Хозяйка замка Ёдо
Шрифт:
Противостояние армии Хидэёси союзным войскам Нобукацу и Иэясу заняло куда больше времени, чем ожидалось. Основные силы, сосредоточенные на линии фронта, в боевые действия не вступали. Минуло лето, близилась к концу осень, а крупных сражений так и не произошло. Хидэёси заключил сепаратный мир сначала с Нобукацу, затем с Иэясу, и вот в одиннадцатом месяце бывшие противники разошлись восвояси. На южном тракте в виду замка Адзути опять заклубилась пыль — несколько дней, уже в обратном направлении, по нему шагали ратники Хидэёси. И лишь самураи Нагаёси Мори, уроженца Оми, погибшего на поле брани, шли понурые, оплакивая своего предводителя.
После
Удзисато без церемоний уселся там, где ему было указано. За два года, прошедшие с их последней встречи, он очень возмужал — облик молодого воина окончательно сменился импозантной внешностью зрелого полководца.
— Счастлив видеть вас в добром здравии, княжны. О том, что вы поселились в Адзути, я прослышал ещё в конце прошлого года, однако ратные дела до сих пор не позволяли мне нанести вам визит.
Тятя слушала, склонив голову.
— Откладывать нашу встречу и далее я не мог, поскольку в ближайшее время мне надлежит перенести свою резиденцию в Мацугатакэ провинции Исэ, а оказавшись там, я уж и знать-то не буду, когда мы с вами сумеем свидеться.
Из слов Удзисато можно было заключить, что он явился в Адзути не для того, чтобы выполнить свой долг вассала клана Ода перед Самбосимару, а исключительно ради встречи с тремя княжнами. Разумеется, он и не думал проявлять непочтительность по отношению к своему сюзерену, и тем не менее его неосознанное поведение ясно указывало на то, какое место отныне занимает малолетний глава дома Ода в воинской иерархии. Но всё же от речей молодого полководца, чьей главной целью было навестить их в забытом всеми замке Адзути, у трёх сестёр потеплело на душе.
— Господин Гамоо, мы ведём здесь жизнь уединённую и мало что знаем о событиях во внешнем мире, однако же слухи о ваших свершениях достигли и наших ушей.
Несколько дней назад княжны действительно услышали о том, что Удзисато пожалованы земли Мацугатакэ в Исэ с доходом в сто двадцать тысяч коку. Судя по всему, Хидэёси высоко оценил достоинства молодого полководца, к которому в недавнем прошлом весьма благоволил и сам Нобунага Ода. При этом Удзисато, в отличие от Такацугу, хватило благоразумия обойти подводные камни, разбросанные в непосредственной близости от Хидэёси, и избежать с ним ссор, в которые ввязались многие бывшие вассалы Нобунаги. И он, Удзисато, продолжил путь наверх, постоянно укрепляя свои позиции и выходя на новые рубежи.
От похвалы, прозвучавшей из уст Тяти, у молодого полководца заблестели глаза.
— Лишь избранным дано прозреть грядущий день. Человеческая жизнь полна неожиданностей. Все мы — игрушки в руках времени и заложники кармы, с которой рождаемся на этот свет.
— Стало быть, вы предлагаете нам и дальше прозябать в праздности и одиночестве, пока время и карма не свершат своё дело? — Тятю вдруг охватило странное возбуждение — она и сама не знала, что заставило её бросить эти слова в лицо воину.
Удзисато долго молчал, прежде чем произнести:
— Мыслимо
ли, чтобы вы не дождались своего счастья, княжна? Настанет день, когда оно само придёт к вам.— Почему вы так думаете?
— Если уж вам не суждено изведать счастья, кто ещё этого достоин? Я хочу сказать, что… — Удзисато задумался, как будто подыскивая слова, да так и не сказал, чего хотел.
— Что ж, значит, мы втроём будем сидеть здесь и ждать, когда же счастье заглянет к нам в гости, — улыбнулась Тятя, подводя итог разговору. Но в глубине души она терялась в догадках — о чём умолчал Удзисато? Почему именно она заслуживает быть счастливой, она, а не кто-то другой? Откуда у неё это право — на счастье?
Удзисато Гамоо провёл у княжон ещё около часа. Поведал им о битве при Комаки и, повторив на прощание, что в ближайшие год или два не сможет с ними увидеться, удалился.
После его ухода Тятя, оставив сестёр в гостиной, одна вышла в сад. Она хотела проводить Удзисато, который в тот момент седлал коня, готовясь к отъезду из Адзути со своими самураями, но, прогуливаясь между деревьями, внезапно изменила намерения и направилась к беседке, обращённой к озеру. Хираяма, величественно возносящая к небу свою вершину, обрядилась в белые одежды — должно быть, это ветра, бушевавшие всю ночь, запорошили её снегом, принесённым с севера. Стылую водную гладь рябили мелкие волны.
Тятя думала о двоюродном брате, который ещё ни разу не проведал их в Адзути, и удивлялась капризам собственного сердца — она тосковала по Такацугу, когда беседовала с Удзисато, а Удзисато вспоминала в присутствии Такацугу.
Настал 13-й год Тэнсё [57] . Тяте сравнялось девятнадцать, Охацу — семнадцать, Когоо — пятнадцать. Это был их второй Новый год в замке на берегу озера Бива. На сей раз праздники в Адзути прошли куда скромнее. В прошлом году старые вассалы клана Ода ещё останавливались в резиденции Самбосимару по пути в Киото, теперь же никто не явился. Тятя уповала на то, что Удзисато, живущий ныне в своих новых владениях Мацугатакэ, заглянет к ним с поздравлениями, но, обнаружив, что и сёстры питают те же надежды, рассердилась.
57
1585 г.
— Неужто вы забыли, что господин Гамоо ясно дал понять: в ближайшие год или два он не сможет с нами увидеться? Да что ему делать здесь, в нашем незначительном замке?
У Охацу от этих слов совсем испортилось настроение, и она проворчала:
— Что это вы, сестрица, гневаетесь без причины? Я и заговорила-то о господине Гамоо только потому, что думала, будто вы ждёте его визита.
— Почему это я должна ждать его визита? — вскинулась Тятя. — Нет, правда, с чего бы мне его ждать?
— А я откуда знаю? Просто подумала так, вот и всё, — пошла на попятную Охацу. — Верно же, Когоо? — обратилась она за поддержкой к младшей сестре, но та лишь скорчила гримаску, свидетельствовавшую о том, что у неё нет ни малейшего желания участвовать в чужой ссоре, и холодно ответила:
— По мне, так уж лучше пусть никто не приезжает. Что гость увидит здесь, кроме того, что наше существование становится всё более жалким?
При этих словах обе спорщицы прикусили язычки. А ведь действительно — зачем выставлять напоказ перед сторонними людьми своё бедственное положение?