в приоткрытую дверь одним глазком и ничего не увидел. Не успел. Гость уже взошёл на скрипнувшее крыльцо, бухнул кулаком в дверь, забубнили что-то невнятные голоса. Тревога в душе не унималась. Гузгай почуял недоброе. Вспомнился отчего-то взгляд Сдобреня, хмурые гридни, ухмылка Подвояра... Не от обозлённых ли весичей посланец пожаловал? Стёпка, терзаемый подозрениями, достал нож и выпустил на волю верную эклитану. Подождал немного, не услышал ни криков, ни шума, и нож спрятал. Припозднившийся гость оказался, видимо, не чужим.

Он оказался действительно не чужим, и это Стёпка понял, когда вошёл в дом и услышал радостные голоса Смаклиных родителей и весёлый гомон ребятни. У порога стояли грубые мужские сапоги, раза в три больше Стёпкиных. Рядом был прислонён к стене массивный сучковатый посох, отполированный до блеска. Такой большой посох был впору разве что дядьке Неусвистайло. Стёпка прошёл до обеденной комнаты и увидел самого гостя, вернее, гостью. Это была очень большая и очень грузная женщина в возрасте, почти старуха, с впечатляющей гривой седых волос, в меховой безрукавке и простом тёмно-коричневом платье без узоров и вышивки. Она сидела за столом, и на коленях у неё вертелись Ревяка и, кажется, Ойфа, младшие сёстры Смаклы. В тяжёлом, но отнюдь не суровом лице женщины усматривалось что-то не вполне человеческое, что-то лесное, почти звериное, и Стёпка каким-то шестым чувством догадался, кто она - эта странная гостья, которую он принял за врага, и от присутствия которой гузгай внутри него недовольно ощетинился.

Это была медведьма. Та самая медведьма, всей здешней тайги хозяйка, которая приходилась Смакле какой-то там дальней родственницей, честно говоря, напрочь забылось, какой именно.

Медведьма остро глянула на него из-под косматых мужских бровей, на большую и грузную очеловечившуюся медведицу она была похожа до изумления.

Слегка оробевший Стёпка неожиданно для себя поклонился и сказал:

– Добрый вам вечер.

– И тебе поздорову, отрок, - гулким басом ответила медведьма и тут же ухмыльнулась, показав очень крупные, но всё же не идущие ни в какое сравнение с вурдалачьими клыки.
– Испужался поперву-то, за меч свой схватился?