Хранить вечно
Шрифт:
– Да, – ответил Марк и грузно опустился на предложенное место. – Что ни говори, а терма – это великое дело!.. – он огляделся. – Так вот вы где пируете. Я было сунулся в казарму, но там мне какой-то дурнопахнущий лоботряс подсказал, что вы тут. Орясина какая-то в козлиной шкуре. Ещё и косноязычная вдобавок. Я его еле понял.
– Это Лукипор, – догадался Саксум.
– Ну, Лукипор так Лукипор… – не стал спорить кентурион, он вздохнул и рукавом туники вытер вспотевшее лицо. – Жарко нынче… Извини, дружище, что не заглянул к тебе в гости сразу. Сам понимаешь, пока разместились, пока обустроились – не до этого было. Эти два дня – как проклятые! В
Ашер сейчас же сорвался с места:
– Я принесу!.. Я быстро!
Он наклонился, схватил стоявшее возле стола деревянное ведро и бегом кинулся наискосок через пустырь. Кентурион одобрительно проводил его взглядом.
– Ну как он? – кивнув вслед убежавшему брату, спросил Саксум. – Справляется?
– Нормально, – сказал Марк. – Не хуже других… Мечтательный вот только он у тебя какой-то… Бывает, что-нибудь делает, работу какую-нибудь, или там, к примеру, с мечом упражняется – мешок с соломой рубит, как вдруг остановится, руки опустит и стоит, смотрит куда-то. Главное, смотрит и не видит ничего. Окликнешь его, он как будто вынырнет откуда-то, поглядит вокруг удивлённо – мол, где это я? – и дальше продолжает мешок свой рубить, как ни в чём не бывало.
– Это у него с детства, – улыбнулся Саксум. – Он в детстве точно таким же был. Бывало, дашь ему сеть распутать, он поначалу за дело резво возьмётся – пальцы-то у него, понимаешь, ловкие, половину распутает, а потом глядишь – стоит и мечтает с открытым ртом, мух, понимаешь, ловит. Как ты говоришь, окликнешь его, а он повернётся к тебе такой удивлённый и говорит, к примеру: «А я сейчас с Яхве разговаривал». Или ещё что-нибудь в таком роде…
– Что ещё за Яхве такой? – удивился Марк Проб.
– Это – наш бог, – сказал Саксум, – мы ему молимся.
– Представляешь, – отозвался от очага Кепа, – у них всего один бог! Один-единственный! На все случаи жизни. Дикари!
– Заткнись! – сказал ему Марк. – Что б ты понимал!.. А насчёт мечтательности… Я думаю, это ненадолго. Это пройдёт. После первого же боя и пройдёт. Как только крови понюхает, как только увидит перед собой свою смерть с мечом или с трагулой в руке, как только осознает, что есть ситуации, когда думать и мечтать некогда, когда или ты, или тебя, – так сразу и пройдёт… После первого боя почти все меняются…
– Если в живых остаются, – опять подал голос Кепа.
– Тьфу на тебя! – в сердцах сказал кентурион. – Ну что за поганый язык у тебя, Кепа!.. Ты прав, Саксум. Я смотрю, этот Кепа у тебя действительно самое настоящее трепло. Ботало… Может, мне у тебя его и вправду забрать? На месячишко-другой. Он бы у меня быстро научился держать язык за зубами! Что скажешь?
– У меня для тебя есть встречное предложение, – отворачиваясь от Кепы и подмигивая кентуриону, сказал Саксум. – Забирай его у меня насовсем. А мне отдай Ашера. Думаю, обмен для тебя выгодный – необученный юнец против матёрого разведчика… Вот только гарума он жрёт немеряно. Прям беда! Оставит он тебе, понимаешь, через месяц всю кентурию без гарума.
– Ничего, – сказал Марк, – Не оставит. Я его, паразита, во внешний караул отправлю. Навечно. Он у меня состарится
в карауле. У меня этот пожиратель гарума в крепости появляться вовсе не будет. Пусть он там, за крепостной стеной, можжевельник свой вместо гарума жрёт. Он ведь вроде говорил, что любит можжевельник?– Это да! – сказал Саксум. – От можжевельника его за уши не оттащишь. Он за пригоршню можжевеловых ягод папу-маму продать готов…
– Эй!.. Эй!.. Эй!!.. – Кепа, утопив ложку в котелке, стоял столбом и испуганно переводил взгляд с декуриона на кентуриона и обратно; глаза его были большими и круглыми, как у филина. – Эй, вы чего?! Какой ещё можжевельник?!.. Вы меня что, вы меня хотите… в пехоту?! Декурион, ты что?!.. Я не хочу в пехоту! Я не пойду!.. Я ведь!.. Я же!.. Не хочу я! Вы не это!.. Не того!.. – лицо его сморщилось, как от зубной боли, голос стал плаксивым. – Я… я больше не буду!..
Саксум и Марк, не выдержав, расхохотались. Саксум смеялся, навалившись грудью на стол, задыхаясь и вытирая проступающие слёзы. Кентурион – наоборот – откинувшись назад, чуть не падая с чурбачка, не забывая, впрочем, придерживать стоящую у него на колене бутыль с вином. Совершенно сбитый с толку Кепа с самым несчастным видом наблюдал за этим приступом веселья.
– Ой, Кепа… уморил, – отдуваясь, покрутил головой кентурион. – Убил и зарезал… «Я… я больше не буду!» – всхлипывая, передразнил он.
– Кашу, кашу помешивай! – напомнил подчинённому обретший дар речи Саксум. – Подгорит на дне каша-то!
До Кепы наконец дошло. Теперь лицо его приобрело по-детски обиженное выражение. Он громко засопел носом и укоризненно покачал головой:
– Взрослые люди… Начальники… А туда же! Эх! – он махнул рукой, повернулся к очагу и, достав ложку из котелка, принялся с показным усердием мешать исходящую паром похлёбку.
Из-за угла соседней казармы показался Ашер. Он шёл, осторожно ступая, слегка перекосившись на бок и держа руку с ведром на отлёте.
– Слушай, Марк, – сказал Саксум, – как бы мне его у тебя, понимаешь, и вправду забрать, Ашера моего? Всё-таки брат как-никак.
Кентурион пожевал губами.
– Это не так просто сделать… Из пехоты в кавалерию… – он покачал головой. – Это можно только через самого префекта. Через Тита Красса… А до этого тебе ещё надо вопрос со своим примом согласовать. Надо, чтоб именно прим прошение на имя префекта подал… Я – своё прошение, а он – своё.
– С примом я поговорю, – сказал Саксум.
– Поговори, – пожал плечами кентурион. – Может, что и выгорит… С моей стороны, во всяком случае, препятствий никаких не будет. Будет его прошение – будет сразу и моё.
– Спасибо, – сказал Саксум.
– Пока не за что.
Подошёл Ашер и осторожно поставил на один из чурбачков возле стола полное, до краёв, ведро. Марк Проб взял со стола оловянную миску с ручкой, зачерпнул из ведра и с наслаждением напился.
– Холодная, – отдуваясь, одобрил он. – Молодец!.. Ну что, хозяин, давай ёмкость, буду вино разводить.
– Кепа, а где второй котелок? – спросил Саксум у кашевара.
– Под столом, – не оборачиваясь, ответил Кепа.
Спину он теперь держал очень прямо, голова его была гордо поднята, оттопыренные уши сдержанно розовели сквозь густой коричневый загар.
– Обиделся, – кивнул Марку на него декурион.
– Губу закрутил, – подтвердил Марк.
– Переживает, – заключил Саксум.
– Гордый, – сказал Марк.
– Самолюбивый, – поправил Саксум.
– Жалко парня, – покачал головой кентурион.