Христос был женщиной (сборник)
Шрифт:
Раскрыв полный текст, Криста читает внимательно, слово за словом. Вроде без искажений… Не верится… Может, все же подсократили? Вызывает «статистику». Все четыре тысячи тридцать три знака с пробелами на месте. Василисе не пришлось трудиться.
Ева еще не знает!
Криста цапает телефон. Но в новом Евином доме новый номер. Он пока не помнится. Приходится встать из-за стола, найти сумку, порыться во внутреннем кармашке. Как назло, рука выуживает не то: паспорт, корочки служебного удостоверения (выдали в первую же неделю работы, не мытарили испытательным сроком), длинную узкую расческу (не входит в косметичку, покоящуюся в недрах), не включенный еще мобильник…
Пальцы все еще никак не нашарят записную книжку, а взгляд скользит по не освещенному восходом циферблату будильника.
Криста всматривается.
Глазам не верю!
Без пяти восемь!
Выходит, по ошибке вскочила так рано.
Непривычно… Никогда и не планировала раннеутреннюю работу. Как бы сильно жареный петух ни клевал, все равно знала – засветло ей не встать. Пробовала не раз.
А тут само собой…
Еве в такую рань и звонить бесполезно, она ночная сиделица, разбудишь – еще и прибьет спросонья… Да и лучше бы, гораздо правильнее, если бы она сама как-нибудь узнала. Сообщать такую новость – все равно что напрашиваться на благодарность.
Довесок в шестьдесят минут при Кристиной занятости – как нечаянный кусок хлеба в блокаду. Порачительнее бы с ним…
Снова в постель? Глупо транжирить такой бонус.
Тогда что?
Криста идет на кухню и, не включая радио, в непривычной тишине – без музыкального или говорильного фона – не торопясь заправляет кофеварку, чистит и трет морковку, а мысли сами летят туда, где давно копятся ее профессиональные мечты. Запрещала себе даже экскурсию в эту чудо-страну, а вот возьму и поживу там!
Заслужила. Сумела не только по-бурлацки тянуть рабочую лямку! Сделала шаг в сторону – и расстрела не последовало!
Это же прорыв!
Ева живо сочинила, Матвей живо описал, и я… я живо пристроила!
Теперь, как только замзавша скажет: «Не формат», я ей, как в суде: «Прецедент есть». И он доказывает, что не обязательно все оценивать через губу. Слишком легкий это способ возвыситься над сочинителями. Заявить, что книга, спектакль, фильм неинтересны, обругать кем-то сделанное может любая, самая невежественная моська. …Знать, она сильна, что лает на творца…
Свысока и со стороны – позиция, ничего не дающая ни потребителю искусства, ни производителю.
Работаю, по сути, без права на самостоятельную оценку. Формат нашей газеты – это иронический стандарт, мол, всё и все негениальны. Но гениального-то всегда, во все времена – одна десятая процента в лучшем случае, бывают времена даже и подлей. Доля процента, и ее почти никогда не угадывают журналисты с критиками.
Если на летучке твою статью не обозвали на букву «г», считай – отличился. Держат в черном теле якобы для того, чтобы старались, чтобы неленостно трудились. Так-то оно так, но у этой луны есть невидимая сторона. Ведь хвалить никем еще не оцененное – большой риск. Чтобы пальцем в небо не попасть, нужны знания, в предмете разбираться надо, вкус иметь…
А где все это взять?
Только за один материал замзавша погладила меня по, а не против шерстки. С добродушием (результат редкого у нее равновесия между тем, сколько выпито и сколько хотелось) повторяла каждому, кто заглядывал в отдел: «Послушайте, что Криста написала! „Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?!“»
Ну, тут просто срезонировало. В себе она эту
тьму прочувствовала.И не обязательно ей знать, что я всего лишь к месту процитировала евангелиста Матфея.
Говорят, кризис поможет провести ротацию кадров… От невежд избавиться…
Вдруг меня на место замзавши передвинут… Вот бы…
В середине дня Ева сама объявляется.
Есть между нами связь, есть…
Звонит, как всегда, на ту минутку, которая у нее не имеет размера. Подчиняет себе все, что хочет, и не боится неудачи. Во всяком случае, время под нее прогибается.
– Улетаю на днях. Нужно по делам в Америку. Вернусь, повидаемся? – планирует она с такой свободой, которой у Кристы нет, даже когда ей нужно в булочную.
Но так хочется научиться ее залихватскости… И, не дождавшись удобного повода, Криста выпаливает:
– Купи сегодняшнюю газету!
Хорошо хоть, что удается сказать не слишком хвастливо.
Ева вмиг схватывает, о чем речь, и реагирует точно так, как хотелось бы Кристе:
– Напечатали? Это победа. Твоя заслуга.
И хотя губы Кристы бормочут скромно-лживое «да я тут ни при чем…», внутри восстанавливается ликование, которое посетило ее утром во время путешествия в страну иллюзий.
А Ева больше не возвращается к публикации. Разве что косвенно, заговорив о Лине с Матвеем. Оказывается, они сегодня улетели в свой Цюрих. Евин шофер отвез их в Шереметьево.
– Какие-то странные стали…
Вроде обычный зачин обычного женского разговора, в котором из всех оттенков слова «странный» выбираютcя только негативные и оно никогда не используется в чацком смысле: «…а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож».
Но нет, у Евы и тон не сплетницкий, и сбор информации скорее адвокатский, чем прокурорский… Удивительно, как она балансирует между высокомерным «не больно-то и надо» и униженным «мной пренебрегли». В ее интерпретации нет ни того ни другого. Каждый имеет право на сердечную тягу и на неприятие.
Оказывается, Матвей еще на Салоне уговаривал Еву с Павлушей прийти к ним в гости, а потом раз – и пропал. Оба ушли в несознанку.
– На их автоответчик наговариваю приглашение, зову к себе – мне-то все равно, на какой территории встречаться. Нет отклика. Жду… Знаю же, скоро улетают. Вчера, наконец, сталкиваемся нос к носу на конференции. После заседания зовут к себе. И Василису зачем-то прихватывают. Ну, думаю, ладно…
– Так ты знала про статью? – потускневшим голосом перебивает Криста. Не хватает самообладания, чтобы скрыть разочарование.
– Успокойся! Не знала! – резковато отвечает Ева. – Откуда?
– Неужели Василиса не проговорилась? – уже совсем по-простецки спрашивает Криста.
– А она-то тут при чем?
Криста сжимается, молчит. Не хочется делиться лаврами первопечатника…
– То-то Василиса с Матвеем была как-то необычно… – Ева мешкает, честно ища слово. И едкость растворяется старательной точностью: – Забавно почтительна… Да брось, это не важно. Ну, так мы едем. У «Алых парусов», что на Бронной, просят притормозить. Паркуемся. Матвей, естественно, ни с места, а Лина бежит в магазин. Значит, они заранее не готовились к нашему визиту. Я из солидарности иду с ней. Вижу, торт берет и к кассе… А есть хочется. И мне, а уж мужикам – точно. Ну, сама набираю всякой всячины, готовой, полуготовой. Приезжаем – я сразу на кухню. Так Линка даже там со мной не осталась наедине. Хлопочет, бегает туда-сюда без всякой на то нужды… В общем, странно все это… Ой, меня тут зовут, опаздываю! Ну, пока! До встречи…