Христианская гармония духа

Мировоззрение настолько шире, разумнее и стройнее прежнего, насколько свободный разум и свободная наука выше слепого, грубого эгоизма скотоподобного раба ощущений.

Идеал: всеведение и всемогущество.

Нравственность: самоотверженное служение кумиру – науке.

Гордость сознательная, мотивированная, признаваемая за добродетель и даже за основу всей этики. Холодная надменность разумного существа, обоготворяющего разум и сознающего себя разумным.

Гнев проявляется всего чаще в форме оскорбительного презрения ко всему, что кажется неразумным и тем, что кажется провинившимся перед кумиром – разумом. Во всяком случае, тут гнев перестал быть тем диким, стихийным явлением, каким он был при господстве ощущений, не преображен любовью до таинства вдохновения святого гнева, а только умерен требованиями разума.

Эгоизм сознательный, мотивированный, признаваемый за неотъемлемое священное право под именем индивидуальности. Если прежде он был неизбежен потому, что у каждого свое чрево, тут он неизбежен потому, что у каждого свой разум. Вера в Бога без любви не может служить объединяющим началом даже и тогда, когда признают личного Бога, признают в теории и греховность эгоизма; от признания до реальной победы так же далеко, как от слова до дела; для признания достаточно логичной выкладки ума, для реальной победы нужна громадная духовная сила, возможная только как результат торжествующей, царственной любви. Тем более беспочвенна борьба с эгоизмом при вере в туманную фикцию пантеизма, если все люди – частичные проявления божества, нет смысла говорить о различии между добром и злом, всякая мысль и всякая похоть самого порочного существа – абсолютная правда и абсолютное добро, никакая этика невозможна, бессмысленно и всякое самоограничение, и всякое самоотвержение. Пока разум добровольно не подчинится любви, до тех пор эгоизм может быть только осужден в теории, но не побежден в действительной жизни; всего чаще его не осуждают и в теории, а, напротив, признают явлением вполне законным и даже восхваляют под названием сильной индивидуальности – трезвой практичности – чуждого сентиментальности, здорового взгляда на вещи и самый альтруизм допускают только на эгоистических началах и по эгоистическим соображениям. Во всяком случае, и эгоизм перестал быть тем диким, стихийным явлением, каким был при господстве ощущений; теперь он умеряется выкладками разума о необходимости согласовать требования своего эгоизма с требованиями эгоизма других. Отрицая права любви, издеваясь над жизненным значением любви и осмеивая, как неразумную, а потому и вредную утопию, организацию жизни на основах любви, верят в возможность стройной организации жизни на основах разума без любви, самое большее – при содействии расчетливого альтруизма, и не находят наивной утопией несбыточную мечту о примирении интересов миллионов холодных эгоизмов, гордых сознанием священных прав индивидуальности.

Уныние законное, неизбежное для поклонников разума, сознающих бессилие своего кумира отвечать на насущные вопросы о первопричинах и конечных целях бытия, о смысле жизни мира и земной жизни человека, сознающих безвыходное отчаяние своего бессмысленного, сознательно скорбного бытия. Тут иных выходов быть не может: или сознательная мировая тоска философов-пессимистов, или вера живая в Бога-Любовь, дающая разумный смысл самой деятельности разума и добровольное подчинение разума любви, или погружение в беззаботное пьянство жизни и унижение разума до позора рабства властным ощущениям.

Радость идейная и жестокая. На ней отблеск рая, насколько она зависит от постижения вечных законов жизни мира, и отблеск ада, насколько она равнодушна и неуязвима среди горя и страданий земного бытия.

Совесть математическая, как результат бесстрастных математических выкладок властного разума, и фальшивая, насколько в этих выкладках упущен элемент любви и его истинное значение.

Честь – плодотворное служение на пользу мысли и науке.

Долг – подчинение разуму любви и ощущений. Самопожертвование холодное, расчетливое и потому не логичное.

Братолюбие еще невозможно, как и братство христианское, как торжество любви над холодным разумом и бесстрастной справедливостью, как стеснение свободолюбивой индивидуальности.

Религия, освободившись от тяжелых цепей мелочной регламентации обоготворенной буквы мертвящей, освободившись от рабства подзаконного, не воспрянула до святого таинства преображения человека в новую тварь силою духа животворящего, а остановилась на промежуточной ступени – философии христианства. Тут впервые возможен холодный мрачный аскетизм, отрицающий права любви и ощущений во имя разума, считающий богоугодным самоистязания, умерщвление плоти, восстающей на разум.

Основы жизни: разум, наука и корыстные соображения о выгоде личной, семейной, общественной, государственной или даже и общечеловеческой, смотря по тому, насколько широко умственное развитие поклонника разума, который может быть и очень глупым и очень неразвитым человеком, не доросшим до идеи о солидарности его личных интересов с какою-либо общественною группой.

Сдерживающие начала – соображения о разумности и выгодности.

Путь – наука и выкладки разума.

Истина – результат доверия в непогрешимость собственных наблюдений, опыта других людей и выкладок человеческого разума.

Жизнь – бесцельный умственный спорт, нечто вроде раскладывания разумом бесконечно разнообразных, но одинаково бесцельных умственных пасьянсов.

Наука – самодовлеющее божество, которому все подчиняют как священному результату деятельности обоготворенного разума, которому приносят человеческие жертвы, как прежде их приносили богу-чреву, с безмятежным самодовольством, с полным убеждением, что так и быть должно, что иначе и быть не может.

Искусство тенденциозно до принципиальной враждебности к изяществу и красоте, ради торжества голой идеи и правды научного изучения жизни, как она есть.

Литература – научные протоколы, долженствующие служить материалами и документами по психологии, социологии и другим наукам, или популярные трактаты для немощных разумом.

Семья – деловое учреждение, основанное на договоре и крепкое строго определенными, основанными на взаимных выгодах отношениями всех своих сочленов.

Отец – главный казначей, расплачивающийся за свои права мужа и отца. Сознает свое позорно-глупое положение, тяготится им и возмущается им во имя разума.

Мать, как наиболее слабая из воюющих сторон, или вернее, как завоеванная страна, капитулировавшая при заключении мирного (брачного) договора, тяготится своею бесправностью, возмущается ею во имя разума и старается хитростью обратить в рабство своего законного властелина или, по крайней мере, оградить от его произвола себя и детей.

Молодой человек во имя разума требует для себя всяких выгод от семьи, общества и государства, не признавая за собой никаких обязанностей по отношению к ним.

Молодая девушка во имя разума требует уравнения ее прав с правами молодого человека.

Муж, отрицая во имя разума права любви и ощущений, не может уважать жену как таковую и мирно уживается с ней только в том случае, когда видит в ней умного и полезного товарища в своей деятельности дельца или ученого.

Жена в лучшем случае заменяет любовь к мужу уважением к авторитету его ума и познаний.

Старики сохраняют чувства собственного достоинства и уважения других, пока не ослабеют их умственные способности, пока другие могут извлекать для себя пользу от накопленных ими знаний и опыта, пока не утратили научной или рыночной ценности их труды на пользу науке и прикладным знаниям.

Друзья – сотрудники по научным трудам, или единомышленники в какой-либо области жизни разума, или соучастники в каких-либо предприятиях, или просто люди, нужные по выкладкам разума.

Общество. Все отношения основаны на соображениях о взаимной пользе и имеют характер более или менее замаскированных биржевых сделок. Общественное мнение не имеет более того абсолютно развращающего влияния, какое имело при господстве ощущений, кулака и золотого тельца. Оно требует подчинения ощущений разуму, с одной стороны, и в то же время осмеивает во имя разума любовь; таким образом, оно одновременно может оказывать морализующее влияние на раба ощущений и развращающее влияние на истинного христианина, если он имеет слабость к нему прислушиваться, его бояться и, тем более, ему подчиняться.

Государство признает своею обязанностью не только заботы о материальном благоденствии страны и ограждение безопасности личной и имущественной, но и гарантии свободы мысли, и прав разума, и заботы о водворении справедливости не только в отношениях между частными лицами, но и в отношениях самого государства к своим подданным. Конечно, никакой справедливости при этом не достигается, так как холодная формальная справедливость, основанная исключительно на выкладках разума, слишком часто является высшею несправедливостью при свете любви. Тут – наивная попытка путем мелочной регламентации водворить рай в отношениях между эгоистичными, злыми и порочными, хотя и умными или даже учеными демонами; во всяком случае, в теории признаны права разума, свободы мысли, свободы слова, признана обязанность государства относиться с уважением к человеческой личности, по крайней мере, к ее разуму, что представляет громадный шаг вперед, сравнительно с бесправными, презираемыми холопами периода царства ощущений.