Христианство и спорынья

«Еретики — собаки», — говорил Аввакум, — «как-то их дьявол научил: жива человека закопать в землю». Аввакуму не повезло — еретиком был признан именно он. Но в то, что все действия его врагов — от влияния дьявола, протопоп верил свято. «Не их то дело, но сатаны лукаваго», «не ваше то дело, но бесовское научение». В другой из «бесед» Аввакум повторяет: никониане изменяют церковное предание «и говорят сами, дьяволом научени: как-нибудь, лишь бы не по-старому!» Впрочем, вера у протопопа была не только в дьявола — видел Аввакум и «пролезающих через стену» ангелов. Когда заключенный в Андроньевом монастыре протопоп так «куса хлеба захотел», что «изнемог», один из ангелов ему хлеб принес. Это «хлебное чудо» так запомнилось Аввакуму, что он неоднократно его описывал — и в челобитной царю (1664 г.), и в «Беседах» (1678 г.): «Възалкал я, бедной, в третей той день, хватить куса хлеба захотел. А се много кричал, обличая ево, собаку, изнемог. Молодые были времена — поесть-тово захотелося! Ныне бы, за божиею помощию, хотя и три недели, ино бы даром. Пришел ко мне тогда в потемках тех не знаю человек, не знаю ангел, принес хлеба и штей. Накормил меня, да и опять ево не стало. А двери те полатные не отворялись. Бог ево знает, как он сквозь стену ту пролез». Почему то мне кажется, что «шти» не с белым хлебом едят. А после того черного — так и не только ангелов увидеть можно было.

На соборе 1681–1682 гг. было решено судить раскольников, уничтожить их часовни и пустыни, запретить продажу тетрадей, листов, столбцов с выписками из Священного Писания, отбирать старые книги. На волне таких решений в апреле 1682 года протопоп Аввакум, священник Лазарь и др. были живыми сожжены в Пустоозерске. Существует версия, что Аввакум пригрозил сжечь себя сам, а при попытке взломать двери обещание свое исполнил. Возможно, и так. По крайней мере, лавры «всесожженных» ранних христиан давно не давали протопопу покоя. Аввакум восхищался: «А в Нижнем (Новгороде) преславно было: одних еретики пожгли, а другие, распалившись любовью и плача о благоверии, не дожидаясь еретического осуждения, сами в огонь дерзнули, да цело и непорочно соблюли правоверие. И сожгли свои тела, души же в руки Божии предали, ликуют с Христом во веки веков, самовольны мученички, Христовы рабы. Вечная им память во веки веков! Доброе дело содеяли… надобно так! …Да еще бы в огонь християнин не шел! Сгорят-су все о Христе Исусе, а вас, собак, не послушают. Да и надобно так правоверным всем: то наша и вечная похвала, что за Христа своего и святых отец предания сгореть».

Закон 7 апреля 1685 года постановил жечь в срубе нераскаянных раскольников, «буде не покорятся», а при возврате к расколу «казнить смертью», казнить тех кто перекрещивает и «смотреть накрепко, чтобы раскольники в лесах и волостях не жили, а где объявятся, самих иметь, пристанища их разорять, имущество продавать и деньги присылать в Москву». А также сжигать тех, кто призывает к самосожжению. На Руси в XVII веке жертвами костра стали десятки тысяч раскольников (не считая тех, кто не успел укрыться в очистительном огне — их топили, рубили на части, закапывали живыми в землю). Покончив с раскольниками, Православная Инквизиция вернулась к прежней задаче — к ведьмам.

Активную роль служителей культа в организации и ведении ведовских процессов отмечает царский указ 25 мая 1731 года. По этому указу епархиальные архиереи должны были наблюдать, чтобы борьба с чародейством велась без всякого снисхождения. Указ напоминал, что за волшебство назначается смертная казнь сожжением. Сожжению подвергали даже тех, кто, не «боясь гнева божьего», прибегал к колдунам и знахарям за помощью. Перед сожжением их еще били кнутом. Церковники об указе не забывали и всегда зорко стояли на страже — через сорок лет после того (в 1779 г.) епископ Устюжский доносит о появлении колдунов и волшебников из крестьян мужского и женского пола, которые «не только отвращают других от правоверия, но и многих заражают разными болезнями посредством червей».

Как и в Европе, после пыток обвиняемые сознавались в любых «преступлениях». Некоторые оговаривали себя (опять точно так же, как в Европе). Так в XVII веке старица Олена сама созналась, что портила людей и некоторых из них учила ведовству, и была сожжена в срубе, «как еретица, вместе с чародейскими бумагами и кореньями». В Тотьме в 1674 году была сожжена в срубе, при многочисленных свидетелях, обвиненная в «порче» женка Федосья и т. д. Вера в реальность существования ведьм была сильна как в народе, так и у властей. Когда в 1632 году на Русь дошла весть из Литвы о том, что какая-то рогана (ведьма — по-литовски) наговаривает на хмель, чтобы навести моровое поветрие, так сразу же было указано запретить тот хмель закупать — под страхом смертной казни. Вообще говоря, казнь на костре в России была еще более мучительной, чем даже в католической Европе, поскольку представляла собой скорее не сожжение, а копчение заживо на медленном огне (в Европе этим славились только протестанты).

Так же, как в Европе, много проблем на Руси создавал периодически наступающий «конец света». Различные православные церковные деятели прогнозировали «конец света» множество раз, иногда не сходясь лишь в точной дате. Например, перед наступлением 1492 года одни ожидали его в марте, ибо именно в этот месяц, по их расчетам, был сотворен Адам и в марте же был распят Христос, другие сходились на том, что тотальное светопреставление должно наступить не ранее дня Петра и Павла, то есть 12 июля 1492 года, но не позднее 27 января 1493 года, когда с недели мытаря и фарисея начинался очередной пасхальный цикл 7001 года от «сотворения». Естественно, на Руси эти предсказания вызывали величайшую панику. Люди бросали все что нажили, переставали пасти скот, засевать поля и валом валили в церкви. Остальные хоронили сами себя — закапывались в землю и ожидали прихода Христа. Это описано в церковных хрониках.

Виновата в такой веселой жизни была только пища. Как духовная — христианство, так и физическая — черный хлеб. Но никому и в головы не приходило винить в таком положении вещей рожь, наоборот, как писал профессор Милов: «За рожью русские крестьяне числили и многие достоинства лечебного характера».

Тем не менее поздний приход христианства, невозможность окончательно победить язычество и, как следствие, существующее на Руси «двоеверие», отсутствие демонологических трактатов и особенности ментальности населения не дали возможности разгореться с такой же силой, как в Европе, таким явлениям, как массовые сожжения ведьм, уничтожение кошек, охота на ликантропов и пр. Для улучшения урожая, например, не сжигали ведьм, которые этот урожай могли попортить, а катали по полю толстых попов, приговаривая: «Уродися сноп, толстый как поп». Если попы отказывались, то их могли побить и все равно заставить выполнить языческий обряд: «Если же священнослужители отказывались это сделать, их валили на землю и катали насильно». Как признаются священники и сегодня: «это — яркий пример т. н. двоеверия, языческих по сути обрядов в полухристианской оболочке, однако можно заметить, что толщина попа мыслилась не как отрицательное качество, а как залог богатого урожая». А во время засухи, чтобы вызвать дождь, священника обливали водой. Но, несмотря на более безопасные для населения «установки», даваемые языко-христианством, физическая опасность спорыньи, с другой стороны, в России недооценивалась дольше.

Если в Европе вред спорыньи сомнения не вызывал (хотя бы как порча урожая) уже во времена Шекспира (1564–1616) — «Будто спорынья на ржи, Сгубил он брата», то в России образ «удачи-счастья-спорыньи» отражается в языке и литературе вплоть до дня сегодняшнего.

«Хозяин и хозяйка обыкновенно встречают и провожают его с веселым лицом, — писал в 1818 году Гавриил Успенский, — с поклонами и приветствием; все, что ни имеют, как-то: хлеб, молоко, яйца, огородные растения, — приносят без прошения, за все никакой не требуют платы, говоря, что за хлеб за соль с проезжего брать деньги — великий грех и что оттого спорыньи (успеха, удачи) в доме их не будет». То же записывает в свой знаменитый словарь В. Даль: «Кто за хлеб-соль берет со странного (путешественника), у того спорыньи в доме не будет». К концу XIX века века «спорынья» трактуется обычно скорее как удача, а не как раньше — «урожай, изобилие». В этом контексте упоминает спорынью Н. Лесков в 1874 году: «Кирилл остановил у какого-то домика лошадей и объявил, что здесь живет его приятель Иван Иванович Елкин, к которому если не заехать и ему как следует не поклониться, то нам в дороге не будет никакой спорыньи». В том же году Мельников-Печерский так рассказывает о колдунье: «И мало ль чего не судачили по скитам про елфимовскую знахарку… И молоко-то она из чужих коров выдаивает, и спорынью-то из хлеба выкатывает, и грозы-то и бури нагоняет, и град-то и молость напускает, и на людей-то порчу посылает». Здесь опять старое значение. Но за три года до того, в первой части той же книги «В лесах», Мельников-Печерский писал по другому: «А чтоб кто Сергею Андреичу повредил хоть какою малостью, того не случалось. Охота вредить была, да спорыньи не было..». Это автор о чем? Физической ядовитой спорыньи под руками не было, чтобы тому гадкому Андреичу подсыпать, или просто «не сложилось», «не подвезло», «не случилось»?

Но забавней всего, что спорынья-удача все еще живет в языке, хотя о ней мало кто помнит. В новом «Словаре русского речевого этикета» можно прочитать следующее: «Будь мы взаимно уважительны и внимательны друг к другу, глядишь, и дела наши пошли бы споро, и сопутствовала бы нам спорынья, то есть удача, прибыль, выгода. И вместо того, чтобы толкаться, подсиживать друг друга, а то и постреливать, говорили бы при встрече: спорынья за щеку! — то есть «приятного аппетита». Но, честно говоря, очень сомнительный «разговорный этикет» рекомендует составитель словаря. Ведь для того, кто в курсе, что такое спорынья, это пожелание звучало бы скорее как «да что б ты сдох наконец».

Как уже отмечалось, на рубеже XX века опасность спорыньи становится известной. Доктор медицины Н. Реформатский писал: «Один раз заболевание двух мальчиков произошло от хлеба, которым их угостил прохожий, ночевавший в доме их отца». И еще: «Заболел он в тот день, когда в первый раз поел свежего хлеба», — это об одном крестьянине. В обоих случаях речь идет о «злой корче» — отравлении спорыньей. Но, даже услышав о вреде спорыньи, никто не осмеливался высказаться против самой ржи. Рожь на Руси уже стала сакральной культурой. Рожь старательно «оправдывают» христианские философы. «Из того, что спорынья ядовита, не следует, что рожь вредна», — пишет Владимир Соловьев. «На ржи бывает спорынья; но ржаное поле мы все же называем «нивой Божией» — вторит ему Розанов.

А пока философы занимались восхвалениями ржи, психические эпидемии шли на Руси своим чередом. «В 1898 г. в Супоневе вспыхнула психиатрическая эпидемия религиозного характера, — пишет врач-психиатр и этнограф Павел Иванович Якобий, — охватившая все население большого села (с лишком 1000 домов), и подавшая повод к погромам и к судебному следствию, еще и теперь не оконченному, и в котором мне пришлось принять участие в качестве судебно-психиатрического эксперта». Вот цитата из его доклада:

«Дело началось с чтения св. Писания, к чему присоединилось вскоре его толкование, — это и дало повод говорить о штунде. Василий Д., инициатор религиозно-этического возбуждения, истерик с параноическою окраскою, проповедовал со странностью, сильно действовавшею на слушателей. Свидетели, вызываемые в обвинительном акте, на доследовании показали что они не могли, не имели силы, не смели противиться властному и страстному слову Василия Д., должны были принимать его толкования, должны были приходить на собрания. Их воля была аннулирована и совершенно подчинена слову учителя. В сущности, это был до сего времени довольно обычный истерический порыв нравственно-религиозной экзальтации, под влиянием страстной проповеди истерика — может быть, слегка параноика «среди дегенеративно-истеричного населения».