Храбр
Шрифт:
– Мы не нарочно! – жалобно протянул Касьян. – Мы не хотели!
– Еще бы вы хотели! Ха-ха-ха!
– Просто выпили чуток и решили батюшке в морду дать…
– Тпру! – заорал Илья. – Стой! Ой, сил моих нет… Гы-гы-гы!!!
Он кубарем скатился на обочину и сел, держась за живот. Миколу трясло от хохота в седле. Касьян смущенно улыбался.
– Ты… вообще… ловец… везучий… – выдавил сквозь смех Микола. – У тебя… запас удачи… что надо! Весело вы, добры молодцы, на Пасху разговляетесь!
– Эх, если бы на Пасху, – сказал Касьян. – Еще в пост.
Илья на обочине лег. Кобыла озадаченно смотрела на храбра,
– Вот потому, – объяснил Касьян, – епископ Аким нас в Киев и отправил. Слишком много для одного раза, сказал. Пускай, говорит, сам митрополит вам епитимью назначит. Епископу виру собрали, а не взял. Сказал, представить не может, сколько такое безобразие стоит.
– Я его понимаю, – заметил Илья, садясь.
– Ну, пару наших, самых малых, родители все-таки откупили. А прочих, особенно зачинщиков – в Киев.
– М-да… Посмешил ты меня, ловец Касьян Михайлович! – Илья огладил кобылу и полез в седло. – Правду сказал – великий ты грешник, великий!
– Я больше не буду, – пообещал Касьян.
– Куда уж больше. Эй, Микола, тронули! Давай, ловец, дальше рассказывай…
По словам Касьяна, митрополит пришел сначала в ужас, а потом в неописуемую ярость, когда к нему явилась эдакая разбойная братия. Худенький сморщенный отец Феофил нагнал на ловцов такого страху – впору было завидовать утопшему. Однако позже, всех допросив и уяснив, что пьяная выходка была именно пьяной выходкой, а не смутой против веры Христовой, митрополит сменил гнев на милость. Назначил большую, но, впрочем, справедливую виру за уничтожение церковного имущества. И отправил ловцов замаливать грехи в пешем паломничестве по святым местам. А новгородцы и рады были убраться подальше: на родине их ждал не самый ласковый прием. И так об Касьяна с братом – вдвоем куролесили – родитель успел обломать все лавки в доме.
– И пошли вы до града Иерусалима… – заключил Илья.
– Ага.
– С заходом в княжий терем.
Касьян, до того словоохотливый, тут же замкнулся.
– Об этом не спрашиваю, – заверил ловца храбр. – Погоди-погоди! Самое любопытное. А за что вы батюшке хотели в морду дать?
Касьян опустил глаза.
– А никто не помнит, – сказал он. – Пьяные были.
И загрустил.
До ночи все-таки не успели, въехали в Киев утром. Илья по спешке даже не переоделся, на княжий двор прискакал в дорожном. Угадал в самый раз – воевода прибыл с заутрени, стоял на крыльце главного терема, беседуя с тиуном.
– Здравствуй, Ульф, – сказал Добрыня.
– Здравствуй, Торбьёрн.
Они здоровались так спокойно, будто расстались только вчера. Но обнялись крепко.
Княжий тиун поклонился Илье едва не в пояс и со словами «пойду скажу» исчез.
– Ну? – Добрыня кивнул Миколе, задержал взгляд на Касьяне, недобро сощурился, повернулся к Илье. – Что скажешь, брат крестовый?
– Там, куда я ходил, порядок. Тут непорядок.
Добрыня присел на каменную ступеньку, хлопнул ладонью рядом с собой. И уставился на Касьяна.
Илья тоже сел, невольно потеснив Добрыню – крыльцо едва вместило двоих великанов. Оба все еще были очень сильны, без намека на старческую дряхлость, но седина да морщины выдавали их возраст. И если Илья был местами в
дорожной пыли, то Добрыню будто с ног до головы присыпало этой пылью. Он стал пегим и блеклым, укатала его власть. И глаза воеводы смотрели устало, словно это он вернулся из дальнего похода.– Ну? – повторил Добрыня.
Илья коротко поведал о встрече с паломниками и зарытом в землю Касьяне. Касьян маялся под взглядом Добрыни, не знал, куда девать руки, то прятал за спину, то клал на пояс, ковырял сандалией песок. Микола Подсокольник стоял рядом и косился на ловца, прикидывая, как его хватать, если вдруг побежит.
– И что ты об этом думаешь? – спросил воевода, когда Илья закончил рассказ.
– Я?!
– Ага, ты.
– Ох… – витязь замялся. Не хотелось, чтобы опасное слово «измена» звучало при новгородце. Измена может быть где угодно, только не в Киеве.
– И что будем делать? – продолжал воевода.
Тут Илья нашелся сразу. Он выпятил бороду, расправил плечи и заявил:
– Да перепороть всех!
– Совсем всех? – Добрыня хмыкнул. – А что, это мудро. Кто-нибудь да сознается. В чем-нибудь.
Он обернулся и крикнул в глубину терема:
– Эй!
– Здесь! – отозвались из темноты.
– Гонца. Конного. Быстро. С припасом на четыре дня.
– Исполняю.
Добрыня тяжело упер руки в колени. Опять он смотрел на Касьяна, тот уже гнулся под этим взглядом, того и гляди падет ниц, хоть и гордый новгородец.
– Чарку, значит, нашли у него… – протянул воевода.
Обернулся вновь:
– Эй!
– Здесь! Послали за гонцом.
– Ключника позови ко мне.
– Исполняю.
Илья щурился на утреннее солнце.
– Худое будет лето, – сказал он вдруг.
– Разберемся, – заверил воевода.
Появился ключник, дородный, богато одетый муж средних лет.
– Звал, воевода? О! По здорову ли будешь, Илюша?
– Поздоровее меня найдутся, – ответил Илья. – Однако не жалуюсь. А ты как?
– Холопья доля тяжкая, – ключник огладил толстый живот и сокрушенно вздохнул. – Видал? То-то.
– А ты не ходи, ты бегай, – посоветовал Добрыня. – Скоро похудеешь.
– Князь гневаться будет, не любит, когда топают.
– Тогда не бегай. Скажи-ка мне, у вас днями ничего не пропадало?
– Откуда знаешь? – изумился ключник. – А-а… А оно уже на месте!
– Покажи.
– Ну… Пойдем.
– Чего пойдем, сюда принеси.
Ключник часто заморгал.
– Да я не сдюжу. Разве стражу кликнуть?
Илья с воеводой озадаченно переглянулись.
– Что пропало-то? – спросил Добрыня.
– Не пропало, я вернул. Ты не смейся только. И князю не говори, очень тебя прошу.
– Как же мне надоело это всё… – буркнул воевода. – Рассказывай.
– Гридни со стражей поспорили, что ворота пропьют.
Илья гулко расхохотался и ударил себя ладонями по ляжкам.
Добрыня вытянул шею. Микола с Касьяном шагнули в сторону, чтобы не застить. Ворота были вроде на месте, калитка тоже, стражники с привычно скучными лицами стояли где полагается.
– Ага, – сказал ключник. – Стража так же подумала. Один я догадался, когда мне донесли. Побежал ночью к задним воротам, что за конюшней. Едва успел – эти лбы бездельные как раз их с петель сняли. Затаились, дождались, пока обход мимо пройдет – и… Я приказал обратно повесить.