Хрен с бугра

И тут вперед выдвинулся полковник Ломов. Напрягаясь и деревенея, он выпятил могучую живото-грудь и прохрипел с нескрываемой злобой и готовностью к самопожертвованию:

— Моя вина, Дорогой Никифор Сергеевич! Бить меня надо! Ох, как бить! Не успел канализировать! Да и угляди за ними! Лезут как тараканы из соседних областей. А права чистить их у меня нет. Дайте право, мы их в дубинки! По головам!

Наш Дорогой от неожиданности замер. Он обращался к тем, кого знал, на чье понимание всемерно рассчитывал, и вдруг кто-то незнакомый решительно и горячо угадал его подспудные желания. Хрящев повернулся к Первому.

— Кто таков? Почему не знаю? Прячешь от меня кадры?!

Первый пояснил негромко:

— Начальник областного управления охраны общественного порядка. Полковник Ломов.

— Мы уже купили дубинки, — сказал наш Дорогой, теперь уже обращаясь к Ломову, и протянул ему руку. — Оказывается, у нас такого пустяка сделать не могут. Пришлось в Лондоне доставать. А вот раздавать их наши бюрократы не торопятся. Позор! Вернусь в Москву, дам министру указание. Пусть вооружает милицию. Вашу — в первую очередь. Вы сумеете применить дубинки правильно. Я вижу.

Ломов схватил руководящую сильную руку двумя своими и стал ее одержимо трясти. Лицо побагровело от удовольствия. Глаза полезли из орбит. Шея, распиравшая ворот, сделалась темно-красной, будто ее обмазали железным суриком. Потужился Ломов и неожиданно для всех гаркнул:

— Да здравствует! Ура, товарищи!

В растерянности кто-то даже поддержал боевой клич Ломова, но вышло нестройно и крайне жидко.

— Ю-ря-я-я! — прозвучало над поляной и тут же стихло. Этот тощенький аккорд, оборвавший цыганскую пляску, до сих пор рыданьем звучит в моих ушах.

ТОРЖЕСТВЕННЫЙ МАРШ

Однажды, приехав в воскресенье к сестре, я шел задами деревни Рогулька. И вдруг из-за овина вынеслась навстречу ватага. Ребята кричали «Ура!» и палками-саблями рубили врага — крапиву.

Впереди скакал Венька Клячин. На плечах — красные тряпочки с чернильными звездами. На груди — пять малиновых колючек от репейника — ордена.

Увидев меня, Венька остановился и чинно сказал:

— 3драсьте!

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — ответил я по форме, считая, что по годам и заслугам на большее звание малец не может претендовать.

— Не лейтенант вовсе, — строго заметил Венька, уличая меня в незнании знаков различия. — Я Верховный главнокомандующий, генеральный полковник. И пять раз всем Герой!

— Ну, прости, — извинился я. — Сослепу не разглядел. Может, старею…

Венька взмахнул саблюкой и довольный поскакал дальше. За ним рванулось все войско, бывшее под командой генерального полковника.

Уезжая из Рогульки на другой день, у самой околицы встретил деда Ерёму Криволапова. Он шел навстречу, загребая босыми ногами теплую пыль. На выцветшей гимнастерке от плеч до пояса через всю грудь висели две фронтовые медали бронзового достоинства и десятка два покупных значков разных форм, цветов и размеров.

— Что это нынче при всех наградах? — спросил я после того как пожал руку, протянутую стариком.

— Ужо там и при всех! — возразил дед Ерёма энергично. — Разве их столько должно быть у боевого командира? Как служил на войне отделённым, так сам товарищ капитан Дурыкин всё ко мне подъезжал: «Товарищ Криволапов, товарищ Криволапов». Потом пришло время орден дать. А мне заявляют: ты по спискам не проходил. Как же это так могло быть?! Ну скажи, вот ты городской и знаешь всё. Это разве законно не дать мне орден, если я через всю войну от рядового до самого старшего сержанта линию службы довел?

Истины ради замечу, что свою линию дед Ерёма, тогда еще сравнительно молодой, вел на складе обозно-вещевого снабжения. Но с детства до старости живет в нас тоска по наградам, званиям, почестям. Дослужившись до сержанта, мы уверены, что достойны ордена. Полковник вправе считать себя обойденным, если ему вдруг не дали трех орденов. Генерал в тайниках души лелеет надежду на геройскую звезду. Не даром говорят, что для удовлетворения офицерского самолюбия тайный приказ министра обороны разрешал полковникам носить на кальсонах лампасы, а подполковникам ходить дома в папахах.

Не избежал соблазна продемонстрировать нам, лицам штатским и чинов не имевшим, свои регалии Генерального Полковника и наш Дорогой Гость.

Где и как, при каких обстоятельствах это произошло, расскажу с соблюдением тактики преднамеренного литературного отступления.

На восточной границе нашей области от урочища ДурА — с ударением на «а» — начинаются пустоши, которые километров на сто — сто пятьдесят вклиниваются в соседние земли. Поскольку на всех военных картах урочище испокон веков обозначалось сокращением «ур», вся фраза многими поколениями воителей читалась слитно как «УрДура». И полигон, возникший здесь, получил название «Урдурайского».

Во время великой войны Урдура захирела. Артиллерийскую бригаду, стоявшую там, отправили на фронт. Ее место занял запасный пехотный полк, ускоренно готовивший новобранцев к кровопролитию и утрате жизни во славу Отечества. Потому несколько лет подряд артиллерия не кромсала лесисто-болотистую местность, это позволило полчищам комаров удесятерить свои и без того мощные силы.

После войны, когда новорожденным ракетам стало тесновато на полигонах центральной полосы, их траектории потянулись в далекую, заново открытую Урдуру. Мощные взрывы стали корежить комариные пустоши, на глазах преобразуя природу.

За несколько лет до посещения Урдуры нашим Дорогим Гостем в деревеньку, получившую статус поселка городского типа, пришла и встала мотострелковая дивизия полного штата. Командовал ею генерал-майор танковых войск богатырь Иван Степанович Ахман.

Поначалу, пока я не проник в существо таинственных обстоятельств, фамилия генерала вызывала у меня не только удивление и любопытство. Было в ней что-то недосказанное, по хулигански отчаянное. Потом вдруг все объяснилось легко и просто.

За плечами командира лежала биография боевая и красочная. А на плечах размещались погоны без просветов с одной большой звездой. Получил их Ахман в боях на территории Австрии в сорок пятом году. Танковая бригада молодого полковника столкнулась с двумя полками дивизии СС «Бранденбург» в предгорьях Штирийских Альп. Столкнулась и смолола в прах всё, что пыталось встать на ее пути.

Фамилия удачливого полковника в те дни звучала до удивления просто и черноземно: Иван Степанович Ахламон. Но когда список полковников, представленных к генеральским званиям, лег на рабочий стол Верховного Главнокомандующего товарища Сталина, тот задумался: не перекрестить ли молодца Ахламона, дав ему другое, более подходившее генералу имя.

Новые обряды крещения революция у нас возвысила над старыми родниковыми началами.

Отчего на Руси испокон веков было так много Иванов? Да потому, что в святцах числилось более полусотни Ивановых дней. В среднем каждые шесть дней в году для Иванов приходился день ангела. Значит, когда ни родись, стать Иваном шанс имелся преогромный. Ткнет поп пальцем в строчку святцев, и ты — Иван. Раз много Иванов, то не меньше Ивановых, Ивановских, Иванченко, Иваненко. Теперь Иваны перевелись. Не совсем еще, но полку их поубавилось. Уникальное произведение своих любовных утех родители предпочитают именовать по собственному же вкусу. Не звучит для семьи, где на двоих восемнадцать классов школы, коридор ПТУ и комната приемной комиссии вуза, простое сермяжное имя Иван. Эдики, Владики, Германы пошли в жизнь гуськом.