Храм Саламандры

Магическое излучение полыхнуло, выполняя заклинание. Где-то совсем близко послышался короткий сдавленный стон. Маг постоял немного, прислушиваясь, затем усмехнулся и пошел прочь.

Шемма выбрался из-под сцены и, сдерживая внутреннюю дрожь, невольно возникшую при виде открывшегося перед ним зрелища, пошел к выходу.

Дойдя до полураспахнутой двери, он осторожно выглянул наружу. Хотя солнце ушло за горизонт, вокруг было еще светло. Шемма понял, что поторопился с вылазкой, но не стал возвращаться назад. Нечего было и мечтать подобраться к хозяйственным помещениям алтаря по открытому пространству храмовой площади, зато ворота ограды были совсем рядом. Табунщик опустился на каменную мостовую и осторожно пополз к ним, то и дело прикидываясь одним из убитых. Охраны у ворот не было, поэтому он благополучно выбрался наружу и укрылся в кустарнике у стены.

Дорога из Бетлинка в Келангу шла вдоль ограды храма, спускалась с холма и проходила по западному краю деревни, располагавшейся между дорогой и Ционскими скалами. Храм и деревенские постройки были окружены луговиной, восточный край деревни поднимался вверх по склону, поэтому Шемма хорошо видел, что происходит в деревне и окрестностях. Сражений на деревенских улицах не было, зато на дороге в Келангу виднелись люди – последние из местных жителей, успевших спастись бегством. Уттаки, слишком нерасчетливые, чтобы пускаться за ними в погоню, вовсю громили лавки, шарили в избах и дворах.

Между храмом и деревней не росло ни одного подходящего для укрытия куста, но Шемма, подгоняемый растущим аппетитом, пополз вдоль дороги, замирая при каждом подозрительном звуке. Табунщик видел деревню только мимоходом – вечером, когда они с Витри искали гостиницу, и утром, по пути в храм. Несмотря на это, он с математической точностью запомнил все торговые и питейные заведения, встреченные на пути. Добравшись до околицы, он свернул с дороги прямо на ближайшее такое заведение – трактир на деревенской площади.

Пока табунщик пробирался в деревню, небо на западе потемнело. На востоке из-за Ционских скал показалась широкая круглая луна, светло-оранжевый оттенок которой постепенно сменился желтым, а затем и белым. При свете луны Шемма отыскал заднее крыльцо трактира и прислушался. Впереди, на площади, слышался гнусавый говор уттаков и виднелся свет костра, но в самом трактире было тихо. Чуть подождав, табунщик полез внутрь.

Медленно продвигаясь среди перевернутой мебели, он обыскал полки, стойку, затем пробрался в кухню и пошарил там. Его худшие подозрения оправдались – ничего съестного здесь не осталось. Уттаки, безусловно, были мастерами своего грабительского дела.

Подавив разочарованный вздох, Шемма еще раз с пристрастием обшарил кухню и нашел за плитой полурастоптанную краюху хлеба, отскочившую в угол. Он поднял краюху, вытер о перепачканные землей штаны и поднес было ко рту, но вспомнил о Витри и сунул ее за пазуху, а затем выглянул в окно на площадь. Там два десятка уттаков сломали деревянный забор, развели из досок костер и жарили на нем куски мяса, насаженные на копья.

У Шеммы потекли слюнки. Он вылез из трактира и стал подбираться к уттакам, укрываясь в тени деревенских построек. Когда между табунщиком и дикарями не осталось никаких укрытий, он пополз по площади прямо к костру, используя испытанный прием – то и дело прикидываясь убитым. Оказавшись поближе, Шемма вдруг увидел, что это за мясо.

У костра лежали останки убитого человека. Уттаки отрубали секирами куски мяса, накалывали на копья и обжаривали в костре. Если бы желудок Шеммы не был совершенно пуст, табунщика бы непременно стошнило. Он лежал ни жив ни мертв, боясь шевельнуться.

В это время из глубины деревенской улицы вышли еще несколько уттаков, направляясь к костру. Они увидели неподвижно лежащего Шемму, оказавшегося на их пути, окружили его и загалдели по-уттакски. Шемма не знал уттакского наречия – он, как и все жители острова, говорил на языке прибывших с моря. Но табунщик знал и древний лоанский язык, до сих пор использующийся в его родном селении и имевший общие корни с уттакским. Поэтому, когда один из уттаков ткнул его пикой в обширный зад и произнес слово, обозначающее одновременно «вкусный» и «жирный», Шемма безошибочно понял смысл ведущегося вокруг него разговора. Уттаки, несомненно, считали, что это тело будет вкуснее того, недоеденного, валяющегося у костра.

Шемма заорал громче любого уттака, вскочил и кинулся бежать вверх по улице. Дикари на мгновение обмерли, но тут же опомнились и бросились за ним.

Толпа, окружавшая костер, побросала мясо и присоединилась к погоне.

Табунщик не был хорошим бегуном, но смертельная угроза, казалось, придала ему крылья. Пыхтя и топая, как Буцек, он несся по улице прочь от своих нескладных, коротконогих преследователей. В конце деревни он увидел гостиницу, в которой жил, и пронесся мимо нее в скалы, но разгоряченные погоней уттаки не прекращали преследование. Он бежал напрямик, пока не уткнулся в отвесную скалу.

Погоня приближалась. Шемма с непостижимой ловкостью полез вверх, цепляясь за выступы и неровности. Когда уттаки подбежали к скале, недоумевая, куда же исчезла их жертва, он был уже высоко. Добравшись до верхушки скалы, табунщик перевалился через край и вдруг почувствовал, что скользит куда-то вниз по ровной наклонной поверхности. Скольжение ускорялось, затем скала ушла из-под Шеммы, и он с воплем полетел в пустоту.

XIX

Скампада пришел к храму перед самым началом праздника. Он вошел внутрь сразу же за процессией жрецов и оказался впереди, у самых ступеней, ведущих на площадку перед статуей. Когда из-под пола появилась жрица, изображающая Мороб, Скампада поздравил себя с удачей – это была она, Ромбарова девчонка.

Заминка в ритуале, немой диалог магини и Шантора насторожили Скампаду. Умение читать по лицам подсказало ему, что нужно быть готовым к любой неожиданности, поэтому он быстрее других овладел собой и не поддался общей панике, когда уттаки ворвались в храм. Мечущиеся люди толкали и задевали Скампаду, но он удерживался на ногах, выбирая единственно верный путь к спасению. Он вспомнил, что Лила поднялась из-под пола, и взглянул на площадку, проверяя, можно ли скрыться этим путем. Вид упавшего Шантора, отчаянно отбивающейся магини убедил его, что здесь пути нет. Поведя глазами вбок и назад, Скампада вздрогнул от радости. Боковые двери!

Сын первого министра одним прыжком вскочил на боковую панель, подбежал к ближайшей двери и задергал ручку. Дверь не поддалась его усилиям, следующая тоже была закрыта. Скампаду охватило отчаяние, он вновь огляделся вокруг, надеясь на чудо, и увидел пожилого жреца, ползущего к дверям по боковой панели. Черная накидка на груди жреца была насквозь мокрой от крови. Жрец дополз до двери, которую только что дергал Скампада, и приподнялся, пытаясь дотянуться до медного диска на ней, но у него не хватало сил. Он повторил попытку и в этот миг встретился взглядом со Скампадой.

– Помоги, друг… – прошептал он. Скампада подбежал к жрецу, приподнял его и положил его левую руку на диск. Послышался тихий щелчок, и дверь приоткрылась. К чести Скампады, ему и в голову не пришла мысль бежать одному, бросив раненого. Он открыл дверь пошире, подхватил жреца под руки и потащил внутрь. Уттаки, до сих пор не обращавшие на них внимания, заметили, что жертвы уходят, и кинулись следом. Скампада рывком втянул жреца за собой, опустил на пол и захлопнул дверь.

Магическая защелка сработала, и вовремя, потому что в дверь тут же забарабанили уттакские секиры. После нескольких ударов посыпались щепки, в пробитых щелях засверкали лезвия. Скампада нагнулся к жрецу – тот был еще жив и в сознании.