Хранительница его сокровищ

— Похожа, похожа. И что она с вами делала? — а сам сел рядом и взял её правую руку, принялся нажимать на подушечки пальцев.

— Не знаю. Я спала.

Дверь хлопнула, оттуда вынесло Аттилию.

— Госпожа Элизабетта, вот! Ой, здравствуйте, господин Фалько, — девочка улыбнулась и благовоспитанно опустила взгляд.

В руках у неё был поднос, там стоял большой стакан воды, две чашечки кофе, сахарница и пара пирожных на тарелочке.

— Благодарю, — Лизавета взяла свободной рукой стакан и мгновенно выпила воду.

Сокол отпустил её вторую руку. Кажется, от его манипуляций был толк — головокружение прошло.

— Господин Фалько, вы ведь тоже любите арро? Возьмите, пожалуйста, — Аттилия кивнула на чашечку.

— Спасибо, дитя, — тот только кивнул.

Лизавета же взяла чашку, нюхала, потом размешала сахар — он здесь более крупный, чем дома, и коричневый. Пила маленькими глоточками, не глядя, что там вокруг. Потом взяла пирожное и сьела.

— Вы не знаете, сколько сейчас времени? — до Лизаветы дошло, что в полдень ей снова надо где-то быть.

— Почти полдень, — Фалько поставил на поднос пустую чашку и улыбнулся девочке.

— Ой, мне нужно идти, — Лизавета встала, опираясь на лавку.

— Вам нужно, судя по всему, пойти и поспать, — заметил Фалько.

— Верно, но Магнус велел мне прийти на службу.

— Ох. Ну пойдёмте тогда, что ли, — он подал Лизавете руку, та схватилась за неё.

Потом подумала, что мужчины не любят, когда в них вцепляются, и ослабила хватку.

В храмине он подвёл её к лавке в самом последнем ряду, усадил, и сам сел рядом. Лизавета не слишком хорошо запомнила, что именно было — ну, пели, красиво пели, потом что-то говорили, а внутри всё было в золоте, и много фресок с непонятными сюжетами. Ладно, это потом.

И когда Фалько после службы довёл её до комнаты, то она разве что позволила Аттилии помочь снять платье, а потом сразу же провалилась в сон, едва донесла голову до подушки.

1.15. Лизавета подслушивает и вспоминает

Лизавета проснулась от голосов. Громких голосов прямо над своей головой. И она даже узнала эти голоса — Лис-Астальдо и Крыска-Агнесса. И прямо ссорятся.

— Так я откуда знала, что так получится? Она очень хорошо выглядит для своего возраста! Вы бы дали ей её сорок пять лет? Вот, и я нет! Она выглядит упитанной и здоровой, посмотрите, какие волосы мягкие! А что у неё там внутри — да кто ж это знает! Может быть, у них там все такие, с бородавками не только снаружи! Я и предположить не могла, что процедура так отразится на её сосудах! Может быть, у них там вообще всё не как у людей, на их затрапезной окраине! Вы ведь не сказали, откуда её выкопали такую! — ого, Крыска как будто оправдывается, но разом с тем ещё и нападает!

А о том, что организм человека есть целостная система, здесь, похоже, не знают.

— Агнесса, дорогая, не забывай, пожалуйста, что ты сама родилась отнюдь не в Фаро. И кем тебя считали в родной деревне? Правильно, ведьмой. Злобной ведьмой, которая вылечила соседа только для того, чтобы досадить другому соседу, потому что на самом деле служит Предвечной Тьме. Вспомнила? — надо же, как Лис-то умеет, он не только сладенький и с улыбочками, а ещё и грозный, и суровый тоже!

— Я всё помню, — бросила Агнесса. — И спасибо Великому Солнцу за то, что привело вас туда в нужное время.

— Вот, то-то. И я знаю, что ты потом с этой деревней сделала, — продолжает Лис. — Только пока молчу.

— И что, сможете отдать меня палачу? Ничего нигде не защемит? — ох, Крыска, бедовая ты, интересно, а смотришь ты сейчас куда — неужели тоже в пол?

— Ты не единственный маг-целитель в моём распоряжении. Но ты, помнится, говорила, что тебе интересно не просто повторять одно и то же, от учителей затверженное, но и самой открывать что-то новое. И я дал тебе для этого прекрасную возможность! Это тело нужно мне здоровым, вместе с душой, сердцем и всем, что там ещё есть. Если бы так можно было — её бы сразу убили, а потом мы тихонько призвали бы некроманта, подняли её и заставили бы сделать, что нужно. Но так не работает, увы. Она должна делать всё сама, по своему желанию. И её здоровья должно хватить на опасное путешествие, которое продлится неизвестно сколько. Вечером я пришлю за тобой. Отработаешь. Ясно?

— Ясно, — пробурчала Агнесса. — Она, между прочим, проснулась. И слушает нас.

У-у-у-у, зараза. Определила. Лучше бы утром определила, что пора бы уже остановиться, думала Лизавета.

Её лба коснулись тёплые пальцы — аккуратным жестом.

— Госпожа Элизабетта, вы проснулись? Вы в порядке?

— Проснулась, господин Астальдо, — глаза пришлось открыть. — А в порядке или нет — сейчас узнаю.

Говорить с ними лучше сидя, но никак не лёжа. Лизавета села, потёрла глаза и оглядела спорщиков.

Окна закрыты, на улице, видимо, уже темно. А над головой Лиса Астальдо висит неяркий огонёк, такой же, как вчера освещал дорогу им с Соколом. Или это было не вчера?

— Сейчас ещё сегодня или уже завтра? — пробормотала Лизавета.

— Тот же самый день, утром которого Агнесса вас лечила. Она завтра продолжит, но осторожнее и аккуратнее. Вы уже условились о времени?

— Да, на девять утра, то есть — на три часа.

— О, вы сопоставили время своей родины и наше? — заинтересовался Астальдо.

— Только предположила. Мои часы стоят, мой телефон не включается.

— Вы уже упоминали эти загадочные предметы, что были при вас. Миниатюрные часы встречаются и у нас, правда, они не слишком точны. А вот второй предмет мне непонятен.

— Это средство связи на расстоянии.

— И как оно работает?

Лизавета подумала, что понятия не имеет, как организована сотовая связь. То есть знает про спутники и вышки, и ей этого достаточно.

— Знаете, это технология, о которой я никогда не задумывалась. Просто пользовалась, и всё.

— Понимаю, бывает. Госпожа Элизабетта, я жду вас на ужин. Агнесса, ступай. И если увидишь Аттилию, пригласи её, пусть поможет одеться госпоже Элизабетте.

Аттилия появилась сразу же. Зажгла свечи в подсвечнике, встряхнула платье, предложила расчесать волосы. Лизавета расчесалась сама, волосы замотала в дульку, а потом глянула на разлохмаченную Аттилию.

— А ты чего ходишь растрёпой? Тебя госпожа Агнесса не ругает?

— Ой, ругает! Да мне некогда перед зеркалом стоять, я ж занята всё время!

— Садись, — Лизавета кивнула на лавку и взяла гребень.

— Ой, да вы что? Я сама могу, а вам не положено, — замотала головой девчонка.

— Кем не положено? — усмехнулась Лизавета. — Садись, кому говорю!

Аттилия тихо пискнула и села. Лизавета развязала её верёвочку, расплела косу, хорошенько расчесала волосы. Хорошие, густые, расчёсывать — одно удовольствие! У Настасьи тоже такие были, ибо волосами она — к счастью — пошла не в Лизавету, а в свекровь, пока детка в четырнадцать лет не отстригла косу, а что осталось — выкрасила во все цвета радуги. Вадим матерился, мама плевалась, свекровь напустилась на Лизавету — как она могла такое разрешить. А Лизавета превратилась в соляной столп и делала вид, что не видит и не слышит. Ну увы, такой вот путь выбрала её маленькая девочка для самоутверждения. И если ей так проще и лучше — то пусть так и ходит. Волосы — не зубы, отрастут.