Хозяин тайги (сборник)
Шрифт:
— Сколько вас было?
— Я да Чапурин. Вон еще якут, Аржакон.
Аржакон шел от реки и нес здоровенного ленка.
— А из начальства которые, постоянно менялись. Тут, говорят, озвереешь или осатанеешь от вина. Дак ить они и пили ведрами. Тепершний, слава богу, в рот не берет. Он комсомолец.
— Он что, в Якутске?
— Рыбу повез продавать... Летом рыбу, зимой сено... Оборот налажен.
— А почему не вызревала пшеница?
— Кто ее знает? Земля холодная.
— Поздние заморозки случаются?
— Бывают. Иной раз в июне иней на траву выпадает.
— Н-да, весело живете, —
Подошел Аржакон с рыбой. Муся спросила:
— Инвентарь-то хоть есть какой?
— Чего?
— Ну, плуги там, сеялки?
— Сеялок есть — колеса нет, — ответил Аржакон.
— Куда же они делись?
— Растащили на телеги... А может, и пропили, — ответила Марфа.
— Ну что ж, будем сеять по доскам, — сказала Муся.
— Как это "по доскам"?
— Увидите.
Первая весенняя посевная на якутской земле. Чапурин, невысокий колченогий мужик с широкой, как ладонь, лысиной, идет за сохой. Идет сурово насупившись, изредка покрикивая на лошадь:
— Ближе! Ближе!.. Вылезь, ну! Вылезь! Но!
Аржакон боронит — сидит верхом на лошади и мурлычет свои "ырыата".
Муся и уже знакомая нам Марфа сеют "по доскам". Муся одной доской делает бороздку, высевает в нее семена, второй доской присыпает и, чтобы не топтать посев, становится на эту доску. Марфа каждый раз, когда Муся прижимает ногой доску, произносит:
— Та-ак! Та-ак! Та-ак!.. — Потом просит у Муси доски. — Эдак-то и я сумею.
— Ну-ну! — Муся передает ей доски.
Василий приносит новые мешочки с семенами:
— Здесь вировский овес... Тут ячмень. А это вот тобой собрано в экспедиции.
Муся берет на руку зерно из последнего мешочка:
— Да, это олекминская пшеница. Местный сорт.
— Ну, не совсем местный. До ее родины добрых полтыщи километров. А то и всю тыщу намеряешь, — сказал Василий.
— Начальника едет! — крикнул с лошади Аржакон. — Вон его катер немножко трещит.
Небольшой катерок, попукивая, подходит к берегу. На поле невольно приостановились, смотрят на катер.
Из катера легко выпрыгнул щеголевато одетый молодой человек. На нем хромовые сапожки, серый френч с накладными карманами, фуражка. Он из того типа людей, про которых в народе говорили "полувоенный". Это тот самый Судейкин, но молодой и прыткий. Чуть пригнувшись, выбрасывая вперед колени, поднимался он по речному берегу. У него еще и планшетка оказалась через плечо, на тоненьком ремешке. Он даже руку приложил к фуражке, когда поздоровался, подойдя:
— Здравствуйте, товарищи!
Но рука коснулась фуражки неловко, дугой. Василий чуть иронически смерил взглядом его верткую фигуру и крепко тиснул ему руку, так что "полувоенный" поморщился.
— Давно из армии? — спросил Василий.
— В армии не был, — чуть замялся тот. — Военобуч проходил по решению ЦК комсомола Якутии. — И тут же, спохватившись: — Меня зовут Сидор Иванович, по фамилии Судейкин.
— Силантьев Василий Никанорович, — ответил Василий.
— Я уж в курсе. Опытную станцию мне приказано сдать вам. А я остаюсь при вас заместителем по хозяйственной части.
— Завотделом селекции Мария Ивановна Твердохлебова, — представил жену Василий.
— Сидор Иванович, —
протянул руку Судейкин. — Рабочих по отделу селекции разрешено нанимать сезонно — не более пяти человек. Штатное расписание здесь, — указал он на планшетку, и обратился к Василию: Разрешите приступить к передаче?— Пойдемте.
Василий и Судейкин двинулись к конторе.
— Извиняюсь, вы не комсомольцы? — спросил на ходу Судейкин.
— Я член партии, а жена выбыла механически, — ответил Василий.
— Извиняюсь, это вам минус.
— Почему?
— Не работали с ней по единой линии, вот она и выпала из рядов.
— Она беспартийный большевик.
— Ну, тогда мы и ее должны охватить.
— Чем это ее охватить?
— Программой всеобуча. Изучение противогаза, винтовки образца девяносто первого дробь тридцатого годов, комплексом ГТО, стрельбой по мишени.
— У нее теперь своя стрельба пойдет на опытном поле.
— Какая стрельба? Неорганизованная стрельба строго запрещается.
— Успокойтесь... У нее организованная.
И на поле возобновилась прерванная работа.
— Ближе! Но! Ближе! — покрикивает Чапурин на лошадь и идет за сохой, насупленно смотрит в землю.
— Та-ак, та-ак, — повторяет Марфа, придавливая одну за другой доски, пытаясь не отставать от сноровисто сеющей Муси.
А над их спинами, как песня жаворонка, протяжно льется заунывная "ырыата" Аржакона.
Короткая якутская весна протекает бурно; еще только вчера на голых речных берегах, в глубоких и черных проемах обнаженного леса чуть желтели ивняковые островки, а сегодня зазеленел подлесок, выбросила клейкие, резные листочки береза, окуталась салатным пушком лиственница. Еще только вчера табунились стайками над рекой утки, а сегодня одинокие селезни тоскливо жмутся к камышовым зарослям, где на гнездах сидят их присмиревшие подруги; еще вчера в сизом, вязком небе тянулись частые клинья гусей и журавлей, а сегодня по вечерам с глухих болот на таежных распадках послышались гортанные, высокие клики журавлиных песен, и на ранней светлой зорьке почти незакатного дня с черных укромных проток да заводей ударил раскатистый трубный зов одинокого оленя.
Весна и лето слились в одном ликующем порыве пробуждения — взять от солнца, от земли, от этого теплого ветра, от влаги все для короткой и бурной жизни.
На полях опытной станции, где еще только вчера сеяли, сегодня густо зеленеют всходы, и две одиноких фигурки — Муси и Марфы — склонились в прополке и кажутся совсем точками на этом мягком огромном разливе зеленей.
Маленький Володя подбегает к пропольщицам и кричит:
— Мама, сегодня день давно уж кончился. Папа говорит: ночь началась. Спать пора.
— Ах ты, мой звоночек! — Муся берет его на руки. — Значит, маму пожалел?
— Нет, я тебя не жалел. Это папа меня послал.
— Слышишь, Марфа? Начальство приказывает бросать работу, — говорит Муся.
Марфа встала с колен, с трудом разогнула спину, уперев руки в поясницу.
— О господи боже мой! Спина одеревенела. — Оглядывает прополотую полосу. — Ну, Марья Ивановна, за вами и на четвереньках не угонишься.
— Это не я тороплю, Марфа, — время гонит. Если трава забьет всходы, тогда пиши пропало, не успеют они созреть.