Хозяин жизни – Этанол

Я брал Ваню с собой на натаску собак – он не ненавидел их, как большинство бывших зеков, но все-таки недолюбливал и побаивался. Но деньги, которыми я с ним делился по работе, делали свое дело. Он мне показывал шрамы от зубов лагерной овчарки на своем предплечье – я же убеждал, что за своих клиентов ручаюсь головой, и что если собака возьмет его за незапланированное место, сразу отдам сумму, равную оплате пяти занятий.

Мы ездили под собак; Ваня честно подставлял защиту под клыки, старательно орал и изображал агрессию, замечательно, правдоподобно у него выходил побег после агрессии – и мгновенно пропивал весь свой заработок. Начиналось все с пива – первые две бутылки он опрокидывал в один присест, не отрываясь от горлышка. Потом мы ехали, как правило, на Пушкинскую и там среди алкашей с квартирами, продолжали.

На площадь приходила каждое лето Вера – женщина лет шестидесяти. Собирала деньги по скамейкам, пила паленую водку, которой торговали из-под полы в крайней палатке работающие там студенты Литинститута, спала на скамейках. Обычно, вроде бы, дело – сколько таких затухающих свечными огарками судеб еле теплиться в великом городе?

Но Вера не была бомжихой. Раз в неделю ее находили дети, забирали домой, мыли и вытравливали вшей, кормили и стирали очередные обноски. Запирали Веру в квартире, но при каждом удобном случае она сбегала и оказывалась на Пушкинской площади.

Не обходили мы своим вниманием и наш альма-матер, Литературный институт. Хотя, если отбросить скромность… бывало время, когда я просто приезжал туда, садился в курилке с бутылкой водки и всегда находил себе компанию. Мальчики и девочки с дневного отделения сначала смотрели на меня недоуменно, потом привыкли, потом стали пить вместе со мной. А потом я услышал такую поговорку – ты не пил с Уткиным? Значит в Литинституте ты не учился.

(Сравнительно недавно, побывав в этом легендарном заведении, услышал спор двух студенток. Одна говорил – «Кто сутками не пил, тот в Лите не учился» Вторая утверждала, что далеко не все пьют горькую, и речь идет о каких-то утках, проститутках, видимо, и указывает на студенческое распутство. Встревать я не стал.)

Один раз мы с Ваней сели в пустой аудитории, открыли бутылку водки, разложили закуску и приступили… мы не очень осторожничали – был вторник, день семинаров, сумерки и тишина. Мы не спеша глотали водочку и разговаривали о Франсуа Вийоне, когда вдруг вспыхнул свет и в дверях мы увидели седые усы Есина, нашего ректора. Стаканы застыли на полпути ко рту, мы судорожно стали придумывать оправдания…

– А, вы к семинару готовитесь? Ну, не буду мешать.

И Есин аккуратно прикрыл за собой дверь.

Потом закончилась сессия, мы благополучно перешли на следующий курс, у меня неожиданно прибавилось работы – и с Ваней наши пути на время разошлись. Он иногда позванивал, предлагал выпить, у меня то не было времени, то возможности, то желания. Гнет Хозяина к тому моменту уже становился невыносимым…

На Пушкинскую площадь я смог выбраться только через несколько месяцев – к тому же Ваня обещал мне знакомство с человеком, всю свою сознательную жизнь проведшего в тюрьме. Он тебе столько сюжетов для твоих детективов даст – кричал Ваня в трубку.

На площади я сразу наткнулся на друзей – студентов. Напротив, на скамейке алкашей с квартирами было движение, но Ваню я не заметил и не стал подходить – променял, можно сказать, отсутствующего друга на присутствующих девочек. Пиво и водка лились рекой, от одной компании Хозяин перебрасывал меня к другой, уже кто-то сидел у меня на коленях и про Ваню я, честно говоря, в тот момент забыл.

Он, как выяснилось чуть позже, про меня тоже не вспомнил. Он появился из кучи опухших личностей, неуверенно ставя раскоряченные ноги, весь какой-то согнутый и высохший, с жиденькими слипшимися волосами и мутным, но счастливым взглядом. Рядом покачивался человек невысокого роста. Что-то в этом мужчине было такое, что людской поток его, стройного, как подростка, даже изможденного, обтекал сторонами, оставляя заметное свободное пространство.

Это и был тот самый сиделец. Они направлялись в Макдоналдс – ну какой идиот придумал построить рестораны вокруг самой популярной в Москве сети бесплатных туалетов? Моя девочка под взглядом Ваниного друга испарилась, как вода на красном железе и я, расстроенный, идти с ними в очаг культуры отказался.

Хотя через несколько минут передумал – попавшее в организм пиво первым делом, как известно, ищет выход. Я подошел вовремя. Охранник не пускал Ваню с другом в приличное заведение, не замечая, что рука друга нырнула в карман.

Я спросил, в чем дело, и почему писателей, желающих испортить себе желудок, не пускают в дешевую забегаловку? Охранник только спросил – они с вами? – и дал дорогу.

Друг Вани оказался интересным человеком. Рассказать он ничего не смог – сначала просто стеснялся настоящего писателя, потом, когда понял, что я такой же обычный алкаш, как и они, говорить уже не мог. Не было сил… оказалось, что у него от желудочно – кишечного тракта осталось совсем немного. Часть печени, кусочек селезенки, четверть одной из стенок желудка… в больнице, куда он попал сразу после освобождения, удивлялись, как он до сих пор жив. И пророчили скорую смерть… врачи оказались хорошими пророками – молодой парень после нашей встречи прожил меньше недели.

Ваня вдруг стал писать сказки. Я сначала не хотел слушать – окажись они плохими, то в своей сволочной манере я так прямо и сказал бы об этом. Но сдался и не пожалел – сказки оказались короткими, добрыми и смешными. Автор – испитой, истощенный, одинокий и никому не нужный – смотрел на меня, осоловело моргая.

Я сказал, что сказки замечательные и что ему надо идти в семинар детской литературы – своих мастеров бросать не обязательно, но вот вынести работы на суд детских писателей стоит. И что я могу присутствовать, в виде поддержки, тяжелой, так сказать, артиллерии. И рвать его на части, как это любят делать писатели, я за здорово живешь не позволю…

Купили еще водки. Оказалось, что я первый человек, которому он дал читать свой, так сказать, новый литературный опыт. Ваня спрашивал – может, из меня что-нибудь еще получиться? Мне ведь тридцать. До тридцати шести еще есть время. Вот если в тридцать шесть я ничего не добьюсь, тогда уже все… Я талдычил все то же – сказки у него замечательные, надо идти в детскую литературу, и все, будь уверен, у тебя получиться.

Это была наша последняя встреча, наша последняя пьянка.

Мне позвонил его отец. Было известно, что Ваню забрали по пьяни в милицию. А потом нашли мертвого и черного от побоев… частное расследование ни к чему не привело.

Пиво

В советские времена можно было пить и жить – если алкоголика выгоняли с одного завода, он переходил дорогу и устраивался на другой. Если он попадал в милицию несколько раз – его отправляли в лечебно-трудовой профилакторий, где при помощи тетурама и сульфазина направляли на путь истинный. Конечно, никто не будет пить, если даже малая доза приведет к мучительной физической смерти – моральная гибель рабов Хозяина интересует меньше всего – и вшитая в мускул капсула делала свое дело.