Хозяин жизни
Шрифт:
В мозгах у гостя чувствую реальный ступор, вызванный пониманием того, что ему примитивно указали на дверь, как обычному просителю. И это для него так непривычно! Не являясь хозяином положения, бедняга не понимает, как сейчас себя вести, у него нет варианта выхода из сложившегося положения.
– Да-да… – несколько растерянно произносит он, встаёт, явно не зная, как прощаться, и вдруг звучит вопрос: – Скажите, а ваш брат тоже может… как вы?
– Он пока ещё учится, – усмехаюсь я и сам протягиваю руку. – Всех благ!
Наше рукопожатие без пылкости и без вялости. Оно самое обычное.
После завершения встречи, бывшей трудной и эмоционально, и с
Лечь не успеваю – стремительно появляется братишка. Лёгок на помине!
– Ну что там с Тёмой? – спрашиваю несколько резко, не давая ему задать вопрос, с которым наверняка он пришёл.
– Спит, но я постоянно проверяю. Сегодня даже остаюсь на ночь. С Риткой уже договорился.
– Это отлично. Честно говоря, если бы не завтрашний полёт в Булун, я бы остался сам. Правда, устал страшно! – и сажусь на кушетку. – Хочу вот на чуть-чуть прилечь…
– Не волнуйся, всё будет нормально! Лети спокойно и возвращайся вместе с Кириллом Сергеевичем. Теперь давай о другом. Сашка, ты знаешь, я не любопытен, но хочу спросить: кто сейчас был в кабинете? Папаня Вовика? Ты только ответь, и я пойду, чтобы не мешать тебе спать.
– Отдаю должное твоей проницательности, – хмыкаю я.
– Это не моя проницательность, это Николай Сергеевич, – Ванька смеётся. – Позвонил, чтобы спросить, как мы справляемся с таким наплывом травмированных. Тебя он беспокоить побоялся, да и в это время ты был в операционной уже с Алёшиным. Одновременно сообщил про вчерашний вечерний звонок Эдуарда Павловича и назначенную тобой на десять утра встречу. Этот визит и такой почёт по случаю пропажи сынка?
– Конечно! – усмехаюсь я и рассказываю ему всю историю, упоминая про опасения папаши из-за мстительности отпрыска.
– Понятно, почему они для поисков не обратились в полицию. Не хотят огласки, и чтобы те сразу зафиксировали нарушение предписанного режима доступности, – выслушав, задумчиво замечает Ванька и садится рядом. – Поэтому Эдуард Павлович даже был вынужден просить тебя. Забавно получается… А насчёт его мести даже странно, ведь парень должен был после общения с тобой что-то понять. Неужели такое скудоумие? Хотя… Слушай, он же может попробовать устроить покушение на ненавистного ему доктора Елизова! Я ведь помню глаза этого Вовика, когда его увозила полиция. Там была такая ненависть, что и мне стало страшно. Пальнут сдуру откуда-нибудь…
– У меня возникла именно такая мысль, – и, вздыхая, замечаю: – Мы, как всегда, думаем одинаково.
– Погоди… Вот ты нашёл им этого лоботряса, и, по твоим ощущениям, отец хоть теперь что-то в происходящем понял? Может быть, в благодарность, он тебе всё-таки что-нибудь пообещал?
– Господи! Братишка мой дорогой, – и ласково обнимаю его за плечо, – ну когда ты избавишься от своей наивности? Ведь уже взрослый человек!
– Ты же знаешь, я всегда хочу думать о людях хорошо, – бормочет Ванька, глядя в окно. – Не могу я относиться к человеку с подозрением.
Почему-то опять вспоминаю троицу мужиков из посёлка, пришедших спросить о его здоровье, и наш разговор. Действительно, таких, как он, обижать, в том числе и обманом – грех!
– Пожалуй, в этом твоё счастье, Ванюха. Я говорю совершенно искренне. А насчёт обещаний… Короче, Эдуард Павлович обещал взять ситуацию под контроль, только ты же, наверно, сам понимаешь, это теперь поздно. Джинн вырвался из бутылки! Об этом я ему и сказал. Правда, думаю, он не поверил.
– Сашка, я очень и очень
за тебя беспокоюсь, – чётко разделяя слова, произносит Ванька, тоже положив руку на моё плечо. – Всё становится реально опасным конкретно для тебя, – потом, повернув голову и посмотрев мне в глаза, спрашивает: – Слушай, может, всё-таки пока поторчишь в Булуне?– Ты что, спятил? – фыркаю я и от осознания его трогательной заботы ласково бурчу: – Идиот…
Наверно со стороны такое проявление чувства благодарности могло бы показаться странным, но братишка всегда понимает правильно, да и привык уже…
– Прости, это, конечно, глупая идея. Но ведь как-то реагировать надо!
Мерно гудят турбины, самолёт чуть потряхивает… Чтобы с пользой провести отведённые на полёт часы, я обычно беру с собой какую-нибудь книгу, но на этот раз читать что-то не хочется.
Бурный у меня был вчера день. И тяжёлые операции, и разговор с высокопоставленным гостем… Звонил в Булун Кириллу Сергеевичу. Подтвердил свой прилёт, а потом рассказал обо всех событиях после случившейся автокатастрофы и действиях персонала в условиях повышенной нагрузки. Ещё, стараясь всегда доводить дело до конца, я своими средствами ближе к вечеру получил информацию о благополучном водворении сынка домой, ведь за остаток вчерашнего дня никто из компании высокопоставленных особ не посчитал нужным сообщить мне о завершении операции «Пропавшее дитя». При таком отношении со стороны этих господ трудно надеяться на выполнение их обещаний, поэтому усиленная охрана больницы сохраняется. Получается чуть ли не военное положение, и это напрягает. Вспоминаю сказанные когда-то Кириллом Сергеевичем слова, что если наша основная задача – лечить людей, то любые мешающие этому процессу обстоятельства надо максимально быстро исключать. Значит, возможно, правы те, кто настаивает на привлечении телевизионщиков. Этот шаг простимулирует следствие заняться наконец рассмотрением наших доказательств, а не пытаться всё свести к положению, называемому гаишниками «обоюдкой» – мол, врач нахамил, а бедное дитятко не сдержалось…
В общем, никакого покоя… А покой – ведь это внутренний комфорт и психологическое равновесие. Человек, привыкший к постоянной напряжённой работе, ставшей для него образом жизни, воспринимает такое состояние как нормальное, живёт в ладу с самим собой, и поэтому он спокоен. Когда же в устоявшийся, нормальный жизненный ритм врывается необходимость реагировать на проявление чего-то, мешающего привычному ходу событий, то нормальность разрушается. Начинается игра нервов, и внимание, сконцентрированное на основной деятельности, приходится тратить на борьбу с мешающими воздействиями. Вот и мне приходится, отвлекаясь от лечения пациентов, тратить своё время на занятия, которые этому мешают. В общем, совместить покой как таковой и доктора Александра Николаевича Елизова при имеющейся у него однозначной жизненной позиции вряд ли когда-нибудь удастся.
Раскольников у Достоевского задавал себе вопрос: «Тварь я дрожащая или право имею?» Конечно, нельзя прямо переносить изложенное в романе положение вещей и сделанные там выводы на нашу нынешнюю жизнь, но вопрос, задаваемый писателем устами Раскольникова, каждый решает для себя сам. Трактуя определение «тварь дрожащая» как характеристику человека, полностью покорившегося всем жизненным мерзостям, с уверенностью заявляю, что я уж точно «право имею» и не буду послушно ложиться под ноги людей, считающих себя «имеющими право» попирать чужие интересы. А в нашей ситуации, когда олицетворяющие закон люди, по сути, являются «тварями дрожащими» на службе у лиц, объявивших себя элитой, я вполне могу восстановить справедливость лично, своими средствами, при этом не сильно их ограничивая.