Хозяин теней

Он морщится, потому что вариант явно не кажется Еремею удачным.

Ага, то есть надо как-то тварь из тела выманить.

— А ты увидишь? Когда он… тварь когда из тела вылезет.

— Нет.

— А как тогда… ну, люди на ту сторону ходят.

— А козлика с собой берут. Пока тень козлика жрёт, остальные и… надеются, что попали.

Дерьмо.

Козлика у нас нет. Да и что-то подсказывает, что тут козлик — не вариант.

— Как далеко он от дома отойти может? Физически?

— Чего?

— Сам… мертвяк. Тело. Кишки эти длинные?

— Да не так, чтоб далече. До ограды, мыслю, может и дотянет. Старый. Икушника недалече ж взяли. Он б держался на границе, чтоб силу тени тянуть и этому вон не попасться. А чего?

— И дальше он не шагнёт?

— Парень, не дури…

— Это не дурь, просто…

Не могу я отступить. Просто взять и уйти, оставив это здесь. Не знаю, отчего, раньше героизма особого я в себе не ощущал. Да и Савка, забившись в уголок, трясся от ужаса, но… сама мысль о том, чтобы оставить тварь и уйти была противна.

Более того, противоестественна.

Это как… как мысль о том, что надо на время прекратить дышать. Или вот сердце себе остановить.

— Охотник, — Еремей кивнул, будто бы понимая.

Я бы тоже понять не отказался.

Или это обратная сторона дара? Ладно…

— В общем так… он нас по-прежнему не видит, — я разглядывал тварь, которая сосредоточенно обнюхивала стену. Она явно почуяла близость моей Тени, и теперь волновалась. — Но резкое движение, думаю, заметить способен. Поэтому… действуем осторожно. Значит, пуля её возьмёт? Твоя?

— Если из тела выберется. Так-то бесполезно.

— Хорошо… дай, — я протянул руку.

— Малец…

— Ты ведь всё равно её не увидишь. А я увижу. И шансов попасть у меня всяко больше. Если, конечно, ты меня не хочешь пристрелить.

Тень попятилась, и выхлест снова дёрнулся, даже позабыв про кусок тьмы в руке. Он заворчал, закрутился на месте, пытаясь взять след.

— Добре… взводится сам, потому тебе только направить и нажать на спусковой крючок. Щелкнет и ещё раз. В барабане пять пуль осталось. Ему хватит и тройки, но не жалей… пули отолью ещё.

Револьвер оказался на диво тяжёлым, а ещё я теперь чувствовал заключённую в него силу, иного, отличного от моей, свойства. Трогать не стал.

— Отходим, — мы попятились за ограду, к тропинке, по которой и пришли. Выхлест снова обернулся. Он явно чувствовал присутствие чужаков на своей территории, но не видел.

Шаг.

И ещё один.

И я поднял камушек, который кинул.

Попал.

Выхлест, снова было повернувшийся спиной, — запах тени тревожил его куда сильнее смутных шорохов, — резко распрямился. Губы его вывернулись, обнаживши зубы и чёрный обрезок языка.

По ходу, умирал мужик долго.

Тяжко.

Ладно, это не моё дело. Моё — тварь, вид которой вызывал одновременно и отвращение, и странное возбуждение, желание немедля до неё дотянуться, уничтожить.

Убрать из мира.

— Эй, — я остановился на границе. А то мало ли, вдруг да сообразит, что это ловушка. — Как тебя зовут, тварь?

— Он не говорит, — заметил Еремей, впрочем, не отступая, впрочем, далеко. Он явно намеревался вытаскивать меня, если всё пойдёт не по плану.

— Я тебя вижу, — сказал я, мысленно велев Тени замереть. Сам же уставился на тварь. Вот изо всех сил своих уставился и…

Увидел.

То есть ту, что внутри.

Как видел клубок тёмных червей в Еремее. И тень. И теперь вот… тварь, просто тварь. Чёрный сгусток, обжившийся в распоротом животе и выпустивший тончайшие нити, которые пронизывали всё тело. И было очевидно, что тело это мертво. Но… тварь использовала его.

Она дёрнулась раз.

И другой.

И потом подалась вперёд, но осторожненько, точно сомневаясь, стоит ли. И послушный воле её мертвец сделал шаг. Затем ещё один. Зашелестели змеи кишок-пуповины, разматываясь по ступеням.

А по моей спине поползли холодные струйки пота.

Охотник?

На хрен… пусть бы в хлебопёки Савка шёл, чем это вот… такое вот.

— Я тебя вижу, — повторил я.

И она поняла.

Услышала?

Осознала?

Что-то вот произошло, словно слепой Савкин взгляд позволил двум мирам сомкнуться в одной точке. И тварь увидела меня. Чётко. Ясно. И я ощутил эхо радости, предвкушения. А в следующее мгновенье выхлест бросился на нас.

Еще недавно неспешный и неуклюжий даже он вдруг превратился в смазанную тень.

В лицо дохнуло гнилью.

И вонью.

И сладким лилейным ароматом той стороны.

И я, как дурак последний, застыл, вцепившись в отяжелевший револьвер, когда со спины кто-то дернул меня, заставляя отступить.

— Чтоб тебя… — Еремей и матом обложил, и злой его голос вернул меня к жизни.

Чтоб меня.

И по-всякому.

Заслужил.

Вообразил себя крутым… молодость вспомнил. Ту, давнишнюю, а ведь…

Выхлест заверещал. И теперь в тонком нервном голосе его слышалось искреннее возмущение и столь же искренняя обида, будто бы я успел пообещать ему что-то и не дал.

Веревки-кишки натянулись. И…

— Спасибо, — выдавил я, глядя на развороченный живот, в котором закипала чернота. Она выглядывала и снова пряталась, будто тварь понимала, что это вот всё — не случайно.

— Никогда прежде не видел? — Еремей стоял за границей осклизлых столбов.

— Нет…

— Но хоть не визжишь… лютует. Обидно ему… охотника почуял. Правда, видать, старый. Сторожится… вон, и хочется, и страшно.

Выхлест успокаивался.

Он остановился в двух шагах от меня. Я теперь чувствовал и вонь разлагающейся плоти, и дерьма, воды, всего-то, и главное — тот же цветочный запах, дурманивший голову. Выхлест стоял на двух ногах, чуть наклонившись вперёд. Длинные руки его почти касались земли. Пасть приоткрылась и на губах то и дело вспухали пузырики тьмы. А ещё меня поразили глаза.

Чёрные-чёрные.

Что уголь.

Выхлест смотрел на меня. Видел. И… и ему очень хотелось добраться. Но он справился с желанием.

— Уйдёт, — с огорчением произнёс Еремей. — Теперь точно уйдёт… на ту сторону… там хрен достанем, а он всех положит… такой точно всех положит. На той стороне не сладим.

А стало быть, надежды Мозыря на полынью пойдут прахом.

— Тут надо, — Еремей поджал губы. — Надо пробовать… выманить.

Клинок его полоснул по запястью, и выхлест дёрнулся в сторону, ноздри его раздулись и из них вырвались тончайшие стебельки, зашарившие в воздухе. Тварь принюхивалась.