Хозяйка замка Ёдо

— Правда же, замечательно? — восклицала О-Ити, показывая его дочерям.

Нагамаса и впрямь выглядел как живой, и Тяте впервые за долгое время почудилось, что добрый и нежный отец снова совсем рядом. Однако, вглядевшись повнимательнее, она обнаружила, что в его облике чего-то не хватает. Перед глазами встало лицо дяди Нобунаги. С тех пор как дамы из клана Асаи нашли приют под крышей Киёсу, военачальник лишь однажды нанёс им визит. Все они тогда почтительно склонились перед своим властелином, и Тятя слышала, как он обратился к её матери со скупыми словами утешения.

Несмотря на кратковременность встречи, худое лицо Нобунаги, увиденное в тот день Тятей впервые, оставило в памяти девочки яркое воспоминание. Маленькие глазки с пронзительным взглядом, крупный нос, поджатые губы, заострённый подбородок произвели на неё неизгладимое впечатление. Внутренняя сила проступала в лице военачальника куда отчётливее, чем в лице её отца и даже деда. Неудивительно, что этот могущественный и властный человек их уничтожил.

Сравнивая портрет отца с обликом Нобунаги, глубоко врезавшимся в память, Тятя отчётливо понимала: в портрете отсутствует что-то очень важное, но никак не могла определить это «что-то». И задыхалась от разочарования, тоски и смутно закипавшего гнева. Она ещё не знала, что ей самой предстоит вступить в противостояние с безжалостным военачальником, заклятым врагом и испытать при этом сложные чувства, отличные от тех, что мучили её мать. Не знала девочка и того, что в семье она больше, чем кто-либо другой, была похожа на своего дядю.

Осенью 2-го года Тэнсё, вскоре после поминального обряда, сопровождавшего первую годовщину смерти Нагамасы и справленного тайком в покоях замка Киёсу, Тятя познакомилась с Тасуко и её младшими братьями — Такацугу и Такатомо Кёгоку.

О-Ити, опасавшаяся, что поминальную службу по её супругу Нобунага воспримет как вызов, действовала с особой осторожностью. Неизвестно, о чём шла речь на переговорах, однако в итоге Нобунага лично прислал ритуальные дары в память о покойном, примеру своего господина последовал и Нобуканэ, хозяин Киёсу. При этом обряд был проведён в строжайшей тайне, в присутствии узкого круга посвящённых. Настоятель Бодайдзи, фамильного храма Нагамасы, по всей видимости, тоже убоялся гнева Нобунаги, поскольку отрядил на церемонию только двух молодых монахов, да и те тотчас удалились, едва закончив читать сутры. Странная это была церемония. Ни один из её участников по молчаливому соглашению ни разу не упомянул имени покойного, в честь которого и совершался ритуал.

Через несколько дней после поминовения пришла весть о прибытии двух братьев и сестры из дома Кёгоку. Прослышав о том, О-Ити, сидевшая на энгаве, подняла голову, и на её лице отразились смешанные чувства. Трое детей, родившихся от брака старшей сестры Нагамасы и воина из клана Кёгоку, приходились ей племянниками. Но отношения между домами Асаи и Кёгоку были куда сложнее тех, что устанавливаются у обычных семей, соединённых брачными узами. Род Кёгоку имел долгую и славную историю. Уроженцы провинции Оми, его представители издревле владели этими землями и в эпоху Муромати [19] были первыми в четвёрке знатных домов, родственных сёгунам и занимавших самое высокое положение в воинской иерархии. Помимо Кёгоку, в четвёрку входили Ямана, Иссики и Акамацу. Случилось так, что Нагамаса в своё время убил Такаёси, отца этих детей, и захватил его владения. Таким образом, прошлое превращало Асаи и Кёгоку в заклятых врагов.

19

Муромати- период правления сёгунов из дома Асикага (1335–1573 гг.).

О-Ити знала, что её племянники, наследники рода Кёгоку, ведут нищенскую жизнь в резиденции, выстроенной неподалёку от Одани, но со времён падения замка вестей от них не получала. И вдруг сегодня, год спустя после смерти Нагамасы Асаи, они хотят нанести ей визит здесь, в месте её заточения…

— Приведите их, — бросила О-Ити человеку, известившему её о прибытии Кёгоку, и поделилась новостью с тремя дочерьми, которые играли в саду.

Тяте нередко доводилось слышать о клане Кёгоку. О том, что он имеет определённое отношение к Асаи, девочка не догадывалась, но знала, что речь идёт о семействе даймё провинции Оми, некогда знаменитом и влиятельном, а ныне пришедшем в упадок. Это имя — Кёгоку — звучало для неё как-то особенно, обладало таинственной властью, которой не было ни у одной другой благородной самурайской фамилии, оно пробуждало в её душе уважение, смешанное со страхом и приправленное печалью, странной печалью, как будто тянешь руки к манящей вершине, понимая, что она никогда не будет достигнута.

Первым в покои, где гостей ожидала О-Ити с дочерьми — Тятей, сидевшей по правую руку от неё, и младшими девочками по левую, вошёл Такацугу, юный глава семьи Кёгоку. Слегка поклонившись в знак почтения, он направился к дзабутону [20] в самой глубине покоев, расправил складки парадных хакама [21] и сел, выпрямив спину, лицом к раздвинутым сёдзи [22] , открывавшим вид на сад. Это был худенький красивый юноша с очень бледной кожей. Из-за высокого роста и повадки зрелого мужчины он казался старше своих двенадцати лет. Следом за ним появилась тринадцатилетняя Тасуко, ведя за собой так, словно хотела защитить, маленького Такатомо, которому было пять лет.

20

Дзабутон — плоская подушка, которую кладут на татами.

21

Хакама — широкие штаны с крупными складками, элемент парадного мужского костюма.

22

Сёдзи — внешние раздвижные перегородки в традиционном японском доме, отделяющие внутреннее пространство от галереи-энгавы и представляющие собой деревянные рамы, обтянутые плотной вощёной бумагой.

Тятя внимательно смотрела, как девушка проходит по циновкам и садится. У Тасуко была такая же хрупкая стройная фигурка, как у Такацугу. Усевшись, трое детей поприветствовали двоюродных сестёр и тётушку, с удивительной слаженностью и единодушием, будто по команде, опустив ладони на татами и поклонившись. Такацугу спокойно и уверенно назвал своё имя, представил сестру и брата. Тятя между тем не отрывала взгляда от Тасуко. Подобную невежливость она демонстрировала не впервые — уже давно взяла себе за правило выбирать на многолюдных церемониях среди присутствующих какую-нибудь особу, раздразнившую её любопытство, и не сводить с неё глаз. Тасуко в светло-зелёном кимоно с широким алым поясом сидела неподвижно, слегка склонившись вперёд. Белокожие руки, полусжатые в кулачки, покоились на татами. Пряди по обеим сторонам лица были подстрижены так, что открывали щёки, сзади волосы чёрным блестящим потоком ниспадали до талии. Вдруг она выпрямилась, но даже не покосилась в сторону Тяти и на протяжении всей аудиенции либо опускала очи долу, либо безмятежно смотрела в сад.

Тятя же с дерзостью, совершенно непозволительной для восьмилетнего ребёнка, продолжала таращиться на кузину, преодолевая почтительный трепет, который испытывала в глубине души. Ни по происхождению, ни по воспитанию она не могла сравниться с княжной из прославленного клана Кёгоку и видела в двоюродной сестре существо высшего порядка.

Звонкий смех, какого Тятя ни разу не слышала со дня прибытия в Киёсу, внезапно фейерверком взорвался в покоях. Она наконец оторвала взгляд от кузины и уставилась на юношу, который сидел выпрямив спину и расправив плечи, как взрослый; ладони, упёртые в татами, скрывались под широкими складками хакама. Взгляды детей встретились.

— Сколько же лет сейчас моей двоюродной сестрице? — сорвался с красных, как у девчонки, губ Такацугу вопрос.

Вместо Тяти ответила О-Ити. Тятя пришла к выводу, что кузен у неё слишком уж любезен и ужасно хочет понравиться, не годится так себя вести наследнику благородного дома Кёгоку. Что до младшенького, Такатомо, он тихонько сидел между братом и сестрой, поглядывая вокруг с некоторым удивлением, словно впервые оказался в подобной обстановке, и тем не менее был единственным из Кёгоку, кто проявлял своего рода врождённую бесстрастность, подобающую отпрыску именитого семейства, переживающего не лучшие времена.

В тот же день все трое Кёгоку покинули замок Киёсу, коротко переговорив с тётушкой наедине. После их отъезда О-Ити сказала дочерям, что их двоюродные братья и сестра, наверное, какое-то время поживут с ними, в том же крыле замка, и что Такацугу в ближайшем будущем предстоит поступить на службу к Нобунаге Оде. По всей видимости, Такацугу именно об этом совещался с тётушкой — просил оказать ему такую милость, замолвить словечко перед военачальником. Месяц спустя юные представители дома Кёгоку переселились в Киёсу.

Летом 3-го года Тэнсё Такацугу отправился в Гифу, чтобы вступить в должность оруженосца при Нобунаге. Старые самураи, некогда верой и правдой служившие клану Кёгоку, явились выразить ему своё почтение и попрощаться. Тасуко и Такатомо присоединились к свите старшего брата. Тятя, её матушка и благородные дамы из их окружения проводили путешественников до главных ворот замка Киёсу.

После отъезда Такацугу Тятя застала мать в слезах и спросила, что случилось.

— Дом держится на мужчине. Ах, если бы Мандзюмару был жив… — Вымолвив эти слова, госпожа Одани закрыла лицо рукавом и разразилась рыданиями. Давно она столь безутешно не плакала при дочери.