Хребет Мира
Шрифт:
— Я не понимаю тебя.
— Ты боялся любить меня, не понимая мою силу. Ты давно сторонился меня, опасаясь, что во мне живёт злой демон. Но тот демон живёт в тебе, а не во мне. Тот демон — твоя неуверенность, породившая твой страх. Тот демон спеленал тебя надёжнее всякой вражеской верёвки. Ты был всегда уверен в силе своих мышц, но ты жил далеко от мира истинной силы. Я встретилась тебе для того, чтобы познакомить тебя с тем, чего боятся многие люди. Но я лишь напугала тебя. Отец предупреждал меня об этом, но я решила сделать по-своему… Я не выполнила того, что должна была, поэтому я ухожу. Но едва мой дух отойдёт, начнёт дышать мой ребёнок. В нём и останется моя жизнь, моё дело… Я буду жить, и ты узнаешь в нашей дочери
Сидящий Волк сидел перед умирающей женщиной и ничего не мог произнести в ответ.
Вскоре она тяжело задышала и стала тужиться. На зов Сидящего Волка прибежали женщины из соседних палаток и приняли роды. Лесное Лекарство умерла, но, как она и предсказала, начала жить её дочь, в которую перетекли соки материнской мудрости, невидимые человеческому глазу.
В день похорон тесть подошёл вплотную к Сидящему Волку и несколько раз сказал ему:
— Поскорее возьми себе новую жену, найди кого-нибудь помоложе, — Ветви Дуба нахмурился и добавил: — И лучше возьми себе не одну жену…
Весной Ветви Дуба собрал стариков и объявил, что намерен умереть. Он просил, чтобы его не беспокоили никакими обрядами. Как-то вечером он покинул деревню, медленно шагая через глубокие сугробы, залитые розовым светом, и скрылся в еловых тенях леса. Никто не последовал за ним в тот день, но примерно через месяц небольшой отряд, возвращавшийся из набега на Черноногих, обнаружил человеческие останки, прислонённые к шершавому стволу сосны. Индейцы признали одежду Ветвей Дуба.
Когда дочке, которую тоже звали Лесное Лекарство, исполнился один год, Сидящий Волк привёл в палатку новую жену. Её звали Язык Лисицы.
Лесное Лекарство росла очень быстро. Казалось, что у неё внутри время бежало по совершенно иным законам. Кто бы ни увидел её, всегда готов был поклясться, что она развивалась вдвое быстрее обычного. Удивительное сходство с матерью проявилось уже на десятый год её жизни. Во всех качествах своего ума она невероятным образом повторяла усопшую. Девочка была действительным воплощением Лесного Лекарства, своей матери.
В свои десять лет она выглядела на все шестнадцать. В это время Сидящий Волк достиг тридцати шести зим и, подобно всем мужчинам в этом возрасте, считался в самом соку.
Взволнованно наблюдая за развитием Лесного Лекарства, он замечал, как его начинали одолевать страшные мысли. Ничего ужасного нет, когда в собственной дочери отец замечает зрелые силы женщины. Но Сидящий Волк видел перед собой не просто молодую женщину, в глазах которой горела страсть и блистала мудрость, но видел перед собой собственную жену, не протянуть к которой руку стоило ему огромных сил. Улыбка его дочери была улыбкой его жены. Движения его дочери были движениями его жены. Они двестали для Сидящего Волка одним целым. Лесное Лекарство смотрела на отца с той же напряжённостью мысли, которой были некогда зачарованы глаза его жены. В словах дочери он слышал голос и мысли жены, и это приводило его в безумие.
— Великий Дух, чего ты хочешь от меня? — вопрошал Сидящий Волк, удаляясь из родной деревни, чтобы скрыться в каменной пещере и провести в одиночестве несколько дней. — Что за испытание послал ты мне? Я не могу понять этого. Происходящее со мной приводит меня в трепет. Я вижу, как ничтожно малы все мои знания. Я пугаюсь непонятного, которое Ты, Великий Дух, поселил во мне. Я пугаюсь его сегодня гораздо больше, чем пугался при жизни моей жены — Лесного Лекарства. Она сотворила колдовство, с которым я не в силах справиться…
Регулярно постясь, Сидящий Волк пытался получить какой-нибудь
знак свыше, но невидимый мир духов оставался нем к его мольбам. Одинокие дни в горной пещере не облегчали душевных страданий мужчины. Ему удавалось лишь на короткое время удалиться от Лесного Лекарства, но не освободиться от её чар.Марсель-Молчун едва передвигал ногами, когда Сидящий Волк обнаружил его на берегу Медвежьего Ручья у подножия горы со странным названием Упавший Хорьковый Хвост. Индеец прекрасно знал белого человека и уже много лет относился к нему, как к родному брату, пройдя с ним бок о бок не через одно сражение.
— У тебя странный вид, мой друг, — произнёс воин, склонившись над заснеженной фигурой Молчуна. — Я не видел тебя две зимы, но не думал, что долгие странствия сделают тебя таким бедным и измученным. Хорошо, что я не принял тебя за проклятого Черноногого или за грязного Отрезателя Голов. Ты помнишь нашу первую встречу? Ха! Теперь мы поменялись местами, мой друг.
В голосе индейца угадывались насмешливые нотки.
— Мои путешествия тут ни при чём. Всё дело в Чёрном Быке, чтоб ему неладно было!
— Неужели ты схватился с Чёрным Быком? — взмахнул руками удивлённый дикарь.
— Он разграбил мой дом! Я убил его самого и его мужчину-жену.
— Великий Дух помогал тебе, — ещё больше выкатил глаза Сидящий Волк. — Я не встречал никого, кто мог бы потягаться с Чёрным Быком, да и Два Лица, который сделался его женой прошлой весной, прежде совершил много славных подвигов. Да, Стоящий-Над-Нами покровительствует тебе, Большое Крыло.
Среди Птичьего Племени Молчун давно был известен под именем Большого Крыла, которое получил за то, что перемещался через всю страну и исчезал без следа в чужой земле, а затем привозил оттуда множество удивительных вещей. Он казался индейцам похожим на могучую птицу, улетавшую из гнезда в неизвестность и возвращавшуюся каждый раз с пищей для своих птенцов. Пищей были товары из торговых постов: цветастые шерстяные одеяла, ножи и топоры, порох, огнестрельное оружие, зеркала, бусы и прочая мелочь.
Тёмным мутным утром, проведя ночь в небольшом шалаше, Молчун вместе с Сидящим Волком отправился в стойбище индейцев, расположенное в двух часах пути. Марсель сидел позади своего друга и мысленно проходил через все обрушившиеся на него за последнее время невзгоды.
Над деревней Абсароков висела убаюкивающая тишина, лишь кое-где лаяли огромные собаки, рыскавшие по хрустящему снегу, пригнув головы и вынюхивая что-нибудь на завтрак. Большие конусные жилища индейцев стояли покрытые слоем снега, на верхушках шестов, служивших каркасом палаток, покачивались длинные связки конских волос и цветные матерчатые ленточки. Между шестами тянулись вверх почти неподвижные струйки голубого дыма. С десяток лохматых грязных псов выскользнули из-под входных пологов жилищ и бросились навстречу приехавшим, показывая большие жёлтые клыки. Сидящий Волк отмахнулся от них, подняв над головой плётку с рукоятью из распиленного оленьего рога.
Не успел он остановить коня перед своей палаткой, как кожаный покров входа откинулся, и снаружи показалась женщина, очень юная и очень красивая.
— Здравствуй, отец, — голос её прозвучал строго, и Молчуну показалось, что её лицо было покрыто невидимой мрачной тенью.
Он соскользнул на землю и похлопал индейца, всё ещё сидевшего на лошади, по колену:
— Какое чудесное лицо у твоей дочери!
Сидящий Волк метнул на приятеля страшный взгляд, но тот продолжал смотреть на Лесное Лекарство. Он не видел дочь Сидящего Волка два года и теперь был просто потрясён стремительным превращением маленькой девочки в полнокровную молодую женщину неописуемой красоты. Более того, он ощутил, как невидимая цепкая рука ударила его в грудь, проникла внутрь и безжалостно стиснула его сердце. Молчун вздрогнул и поспешил отвести глаза от девушки.