Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Шрифт:
Не сидел без дела и оставшийся в Москве Сталин. Он внимательно следил за цифрами хлебозаготовок и определял направления карательных акций. 29 ноября 1932 г. Сталин направил полномочным представителям ОГПУ Украины, Северного Кавказа, Средне-Волжского, Нижне-Волжского, Западно-Сибирского краев, Уральской, Западной и Московской областей (копии руководителям ОГПУ Менжинскому, Ягоде и Прокофьеву) телеграмму, в которой требовал высылать в секретный отдел ЦК копии допросов и сообщения по делам о саботаже хлебозаготовок, вредительстве и хищениях в колхозах и совхозах, которые «представляют интерес с точки зрения извлечения поучительных выводов» [307] . Такие указания резко активизировали карательные акции органов ОГПУ в связи с хлебозаготовками.
307
РГАСПИ. Ф.558. Оп. 11. Д. 45. Л. 62.
Первые сведения, поступившие в ответ на приказ Сталина, касались не только рядовых «кулаков» и «вредителей», но и руководителей колхозов и районного аппарата [308] . Именно по этому каналу, от председателя ГПУ Украины Реденса, в секретный отдел ЦК ВКП(б) попали материалы о руководителях Ореховского района Днепропетровской области, которые якобы давали указания колхозам не выполнять план хлебозаготовок [309] . Сталин решил сделать «Ореховское дело» показательным и распорядился разослать эти материалы широкому кругу партийно-государственных руководителей вплоть до председателей районных исполкомов. В сопроводительном письме, подписанном Сталиным, говорилось, что преступления
308
См. например, первую информационную справку полномочного представителя ОГПУ по Уралу от 8 декабря 1932 г.: Трагедия советской деревни. Т. 3. С. 566–567.
309
Голод 1932–1933 роив в УкраКш: причини та наслщки. С. 622.
310
Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 — декабрь 1936 / Сост. В. Н. Хаустов, В. П. Наумов, Н. С. Плотникова. М., 2003. С. 344–355.
Следствием нажима со стороны Москвы и ее уполномоченных в основных сельскохозяйственных районах под лозунгом возвращения «разворованного» государственного зерна началась тотальная реквизиция последних ресурсов, включая семенные фонды и личные продовольтственные запасы крестьян, в том числе законно полученные на трудодни. Власти фактически действовали как шайка разбойников, которая вторглась в чужую страну. Многочисленные документы, которые открылись в последние годы, рисуют ужасную картину насилия над деревней. Крестьян арестовывали и отправляли в ссылку, в ряде случаев, как на Северном Кавказе, целыми станицами. У голодавших крестьян отбирали последнее имущество и выгоняли из домов. Особый интерес команды мародеров, состоявшие из местных чиновников и активистов, прибывавших из городов, проявляли к скрытым запасам — так называемым «ямам», куда крестьяне, следуя вековым традициям страховки от голода, закладывали зерно. Для того чтобы заставить голодных людей указать на «ямы» и другие запасы (что фактически означало обречь свою семью на смерть), применялись самые жестокие методы. О том, как э го происходило в станице Вешенская на Северном Кавказе, Сталину подробно сообщал М. А. Шолохов в письме от 4 апреля 1933 г.: «Было официально и строжайше воспрещено остальным колхозникам пускать в свои дома ночевать или греться выселенных (не выполнивших задания по хлебосдаче. — О. X). Им надлежало жить в сараях, в погребах, на улицах, в садах. Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью — будет сам выселен с семьей […] 1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице. Днем, как тени, слонялись около своих замкнутых домов, а по ночам искали убежища от холода в сараях […] Председатели сельских советов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы. Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти […] Ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками […] В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили […] Под утро ребенок замерз на руках у матери […]». Подробно описывал Шолохов другие «методы», которые применялись для выколачивания хлеба, — массовые избиения, сажание голыми зимой в холодные амбары, инсценировки расстрелов, прижигание раскаленным железом, подвешивание за шею и допросы полузадушенных людей и т. д. [311]
311
Писатель и вождь. Переписка М. А. Шолохова с И. В. Сталиным. 1931–1950 годы / Сост. Ю. Мурин. М., 1997. С. 28–58.
Тотальные реквизиции хлеба и другого продовольствия в деревне были главной причиной резкого усиления голода. Хотя в той или иной степени голодало или испытывало серьезные продовольственные трудности население всех частей страны, в наибольшей степени голод поразил регионы, население которых составляло более 70 млн человек из 160 млн общего населения СССР [312] . Общее количество жертв голода не поддается сколько-нибудь точному определению, в том числе потому, что сталинское руководство делало все возможное для сокрытия истинных масштабов трагедии. Современные оценки жертв голода имеют разброс от 5 до 8 млн человек [313] . Даже самые низкие цифры огромны. При этом невозможно подсчитать, например, сколько людей в результате голода перенесли тяжелейшие заболевания, остались инвалидами и умерли несколько лет спустя после того, как сам голод прекратился. От голода люди теряли человеческий облик. Родители выгоняли детей на улицу или отвозили на ближайшие железнодорожные станции и бросали там. Это явление было характерно для всех голодающих районов. Широкое распространение оно получило, в частности, в Казахстане, несколько лет страдавшем от страшного голода. «Многие кочевники бросают детей на произвол судьбы, — сообщал, например, Сталину в марте 1933 г. заместитель председателя СНК РСФСР Т. Р. Рыскулов. — […] Массы беспризорных детей скапливаются по городам и станциям железных дорог в Казахстане. Казашки приносят и бросают детей перед учреждениями и домами. Казахские органы еще в конце 1932 г. официально сообщали о неустроенных еще 50 тыс. казахских беспризорных детей. Существующие детдома в Казахстане переуплотнены и немало смертности среди детей […]». По сообщениям Актюбинского отряда Красного Креста, как писал Рыскулов, «детскому населению грозит полное вымирание[…]», на станции Аягуз был зафиксирован случай, когда мать бросила двух своих детей под поезд, в Семипалатинске мать бросила двух детей в прорубь [314] . В пищу потреблялись различные отходы, мясо павших животных, разрывались скотомогильники. В голодающих деревнях были съедены все кошки и собаки. Чрезвычайно широкое распространение получил каннибализм. Люди ели не только мясо умерших от голода, но нередко убивали и съедали своих родственников или односельчан. Типичными были случаи, когда матери убивали одного ребенка, чтобы прокормить их мясом других своих детей. Как отмечалось в сообщении ГПУ по Киевской области от 12 марта 1933 г., «в ряде случаев людоедство переходит даже “в привычку” […] В пораженных людоедством селах с каждым днем укрепляется мнение, что возможно употреблять в пищу человеческое мясо. Это мнение распространяется особенно среди голодных и опухших детей» [315] . Страну охватили эпидемии. В 1932–1933 гг. в СССР было зарегистрировано более 1,1 млн случаев заболеваний сыпным тифом и более 0,5 млн — брюшным тифом [316] .
312
Davies R.W Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 411.
313
Там же. P. 412–415.
314
Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. / Сост. А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая, О. В. Хлевнюк. М., 1999. С. 207–208.
315
Голод 1932–1933 рошв на Украшг. очима 1сторик1в, мовою документе / Упор. Р- Я. Пирата ш. Ки1'в, 1990. С. 434–435.
316
ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 26. Д. 81. Л. 109,115.
Несмотря на старания властей локализовать голод, серьезные трудности затронули также промышленные центры, находившиеся на особом положении под защитой системы государственного карточного снабжения. Скудные пайки и регулярное недоедание вплоть до опухания и смерти были причиной дальнейшего падения производительности труда в промышленности и строительстве. Даже по официальным оценкам, производительность труда в 1932 г. практически
не росла. Себестоимость же промышленной продукции превзошла те размеры, которые могла выдержать обескровленная страна. Городские жители (хотя и в меньшей мере, чем крестьяне) страдали от таких последствий голода, как эпидемии. В ноябре 1932 г., например, свыше 160 случаев заболеваний сыпным тифом в день фиксировали даже в сравнительно благополучной пролетарской столице СССР, городе Ленинграде [317] .317
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 42. Д. 38. Л. 80.
Перечислением подобных фактов и описанием ужасающих бедствий, обрушившихся на СССР, можно заполнить еще не один десяток страниц. В мирное время, более чем через десять лет после завершения кровопролитных войн, Советский Союз оказался в положении, напоминавшем военную разруху.
Очевидно, что массовый голод должен был вызвать активизацию и широкое распространение антиправительственных настроений, причем не только в тех слоях населения, которые изначально являлись противниками советской власти, но и у голодающих сторонников режима. Правда, судя по документам, пик открытых волнений и бунтов в деревне остался позади. В условиях голода физически истощенные, боровшиеся за выживание люди не имели сил на коллективные действия. Сопротивление политике реквизиций и бесчинству заготовительных команд переместилось в значительной мере на индивидуальный уровень. Заметным были также, особенно в осенние месяцы 1932 г., фактический саботаж чрезвычайных хлебозаготовок многими низовыми руководящими работниками. Осознавая масштабы угрозы голода, они старались обмануть государство, преуменьшали данные о реальных запасах хлеба, выдавали авансы по трудодням, создавали семенные запасы и т. д. По сути дела, эти люди действовали как нормальные руководители, думавшие о сохранении своих хозяйств и жизней крестьян. Однако в условиях сталинского экономического зазеркалья их действия оценивались как преступление.
Кризис рубежа 1932–1933 гг. оказался одним из самых серьезных испытаний, с которым столкнулся сталинский режим в период своего становления. Для того чтобы удержаться у власти, сталинское руководство фактически ввело в стране военное положение и развернуло новую кампанию массового террора. Идеологическим обоснованием этой очередной фазы Гражданской войны был лозунг подавления сопротивления крестьянства, которое под влиянием и руководством «кулаков» и других «вражеских элементов» боролось против колхозов и саботировало хлебозаготовки. Фактически, обращаясь к городским рабочим и активистам, поддерживающим режим, сталинское руководство заявляло: хлеб в деревне есть, но его прячет кулак, срывая планы «социалистического строительства», заставляя голодать страну в целом и ваши семьи в частности. Это был достаточно эффективный лозунг, апеллировавший не только к политическим чувствам актива, но и дававший выход социальному недовольству измученного городского населения. Акцентирование внимания на крестьянском саботаже позволяло снять вину за провал политики коллективизации с руководства страны. Агрессор, начавший войну, обвинил в агрессии свою жертву, посмевшую оказать сравнительно слабое сопротивление.
В единый поток в 1932–1933 гг. слились многочисленные формы репрессий. Наиболее заметными среди них были: 1) тотальные реквизиции, аресты, расстрелы и депортации крестьян (включая выселение целых станиц на Кубани) в связи с хлебозаготовками; 2) фабрикация дел о контрреволюционных подпольных организациях (которые затрагивали в большей мере сельскую и городскую интеллигенцию, включая национальную интеллигенцию); 3) выселение из городов и пограничных районов «социально чуждых» и «социально опасных» элементов в связи с введением с начала 1933 г. паспортов; 4) репрессии против крестьян, пытавшихся бежать из голодающих деревень в города и более благополучные районы; 5) чистка партии. В общем под удар этих акций попали несколько миллионов человек. Государственный террор в период голода преследовал две основные цели. Первая — принудить крестьян к подчинению и получить хлеб в голодающей деревне. Вторая — поддержать стабильность режима в условиях кризиса. Активизировалась обычная для Сталина политика уничтожения потенциальной «пятой колоны».
О бескомпромиссности и жестокости войны с крестьянством свидетельствовал полный отказ государства оказать серьезную помощь голодающей деревне даже после того, когда голод достиг крайних пределов. Несмотря на то, что резервы государства, как показали последние исследования, не были столь значительны, как предполагалось ранее, они все же существовали. Даже после выделения деревне весной 1933 г. сугубо прагматической помощи семенами и продовольствием для обеспечения колхозников, выходивших на полевые работы, на 1 июля 1933 г., т. е. накануне поступления нового урожая, государственные запасы составляли по всем зерновым культурам около 1,4 млн тонн, в том числе более 1 млн тонн продовольственных хлебов [318] . Нельзя исключить, однако, что по каким-то причинам хлеба осталось больше [319] . По подсчетам В. П. Данилова, крестьянское хозяйство в России ежегодно потребляло 262 кг зерна на душу [320] . Даже если принять самую низкую и не вызывающую сомнений цифру неизрасходованных запасов на 1 июля 1933 г. (более 1 млн тонн), то получается, что за счет этого зерна по нормальным нормам можно было кормить целый год около 4 млн человек, а по голодным нормам еще больше. Более впечатлительная картина получается, если учесть ресурсы, направленные в голодные годы на экспорт. Несмотря на вынужденное сокращение, экспорт зерна оставался немалым — 1,8 млн тонн в 1932 г. и 223 тыс. тонн в первые шесть месяцев 1933 г. [321] В целом, по мнению В. П. Данилова, только за счет использования запасов и прекращения экспорта можно было предотвратить массовую смертность от голода [322] .
318
Davies R. W Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 229.
319
В совершенно секретном постановлении Политбюро, принятом 7 августа 1933 г., говорилось, что запасы на 1 июля составляли 1,8 млн тонн по зерновым культурам и 1,4 млн тонн по продовольственным хлебам (Там же. Р. 229). В письме Сталину и другим членам Политбюро от 19 февраля 1934 г. в связи с обсуждением нового хлебного баланса, председатель Комитета по заготовкам сельскохозяйственных продуктов М. А. Чернов также сообщал, что переходный остаток продхлебов на 1 июля 1933 г. составлял 89,5 млн пуд., т. е. более 1,4 млн тонн (АП РФ. Ф. 3. Оп. 40. Д. 27. Л. 155–157).
320
Трагедия советской деревни. Т. 3. С. 33.
321
Davies R. W., Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 440.
322
Трагедия советской деревни. Т. 3. С. 34.
Наконец, одним из важнейших обвинений в адрес Сталина в связи с голодом 1932–1933 гг. является полный отказ от закупок продовольствия за границей и от международной помощи. Получение продовольствия извне, несомненно, могло спасти огромное количество жизней. Историки справедливо напоминают, что большевики под руководством Ленина приняли международную помощь во время голода 1921–1922 гг. Некоторые современные исследователи полагают даже, что Сталин мог принять такую помощь даже без слишком больших потерь на международной арене [323] . Добавим, наконец, что существовали некоторые другие зарубежные источники, к которым, как уже говорилось, в ограниченных размерах сталинское правительство прибегало еще в начале 1932 г. — например, закупка продовольствия у восточных соседей СССР. Однако Сталин, как свидетельствуют документы, даже не рассматривал возможность какого-либо серьезного обращения к зарубежной помощи.
323
Кондрашин В., Пеннер Д. Голод: 1932–1933 годы в советской деревне (на материалах Поволжья, Дона и Кубани). Самара, Пенза, 2002. С. 303.
Таким образом, суть проблемы «организованного голода» составляют два взаимосвязанных вопроса — почему, несмотря на голод, сталинское руководство продолжало массовые реквизиции хлеба в деревне и почему отказалось от помощи крестьянам. Многочисленные документы подтверждают точку зрения А. Грациози о коренном изменении сталинской политики в конце 1932 г. Начавшись как нежелательное и в этом смысле «случайное» (хотя и вполне предсказуемое) следствие сталинской политики коллективизации, голод приобрел особую остроту в результате дополнительных действий (бездействия) властей в конце 1932 — начале 1933 г. Дискуссионным остается вопрос о причинах этих вполне осознанных действий Сталина.