Хрен с бугра

Еще в давние годы моей юности анекдот породил формулы, определявшие черты разных народов в минимально короткой форме:

«Один немец — солдат. Два немца — генштаб. Три немца — Мировая война..

Один еврей — гешефт. Два еврея — блат. Три еврея — наркомат.

Один русский — балда. Два русских — мордобой. Три русских — очередь за водкой».

Вряд ли миролюбивые немцы, таланные от рождения евреи и испокон веков беспутные русские могут без обиды воспринять такие определения. Но, бьюсь о заклад! — чужим характеристикам они улыбнутся сразу.

Чуть позже, примерно году в тридцать седьмом прошлого трудного века, появилось очередное определение национальных характеров.

«Собрались десять мужчин. Один говорит: У меня на заметке есть десять девочек. Можно весело провести время. К сожалению, одна нездорова. И увы, у нее далеко не грипп. Только какая из десяти — неизвестно. Как же быть?

— Се ля ви, — бодро сказали мужчины. — Рискнем!».

Все они были французы.

«Собрались в другом месте десять других мужчин. Один говорит:

— Есть свежие анекдоты. Жаль среди нас один — стукач. Только кто из десяти — неизвестно. Как же быть?»

— Рискнем! — сказали десять мужчин. — Рассказывай!»

Все они были русскими.

Когда Игнатий Кашурин под баян исполнил отходную нашему Дорогому Никифору Сергеевичу, которого ближайшие соратники по партии и правительству вдруг уценили и списали в тираж, освободив от бремени больших обязанностей и права считаться Большим Человеком, чтоб «опять не колбасил», до наших краев дошло, будто в столицах начались забастовки. Терпеливые горожане взорвались и вышли на улицы с транспарантами: «ВЕРНИТЕ НИКИШУ! ЛУЧШЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ ЖИТЬ БЕЗ ХЛЕБА, ЧЕМ ГОД БЕЗ АНЕКДОТОВ».

Всем почему-то показалось, что с уходом дорогого Никифора Сергеевича с исторической сцены источник народной мудрости оскудеет, сила его уйдет в песок.

Слава богу, все так сильно ошиблись!

Анекдот в нашем обществе не умирал никогда. Даже в годы, когда Великий Сталин преобразовывал общество, осуществляя планы густых людопосадок в сибирской тайге, и еще совсем не думал о преобразовании степей путем посадки лесополос, анекдоты о вожде не иссякали. Только передавали их шепотом с губ на ухо людям доверенным, стараясь, чтобы рядом не оказалось свидетелей.

В разных слоях монолитного общества, объединенного Коммунистической партией в единый советский народ, анекдоты были разными.

«Заспорили Гитлер и Сталин, что более действенно — убеждение или принуждение.

— Я за принуждение, — сказал Гитлер. — Вот смотрите.

Он намазал кусок хлеба горчицей, поманил пса, наступил тому на хвост и давил до тех пор, пока собака все не сожрала.

— Вам хорошо, герр Адольф, — сказал Сталин, — у вас есть хлеб. А у меня только горчица и убеждение. Вот смотрите. Берем горчицу. Поднимаем псу хвост и мажем жопу. Теперь он пока не вылижет все дочиста, не остановится.

— Да, — согласился Гитлер, — теперь и я понял: убеждение — это сила».

Такой анекдот в сороковые годы тянул, по меньшей мере, на десять лет без права переписки. На хитром языке служителей НКВД это означало пулю в лоб. Тем не менее, крамольный анекдот рассказывали. Правда, сугубо доверенным друзьям и по-тихому. Но случались и прокольчики.

« — За что посадили? — спросили новичка, который появился утром в камере Бутырской тюрьмы.

— За лень. Вчера мне анекдот о Сталине и Гитлере рассказали. Надо было тут же бежать в НКВД и стучать. А я отложил до утра. Кто-то оказался не таким ленивым».

Великий Сталин тоже любил анекдоты. Для него их специально коллекционировали.

« — Много анекдотов обо мне собрал? — спрашивал Сталин Лаврентия Берию, своего подручного палача.

— Целых два сибирских лагэра, товарищ Сталин, — отвечал тот».

Анекдоты Сталину умело рассказывали его некоторые приближенные. Одним из них был министр юстиции Горшенин. Подходя к залу заседаний Совета министров, Вождь прислушивался. Смеха не слышал. Входил. Спрашивал:

— Горшенин заболел или опоздал? Почему никто здесь не смеялся?

Какие же анекдоты рассказывали вождю и каким из них не заборонялось смеяться?

« — Вчера Черчилль и Рузвельт, — докладывал Берия Сталину, — всю ночь плели заговор против Советского Союза.

— И что?

— Ничего. Черчили, черчили, а рузувельтатов никаких».

— Ха-ха!

«Сталин вызывает Молотова.

— Завтра у меня встреча с фон-Риббентропом. Найдите мне официанта с именем Трифон.

— Зачем, товарищ Сталин?

— А я буду все время обращаться: «Господин фон-Риббентроп, сейчас товарищ три фон Иванов подаст вам новую вилку».

— Ха-ха-ха!

Рассказывают, что один остроумный, но не понравившийся Вождю анекдот стоил рассказчику жизни.

Некто Карл Радек, слывший приятелем Сталина, нередко доводил до колик слушателей своими остротами. Но однажды Сталин попросил:

— Карл, расскажи самый последний анекдот обо мне.

— Самый последний? — спросил Радек. — Он в том, что ты — великий вождь и учитель советского народа.

«Приятель» тут же пополнил коллекцию рассказчиков, которую собирало НКВД.

Анекдот не всегда насмешка и ерничество. В иных заложена большая наука жизни.

«Однажды сибирским утром из-под застрехи дома вылетел на кормежку воробей. Мороз трещал под пятьдесят. Пролетел воробей метров сто, околел, и камнем упал на землю. Лежит домерзает, с жизнью прощается. Мимо шла корова. Задрала хвост и ляпнула на воробья огромную дымящуюся лепешку. Тот в тепле отогрелся, стал перышки очищать, однако взлететь не сумел. Заметила его старания кошка, подбежала, цапнула и сожрала воробья.

Отсюда простая мораль. Не всегда враг тот, кто на тебя навалил кучу. Если попал в дерьмо — не рыпайся, потому что не всегда друг тот, кто тебя из кучи вытащит».

Помимо «ха-ха!», которые вызывали анекдоты в эпоху Великого вождя и Учителя советского народа, подобные байки давали простому человеку пищу для размышлений, утверждали в обществе новую мораль, каждому прививали новое мировоззрение, заставляя понять, что дерьмо — естественная среда нашего обитания, в нем в студеные морозы теплота и целительная сила. Попал в дерьмо — не дергайся, не поддавайся искушению выбраться, иначе окажешься в лапах доброхота, который тебя сожрет. Короче, не тот враг, кто на тебя навалил, а тот, кто делает вид, будто тебя спасает.