Хозяйка сердца

Джон пожал плечами, что Одри приняла за согласие. Пока она готовила камеру, он подошел к окну, из которого открывался вид на залив. День выдался ясным и на водной глади ослепительно поблескивали солнечные зайчики.

— Да, днем этот номер выглядит весьма привлекательно, — начал Джон, видимо, вспомнив, что обещал рассказать о тайнах отеля. — Но кое-кто утверждает, что по ночам отсюда доносится плач.

Одри почувствовала, как по спине побежали легкие мурашки. Она знала только об одной тайне отеля, вернее, хотела ее раскрыть и думала, что о других упоминалось для красного словца. Может быть, здесь водятся приведения?

— О, вы меня заинтриговали. Что за плач?

Джон повернулся спиной к окну и, выдержав драматическую паузу, заговорил:

— Как-то зимней ночью в конце одна тысяча девятисотого года здесь появилась молодая женщина и попросила номер. Она провела в нем три дня, никто не видел, чтобы она покидала его. Наконец хозяева забеспокоились и, когда наведались к ней, обнаружили, что постоялица исчезла.

— Без следа? — спросила Одри только для того, чтобы поддержать разговор. Ее сейчас гораздо больше занимало, как выстроить кадр.

— Еще с каким следом, — ухмыльнулся Джон. — Она оставила новорожденного ребенка, девочку. Говорят, та лежала на кровати такая спокойная, словно ее только что накормили и убаюкали. И охраняла малышку большая грозная птица…

— Буревестник?.. — Одри внезапно почувствовала слабость в ногах и опустилась на ближайший пуфик, не выпуская из рук камеры. Увидев в зеркале свое отражение, она заметила, что чуть побледнела.

Следовало отдать Джону должное: он знал, как заинтересовать слушателя. Голос его был спокоен, и отсутствие чрезмерной трагичности делало повествование весьма правдоподобным. Одри даже показалось, что буревестник маячит перед глазами…

— Совершенно верно. Я вижу, вам что-то об том известно?

— Нет, что вы, откуда? Просто я видела этих птиц на пляже, вот и решила… — соврала она, не собираясь признаваться, что буревестник много лет является ей во снах. — Говорят, что эта птица предвещает опасность. По- моему, это предрассудки и чушь собачья.

— Как знать, как знать… — загадочно протянул Джон.

Одри стала возиться с диафрагмой, хотя понятия не имела, какую поставить. В конце концов сделала наудачу несколько кадров.

— Ну и… кто же плачет здесь по ночам?

— Кое-кто считает, что звуки напоминают те, что издают птицы. — Голос Джона по-прежнему был спокойным и ровным. — Другие утверждают, что плачет ребенок.

— Но вы этим сказкам не верите, — подытожила Одри и вынула отснятую кассету. Кажется, еще одна пошла в отсев. Эрскин за такую работу по головке не погладит. — Что же, по-вашему, на самом деле является источником таинственных звуков? Ветер, гуляющий в каминной трубе? Или плохо смазанные петли ставен?

— Нет. — Джон отошел от окна, и Одри увидела мягкое выражение его лица, словно рассказанная история умиляла этого человека. — Я думаю, что все мы в какой-то мере заброшены и забыты, отданы в руки судьбы. — Он неторопливо ходил по комнате, постепенно приближаясь к пуфику, на котором сидела Одри. — Я думаю, что у птиц тоже есть генетическая память, и потомки того буревестника прилетают утешить несуществующую малышку. Хочется, знаете ли, верить, что есть некое волшебное существо, которое наблюдает за нами, оберегает от зла и утешает, когда мы плачем.

Одри сглотнула комок в горле.

— Иными словами, кое у кого в отеле чрезмерно богатое воображение.

Джон остановился у туалетного столика и, не скрывая разочарования ее словами, обронил:

— Что ж, если хотите, можно считать и так.

— Грустно все это… — Одри вдруг подумала, что с мистики можно плавно перевести разговор на смерть Эстер. — Действительно интересная история. — Она волновалась и, чтобы чем-то занять руки, стала вывинчивать объектив и менять его на другой. — Но, полагаю, в биографии старых гостиниц всегда масса жутковатых историй. Вы меня почти убедили, что буревестник — символ беды.

— Беды? — задумался Джон. — А мне кажется, что эта птица символизирует силу духа, умение противостоять невзгодам и в конечном счете побеждать.

Хм, уж не подсмеивается ли он надо мной? Одри решила продолжать разговор, несмотря ни на что.

— Хорошо, не будем спорить. А нет ли у вас в запасе еще каких-нибудь историй? Ну например, про партию в карты, которая на рассвете завершилась выстрелом неудачника в висок, или о любовниках, бросившихся в пучину океана…

Господи, подумала Одри, неужели, решившись на откровенные намеки, можно что-то разузнать о смерти Эстер? Наверняка Олтманы держат эту тайну за семью печатями. Неужели я в самом деле надеюсь, что однажды вечером за общим обедом кто-нибудь из мужчин бросит: «Кстати, помните ту девушку, с которой десять лет назад я ночью купался голышом? Ту, что утонула?»

Во всяком случае, не следует быть слишком щепетильной. Надо добиваться своего, незаметно, но настойчиво подводить собеседников к интересующей меня теме. Вдруг кто-то потеряет осторожность и наконец обмолвится о том, что произошло в роковую ночь много лет назад.

— В общем-то, конечно, в отелях всякое бывает. — Похоже, вскользь брошенная фраза об океанской пучине не вызвала у Джона никаких ассоциаций. Со сноровкой опытного ассистента он принялся помогать Одри складывать аппаратуру в кофр. — Вот, например, в конце тридцатых годов некий вышедший в тираж голливудский актер захотел с горя свести счеты с жизнью и попытался повеситься на банановом… кхм… дереве. Но он был насквозь пропитан алкоголем и отключился, так и не поняв, что банан, хоть и достигает восьми метров в высоту, но все же не дерево, а травянистое растение.

Неужели это все? Брошенный ребенок и спившаяся кинозвезда… Не много же мне удалось узнать, с досадой думала Одри, разглядывая на запястье Джона знакомую татуировку. А как насчет Эстер? Она с трудом удержала готовый сорваться с языка вопрос. Как насчет красивой золотоволосой восемнадцатилетней девушки, которая остановилась в «Буревестнике», отправилась с поклонником ночью на пляж и не вернулась?

Неужели владельцы отеля забыли эту историю?

Нет… невозможно. Никто не в силах забыть свою жертву. Десять лет, конечно, большой срок, но и его недостаточно, чтобы чувство вины перестало терзать нечистую совесть. А вдруг именно поэтому Джон охотно читает лекции по ботанике и не хочет говорить об утопленниках?

Одри мысленно поставила знак вопроса рядом с именем Джона Олтмана и с неожиданным удивлением поймала себя на том, как неохотно это сделала…

Около двух часов пополудни они сделали перерыв на ланч. Ресторан отеля имел два зала, одним из которых была веранда, выходящая прямо на океанский пляж. Поскольку среди постояльцев желающих находиться в хорошую погоду в помещении не нашлось, все места на веранде оказались занятыми. Джона это не смутило. Он сделал официанту какой-то знак, и тут же два боя притащили откуда-то столик и пару стульев, которые установили под полосатым зонтом-тентом на площадке у веранды.