Хозяин зубастой машины

А тому, с измалёванной акульей пастью на фюзеляже, который убил зенитчиц и старика, уже недостаточно было швырять просто бомбы и расстреливать людей из пулемётов — он стал бросать пустые бочки из-под бензина, которые летели с невообразимым воем.

Фашист развлекался, а Кукин, стиснув челюсти так, что немели скулы, шептал:

— Погоди! Погоди, фашист! Подохнешь собачьей смертью!

И ещё он вспомнил, как впервые за много лет плакал от того, что справедливость восторжествовала.

Когда однажды в «карусель», которую привычно крутили фашистские самолёты, ворвалось звено «ястребков», размалёванный сразу шарахнулся в сторону. Но один «ястребок» метнулся за ним и всадил очередь прямо в наглую акулью пасть. Очевидно, пули попали в бензобак, самолёт загорелся. Немец выбросился с парашютом, парашют раскрылся, но тут же мгновенно вспыхнул, и фашист замертво упал на землю.

Немцы тоже видели это. Они поспешно бросились врассыпную.

А люди, рывшие окопы, строящие доты, стояли молча. И не было на лицах злорадства. Просто это были очень усталые и суровые лица.

А Василий Кукин опять включил экскаватор. Сегодня надо было непременно закончить противотанковый ров.

«Тридцать два года прошло, а будто вчера всё было, — думал Василий Иваныч. — Как время летит! Просто не верится».

Слева из окна машины, по ту сторону залива, виднелись светлые корпуса новых домов. За ними блестели золотом шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства, купол Исаакиевского собора.

Витька глядел на них и думал, что каждый из построенных домов стоит на фундаменте, но, чтобы построить фундамент, надо экскаватором вырыть для него котлован. Потом экскаватор пророет траншеи — и в них уложат трубы, и побегут по этим трубам вода, газ и тепло. Проложат кабели — будут у людей электричество и телефон.

Вот и выходит, что самый главный человек на стройке — хозяин зубастой машины — экскаваторщик.

«Время какое-то медленное, ползёт, как черепаха, — сердито думал Витька. — Вот уже сколько прошло, а я всё ещё маленький! Эх, скорей бы стать взрослым! Как рычаги передвигать — это я уже знаю».

Витька в сердцах стукнул кулаком по коленке и мрачно засопел.

— Ты чего такой сердитый? — спросил Василий Иваныч. — Сопишь, и кулак у тебя с коленкой дерётся.

— О времени я! Еле тащится! Во-он когда ещё у меня день рождения будет! Надоело уже! Так всё интересное в жизни пропустишь!

Василий Иваныч изумлённо посмотрел на Витьку и вдруг захохотал. Надо же — сидят рядом старый и малый и об одном думают.

— Конечно, вам смешно, — обиженно сказал Витька. — Вы-то уже взрослый!

Василий Иваныч перестал смеяться, грустно вздохнул.

— Эх, чудак-человек, с каким удовольствием я бы с тобой поменялся… — Василий Иваныч притиснул Витьку к своему твердому боку и прошептал: — Живи, Витька! Живи и радуйся. Ты самый богатый человек — у тебя вся жизнь впереди.

12. Долговременная огневая точка

Василий Иваныч осторожно съехал с шоссе на узкую просеку, заглушил мотор.

— Пошли, путешественник, погуляем, — сказал он.

Витька вышел. Осенний лес был красновато-рыжий. Под ногами шуршал толстый слой палой листвы. На фоне жёлтых берёз густые ели казались чёрными, а осины пламенели.

— Где-то здесь, — бормотал Василий Иваныч. — Должно быть где-то здесь…

— Что? — спросил Витька.

— Сейчас увидишь.

Они прошли в глубь леса ещё несколько сот метров и увидели огромный валун, обросший голубоватым мхом.

— Теперь уже близко, — сказал Василий Иваныч. — Тридцать два года назад леса здесь не было, вырубили, а валун лежал. Он здесь тысячи лет пролежал и будет лежать, пока человеку не помешает.

Витька почтительно обошёл вокруг камня, потрогал рукой. Надо же — тысячи лет!

— Сюда, Виктор! — Голос Василия Иваныча слышался откуда-то справа.

Витька бросился к нему. Василий Иваныч стоял у основания небольшого холма, поросшего тоненькими берёзками. У самой земли была узкая прорезь.

— Вот он — дот. Долговременная огневая точка. Витька обошёл холм и по другую сторону его увидел припорошённые листьями бетонные ступеньки и массивную, наполовину оторванную стальную дверь. Она вела внутрь холма.

— Это последний мой дот на этой стороне Ленинградского фронта, — задумчиво сказал Василий Иваныч. — Людей уже не хватало, Я тут и экскаваторщиком был и инженером, и плотником, и бетонщиком… Кем я только не был!.. А ну-ка, пройдём внутрь. Будто бы мы с тобой, Витька, строгая комиссия.

Василий Иванович протиснулся в щель между стеной и приотворенной дверью. Витька — за ним. Он увидел довольно большое с низким потолком светлое помещение. Свет сочился из трёх амбразур в стенах.

В серых бетонных стенах темнели ниши для постелей защитников дома и для боеприпасов. Стенки и потолок были сухими, на полу — тонкий пласт намётанных ветром листьев.

— А ведь на совесть сработано! — Василий Иванович улыбнулся. — И простоит неизвестно сколько. Над головой перекрытие из двойного слоя рельсов и бетона, в метр толщиной. Пожалуй, эта избушка одного боится — прямого попадания тяжёлой авиабомбы. Только, — голос Василия Ивановича стал суровым, — только не дай бог, чтобы эта штука пригодилась вновь для войны.

Витька притих. Он представил себе, как из трёх амбразур узкие рыльца пулемётов безжалостно плюются раскалённым металлом, как лежат в нишах раненые бойцы, а наверху гудит от взрывов земля и лезут бесконечные цепи врагов. Ему стало не по себе, плечи сами собой передёрнулись.

— Замёрз? — всполошился Василий Иваныч.

— Не-ет, — выдавил из себя Витька.

— Конечно, замёрз. Холодина-то здесь, как в погребе. А я расхвастался!..

Он обнял Витьку за плечи, быстро вывел наверх.

И Витька сразу перестал дрожать, потому что вокруг мягко шелестели деревья, тоненько посвистывала птица.

Солнце было осеннее, не горячее, но всё равно сосны терпко пахли нагретой за утро смолой и хвоей. И не рвались снаряды, и не бежали враги в зеленой лягушачьей форме.

Витька вдруг заулыбался и ни с того ни с сего перекувырнулся три раза через голову.

Василий Иваныч с улыбкой глядел на него, и Витьке казалось, что он все понимает. Даже то, чего не понимает ещё он сам, Витька.