Христос в Жизни. Систематизированный свод воспоминаний современников, документов эпохи, версий историков
Шрифт:
Ф.Фаррар 2 . С. 414–415.
Прокуратор Понтий, прозванный Пилатом, вероятно, вследствие пожалованного ему, или одному из предков, в виде отличия, дротика (pilum), не имел до тех пор никаких сношений с нарождающейся христианской сектой. Равнодушный к внутренним раздорам иудеев, он во всех сектантских движениях видел лишь проявление необузданного воображения и заблуждающегося ума. Вообще, он не любил иудеев. Иудеи же еще больше его ненавидели, находя заносчивым, надменным и вспыльчивым и обвиняя в неправдоподобных преступлениях...
Э. Ренан. С. 280.
В
Т. Айнс. С. 502.
Первосвященники и книжники, пожирая, по выражению Евангелия, верблюдов, действительно не забыли теперь отцедить комара. Пришедши к претории Пилатовой, они не вошли в нее, чтобы не оскверниться; и дали знать игемону, что ожидают его на лифостротоне для такого дела, которое не терпит отсрочки. Не забыли, без сомнения, извиниться перед игемоном в том, что закон не позволяет им войти во внутренность претории для личного с ним объяснения.
Архиеп. Иннокентий. С. 302–303.
Для достоинства представителя римской власти, конечно, было не особенно приятно требование вождей иудейства, чтобы он, во внимание к обрядовым тонкостям малопонятной ему религии, вышел к ним из дворца и выслушал их заявление на открытом воздухе. Но Пилат уже горьким опытом познал, как опасно затрагивать религиозные предрассудки иудеев, и потому он не замедлил выйти из претория, тем более, что римский обычай ничего не имел против самой широкой гласности в разборе судебных и всяких правительственных дел. Римские правители, а за ними и полуязыческие Ироды ставили свои трибуналы безразлично то перед дворцом, то на базаре, даже в театре, цирке и на больших дорогах, где только оказывалась наличная надобность в разборе того или другого дела.
А. Митякин. С. 226.
Римляне любили ранние суды, prima luce, «при первом свете дня». Не было еще семи часов, когда Пилат вышел из внутренних покоев дворца в преторию, где в то утро назначен был суд над самозванным «царем Иудейским», Иисусом Назореем.
Д. Мережковский. С. 553.
«Жалкий народ! слепые изуверы!» — думал, конечно, гордый римлянин, задетый тем, что его подвластные почитают дом его столь нечистым и богопротивным, что опасаются войти в него. Но дух Римской власти всегда щадил предрассудки побежденных народов; и Пилат немедленно явился на лифостротон.
Архиеп. Иннокентий. С. 302–303.
Перед входом в преторию, возвышался над площадью, «каменный помост», по-гречески Лифостратон, по-еврейски Гаваафа (Ин. 19:13), что значит «блюдо» или «чаша», — названный так, вероятно, потому, что выложен был круглою, — из иглистых, к одному центру сходившихся, лучей, — искусной мозаикой, напоминавшей глубокую чашу. Он служил судейской трибуной, откуда объявлялись народу приговоры суда. Гласный и всенародный суд под открытым небом, — наследие древнеримской Республики — сохранял и императорский Рим.
Д. Мережковский. С. 553.
Перед дворцом лежало белое мраморное полукружие, представлявшее собою открытое пространство, обращенное к священному городу и бывшее почти таким же общественным местом, как пространство между крепостью Антония и храмом. На этом помосте мог быть воздвигнут в самое короткое время импровизированный трибунал — бема...
Т. Айнс. С. 285.
...Площадка
перед домом прокуратора так названа от того, что была устлана мрамором и другими разноцветными камнями. Среди лифостротона находилось судейское место tribunal; ибо суд у римлян производился большей частью под открытым небом.Архиеп. Иннокентий. С. 2–3.
Пред этот-то трибунал совет синедриона привел теперь своего Узника.
Т. Айнс. С. 502.
В дурном расположении духа, но с надменностью и почти вынужденным снисхождением к тому, на что смотрел, как на отвратительное суеверие людей низшей породы, Пилат вышел к ним и, ставши под палящими ранними лучами весеннего солнца, окинул взором пышное собрание знаменитого духовенства и буйную чернь необыкновенного народа, который он презирал, как римлянин и как правитель.
Ф. Фаррар 2 . С. 415.
Дворец, построенный на возвышении, гордо поднимался со своей колоннадой над окружавшими его домами, так что из окон его открывался далекий вид на город с его извивающимися улицами.
А. Митякин. С. 226.
В этом-то царственном дворце, — куда не входил Иисус ни разу в дни свободы, — началась в трех отделениях четвертая часть возмутительного суда, предшествовавшего смерти Спасателя. В ней не было слышно ни пустословия Анны, — ни заклятий Каиафы, для того чтобы исторгнуть признание, ни беззаконного решения синедриона; потому что здесь судья расположен был в пользу подсудимого и старался об Его освобождении — прилагая все силы и всю смелость, какие могли зародиться в слабой и гордой, преступной и робкой душе его, — выражая все сожаление, на которое способна была его запятнанная кровью натура. Этот последний суд был полон сострадания и сильных душевных волнений. Три раза менял он свой вид. Три раза иудеи обвиняли Иисуса и три раза оправдывали римляне. Три раза иудеи отвергали это оправдание, и три раза Пилат, несмотря на неприятные предостережения иудеев, с возрастающей энергией, с усиливающимся душевным волнением прилагал все свои усилия, все свои способности, чтобы уговорить обвинителей и отпустить жертву на свободу.
Ф. Фаррар 2 . С. 414.
Увидев в очень раннее время такое сборище и приготовясь к встрече какого-нибудь более важного, чем всегда, пасхального возмущения, Пилат вошел в залу суда, куда введен был Иисус, вместе (надо думать) с некоторыми из обвинителей…
А. Митякин. С. 226.
Обычно прокуратору сначала вручался обвинительный акт, который он мог отвергнуть. Далее, если обвинительный акт принимался, прокуратор должен был получить delatio nominis, в котором обвинитель заявляет, что он действует не по причине личной ненависти или вражды. Обвинения производились публично и обращались к судебным властям, обвиняемый имел право призвать своих свидетелей, а также право на защиту. Ни одна из этих официальных процедур не практиковалась в Иерусалиме, потому что оккупационные власти старались приспособить свои законы к местным религиозным обычаям.
Р. Сантала. С. 193–194.
Итак, Пилат приказал вынести свое «курульное кресло» из судебной палаты и поставить его на особом возвышении, которое называлось «гаваафа» — т. е. высокое место, или по-гречески «лифостротон», т. е. мозаичный помост, сделанный из разноцветных камней, как это в обычае было у римлян, которые любили, чтобы курульное кресло римских правителей и сановников всегда стояло на известном возвышении над окружающими, как в знак видимого величия римской власти, так и с целью дать возможность большему числу присутствующих непосредственно слышать постановления и решения этой власти.