Хранители рубежей 3. Мурана

– Ты мне мешаешь!

– Спасительница! Это не шутки!

– Гордон! Ты хоть понимаешь, какая это невиданная и роскошная и удивительная возможность – танцевать на балу в 1219 году?

– А умереть в 1219 году ты готова? – призрак был вне себя от праведного негодования.

– А-а! – отмахнулась она, – я не могу умереть! Расслабься!

– Умереть могут все! Тебя просто тяжелей убить, чем других, но Эллина задалась целью и она уверена, что преуспела, – когда он сообщал ей это, танец как раз позволил Ганимеду приблизиться к партнерше.

– Гордон? О чем ты? Какой целью задалась Эллина? – обеспокоился блондин. Облегченно вздохнувший призрак со всеми подробностями передал ему все, что знал от Спекулума и Русала.

– Откуда у Эллины кровь сестер Медузы-Горгоны?

– Насколько Спекулум понял, они познакомились в невесомости. Ты же знаешь, что Медуза, да и ее сестры стали невинными жертвами юной Афины. Так вот, узнав, что Эллина стала жертвой Афродиты, Медуза увидела в ней родственную душу. Ну, а зная, привязанность Афины к Пандоре, – так вообще с превеликой радостью согласилась поучаствовать в ее мести.

Танец опять заставил партнеров разойтись, и Гордон уплыл вместе с Ганимедом. «Ничего себе поворот, – разозлилась Пандора, испортил все удовольствие от танца и еще и без ответов оставил, на самом интересном месте, более того, предпочел мне блондина. Возможно, подслушивать и нехорошо, но ведь это мне грозит опасность… вроде… как бы…» – и она настроилась на то, что слышал и думал Ганимед.

– Проблема в том, что как оказалось, Керт вернул Эллине ее душу. То есть, это – настоящая Эллина, – нерадостно сообщил Гордон.

– Этого не может быть! Душа Эллины была слишком светлой и чистой…. Это невозможно…, – в голосе Ганимеда звучала непоколебимая уверенность.

– Афродита лишила ее способности противостоять тьме, когда внушила ей любовь к тебе. Думаю, ты, как и я, хорошо знаешь, чем наваждение отличается от истинной любви.

– Да, знаю, но…

– И чем же? – непрошено и бесцеремонно влезла в тет-а-тет двух знаек незнайка Пандора.

– Ора, подслушивать нехорошо! – пожурил ее Ганимед. – И ты в курсе, что преодолела мою защиту от ментального вмешательства?

– Теперь в курсе! Спасибо, что сообщил! – она была чрезвычайно довольна собой.

– А как насчет, извини!

– Извини, – без всякого выражения, она просто отмахнулась этим словом, – ну, и что там насчет отличий? – зато второй части ее фразы достались и все ее эмоции и еще нетерпение. Вот только никто не спешил ей отвечать. Но ей сопутствовала удача, и танец потребовал от партнеров сойтись в паре, положив свою руку на руку Ганимеда, да еще и сжав, бесстыдно нарушая все приличия и требования этикета, она, сверля его глазами, опять потребовала: – И-и-и?

– В другой раз объясню, мы итак с тобой и вчера и сегодня слишком много говорили о любви, – безапелляционно заявил блондин. То, что тема закрыта ей было яснее ясного.

– Гордон? С тобой мы ведь не говорили еще о любви…, пожалуйста, – состроила щенячьи глаза богиня.

У Гордона еще не выработался иммунитет по отношению к столь невинно-очаровательному и нежно-убедительному типажу экспертов-манипуляторов, к которому принадлежала Пандора. Поэтому шансов устоять у него не было. Он мгновенно забыл, как груба она была с ним всего минут десять назад, и с готовностью объяснил: – Любовь – это реальность, а наваждение – иллюзия. Любовь отдает, а наваждение хочет получать. Любовь жертвует, а наваждение требует жертв. Любовь – безусловна, а наваждение – ставит условия. Любовь бескорыстна, а наваждение – это наслаждение обладанием.

– То есть любовь – это витамины А, Е и С, а наваждение – это наркотик, – сделала вывод Пандора.

– Где-то так, – подумав, согласился Гордон, – хотя это сравнение, мягко говоря, несколько неожиданное, по крайней мере, для меня, а для тебя Ганимед?

Однако, Ганимед и на этот раз не поддержал предложенную Пандорой и продолженную Гордоном, тему, а наоборот сменил на ту, которая волновала его.

– Я не согласен, что любовь Эллины ко мне была наваждением. Чары Афродиты – они не действуют так грубо как приворот…

– Правильно, приворот – это воздействие на психику, лишь частично затрагивающее душу, а чары Афродиты – берут душу в абсолютный плен. Для жертвы наваждения, любовь – и есть смысл существования. И как ты думаешь, что происходит с такой одержимой душей, когда она получает неоспоримые доказательства измены? – Гордон многозначительно замолчал, позволяя древнему и много повидавшему Хранителю Вселенной прийти к логическому умозаключению.

В этот момент, закончилась музыка. В зал зашли трубадуры, возвещая о предстоящем театральном представлении. Костюмы актеров не оставляли сомнений в том, что гостям предстоит стать зрителями миракля, театральной постановки, повествующей о жизни христианских святых. По иронии судьбы, это представление была сюжетом из Евангелие от Матфея (14: 1-12) и Марка (6: 14-29), повествующей о Саломее, попросившей у Ирода взамен полцарства принести ей голову Иоанна Крестителя на блюдечке.

– Занимательный сюжетец, не правда ли? – он движимый страстью, а она из любви к матери совершают один и тот же смертельный грех, – прокомментировал Гордон, начавшееся действо.

– Не понимаю о чем ты? – в голосе Ганимеда слышалось раздражение.

– Я о том, что наваждение принимает множество форм…, но главное его отличие от истинной любви в том, что оно способно отравить душу.

– Ты не знаешь Эллину, а я знаю…

– Ганимед, прости меня, но ты не знаешь Эллину, вернее ты не знаешь ее теперь. Говоря фигурально, ты знал ее – когда она была звездой, но ты не знаком с ней, ставшей черной дырой. Хотя, я уверен, ты хорошо знаешь, что между сколлапсированной звездой и «извечной» чёрной дырой разницы практически нет, так как их физические свойства и проявления одинаковы.

– Керт и Эллина здесь! – перебила их Пандора. – Так что там с кровью горгон? – в ее голосе чувствовалось явное напряжение.

– Кровь горгон – ядовита настолько, что способна остановить даже бессмертное сердце. И Спекулум пока не нашел ничего о противоядии…

Все время пока шло театральное представление, Ганимед боковым зрением наблюдал за Кертом и Эллиной. И следовало отдать им должное, вели они себя на удивление естественно. Например, Микаэль, уже битый час беседовал с лже-Джейкобом и лже-Викторией, но если судить по его веселому смеху и непринужденной позе, то у него и в мыслях не было, что он беседует с самозванцами. Да и сам Ганимед понимал, что если бы он точно не знал, что эти двое не Каминские – он никогда бы не заподозрил подвоха. Единственное чем они себя выдавали это тем, что лже-Джейкоб и лже-Виктория, как и они с Пандорой, глаз не спускали с Невлина.

– А вечер перестает быть томным, – с усмешкой отметила Пандора, не отрывая глаз от только что распахнутой двери, в проеме которой появились истинные Джейкоб и Виктория Каминские. Так как о них еще и громко доложили, то их приход не мог не остаться незамеченным никем. По толпе сквозняком прошелестел ропот непонимания и замешательства, чем не преминули воспользоваться самозванцы, чтобы просто растаять у всех на глазах. Однако, особенно озадаченным выглядел, разумеется, Микаэль: он готов был поклясться, что ни Джейкоб, ни Виктория ни на секунду не отходили от него в течение последних тридцати минут. И все же, вот они идут, виновато улыбаясь и искренне извиняясь за опоздание.