Хозяйка Четырех Стихий

Эльф прошел туда-сюда по пустынной столовой. Глухое беспокойство нарастало в нем. Надо было как-то заткнуть наметившуюся брешь, чем-то занять себя. Тут Лакгаэру вспомнились слова Светланы о каталоге. Лакгаэр ухватился за эту идею. Он прошел в свой кабинет, решив составить хотя бы рубрикатор. Дворецкому он наказал сразу сообщить, когда гости вернутся.

Некоторое время эльф прилежно скрипел пером, записывая по памяти названия и краткие аннотации к книгам, которыми владел. Колокол в Рабине звонил каждый час. При звуках колокола эльф вздрагивал, и некоторое время смотрел в пустоту, а затем сильнее углублялся в работу.

Шенвэль и Карина не вернулись ни в девять, ни в десять, ни в одиннадцать часов.

Когда в Рабине отзвонили одиннадцать, эльф отбросил перо и вышел из-за стола. В капище полночь уже наступила. Вдруг Лакгаэр вспомнил те слова, которые бросал в лицо Шенвэлю. Стыд хлестнул его, жгучий, словно ожог крапивы.

Из-за своего жалкого страха он предал Шенвэля. Шенвэль был сильным магом и, возможно, единственным эльфом, который владел Цин. Но смешно было ожидать, что Шенвэль сможет справиться с Ящером, когда столкнется с разъяренным богом лицом к лицу. Лакгаэр взял меч. Старый эльф знал, что не стоит рассчитывать на оружие смертных в схватке с богами. Но отправиться туда безоружным было выше его сил. Лакгаэр сам не заметил, как оказался на террасе. Остановившись напротив пустующего цоколя, эльф задумчиво посмотрел на него. Ему вспомнилось, что Верховный маг сказал в вечер Мидаёте:

«Смелость решений встречается крайне редко. Ведь решать приходится в одиночестве. Но, по-моему, как раз она и является истинной. И ты, мой милый Лакгаэр, как раз настоящий храбрец».

Над ночным заливом плыли неторопливые удары колокола. На людской половине Рабина звонили полночь. Старый эльф и так уже видел это по положению звезд.

Стиснув зубы, чтобы не стучали, Лакгаэр закрыл глаза и шагнул в центр гексаэдра.

В этот миг раздалось тихое шипение, запахло озоном. На Лакгаэра обрушилось тело. Казалось, что оно состоит из одних локтей и коленей. Старого эльфа сбило с ног. Когда он открыл глаза, то увидел сидящую на себе верхом Карину в форме боевой ведьмы. Карина, очевидно, сгруппировалась, чтобы не ушибиться при падении. Но ей была уготована мягкая посадка. Магическая сфера лопнула. Ее молочно-белое свечение забрызгало розовые кусты, придав им волшебный вид. Игла Моргота в тусклой свинцовой оправе, вколотая в левый рукав ведьмы, заиграла разноцветными искорками в переливах магического света.

– Где Шенвэль? – дрогнувшим голосом спросил Лакгаэр. Ведьма спрыгнула с Лакгаэра и вытащила старого эльфа из гексаэдра. Пустота снова зашипела, и выплюнула второе сжатое в комок тело. Шенвэль приземлился прямо на пятки, и тут же выпрямился. Верховный маг Фейре вернулся в одном сапоге, а левая штанина ниже колена была оторвана, нет, скорее отрублена начисто. Правая щека была разорвана до кости, кровь уже запеклась. Шенвэль был весь вымазан в золе и пепле, как заправский трубочист.

– Вот и он, собственной персоной, – сказала Карина.

Лакгаэр облегченно улыбнулся. Шенвэлю просто не хватило сил, чтобы перебросить и себя, и ведьму одновременно. Старый эльф увидел в руке Шенвэля свой боевой тесак, и все остальные мысли вылетели из головы Лакгаэра.

– Я очень ценю, что ты хотел идти за нами, спасать, – серьезно сказал Шенвэль. Карина качнула ресницами в знак согласия. – Хотя это и было всего лишь намерение, я знаю, чего тебе это стоило. Спасибо тебе, Лакгаэр.

Старый эльф слабо улыбнулся.

– Мне кажется, что меч – оружие не по твоей руке, – продолжал Шенвэль. – Я думаю, тесак будет в самый раз.

Он протянул оружие Лакгаэру. Вытисненный на лезвии краб-отшельник тускло блеснул в лунном свете. Старый эльф принял оружие, прижал его к груди обеими руками и благоговейно посмотрел на Шенвэля.

– За свою жизнь я повидал немало магов, которые называли себя великими, и даже величайшими, – сказал Лакгаэр. – Я рад, что дожил, и узнал, что это значит на самом деле – великий маг. Позволь, я разбужу лекаря. Тебе нужна помощь.

– И ванна, – сказал Шенвэль, стирая пепел со щеки Карины.

Пока лекарь промывал разрез на лице Верховного мага и накладывал шов, ведьма купалась. Потом пришел черед Шенвэля погрузиться в теплую воду. Лакгаэр пожелал присутствовать при омовении, и Верховный маг согласился. Шенвэль попросил принести ему бокал вина, а в спальне накрыть небольшой ужин.

Лакгаэр устроился в ванной на мягком стульчике. Он заметил на груди Шенвэля, слева, черные отпечатки четырех огромных пальцев, а когда эльф повернулся спиной – след от большого пальца, перечеркивающий основание шеи Верховного мага. Всю лопатку Шенвэля покрывал отпечаток гигантской ладони. Лакгаэр сглотнул. Левую ногу глава Нолдокора украшал отпечаток той же руки. Старый эльф отвел глаза и заметил слабый блеск в ворохе одежды, сброшенной на пол Шенвэлем. Присмотревшись, Лакгаэр узнал Эрустим. Ему не раз доводилось видеть артефакт в морщинистой лапе Морул Кера на торжественных парадах. Шенвэль перехватил взгляд хозяина дома. Лицо Верховного мага исказила отвратительная гримаса. Перевесившись через край ванны, Шенвэль взял Эрустим и забросил его в воду. Жезл глухо булькнул и стукнулся о дно.

Верховный маг Фейре стал играть с молочно-белой пеной, которая стояла над водой, словно взбитые сливки. Шенвэль отфыркивался, когда пена попадала ему в рот, и лукаво посматривал на Лакгаэра. Он видел, что старый эльф изнывает от нетерпения.

– Знатная у тебя ванна, – желая подразнить Лакгаэра, сказал Шенвэль. – Единственная, кроме той, что у нас дома, в Ливрассте, где я могу вытянуться во весь рост.

На лице Лакгаэра появилось то выражение, с которым голодная собака смотрит на кость, которой размахивают у нее перед носом. Шенвэль рассмеялся. Затем взял с подноса, стоявшего на краю ванны, бокал, и сделал неторопливый глоток.

– Сначала я рассердился на тебя за то, что ты включил в свои записи пассаж про мое истинное отношение к женщинам людей, – сказал Верховный маг. – Еще более странно, что мои объяснения о том, как передается владение мертвой силой, оказались на обороте именно этого листа. Но сейчас, милый Лакгаэр, ты даже не можешь представить себе, как я благодарен тебе, что ты записал все мои слова. Все, до последней руны.

Шенвэль плыл в старой золе, как в болоте, раздвигая ее руками. Под пальцами, кроме осколков костей, принадлежавших, как было известно эльфу, не только жертвенным животным, попадались острые осколки жертвенных сосудов, холодные обломки ножей и топоров, круглые бляшки монет. Судя по всему, несмотря на отдаленность капища, почитаемому здесь богу жертвовали охотно, часто и много. Опершись рукой на твердый, обугленный край ямы, Шенвэль вылез наверх и вошел в капище.

Он увидел ведьму, стоявшую за жертвенником. Карина вся потянулась к нему, но сдержала себя. На площадке капища магия Жезла действовала слабее. По крайней мере, ведьма сохраняла ясность сознания, и желание обнять, отдаться и выполнить любое желание Шенвэля не подминало под себя ее волю совсем.

И тут эльф заметил мать и остановился. У Кертель на несколько мгновений отнялся язык. Сын был одет так же, как и тогда, когда они виделись в последний раз. Кертель пристально взглянула на его потрепанный заплечный мешок. Духи чувствовали магию сильнее, чем люди. И тут Кертель поняла, что означает появление здесь ее сына.

– Ты все-таки сделал это! – яростно воскликнула Кертель. – Ты взял Эрустим! Надо было убить тебя тогда, в тронном зале! Не слушать Черное Пламя!

Карина тихо ойкнула. Кертель сказала только что: «Мне надоели все имена», но аналогия с Королевой Без Имени не сразу пришла в голову ведьме. Теперь стало ясно, почему дух-страж замка назвал Карину своей госпожой. Духи не видят лиц людей, а воспринимают только ауры; как и Кертель, Карина была Хозяйкой Четырех Стихий, и дух-страж принял ее за свою повелительницу – Королеву Без Имени.