Хризантема

Веки постепенно тяжелели. Мисако стало казаться, что она летит на самолете, поднимаясь, опускаясь и снова взмывая к облакам… Потом наконец снотворное одержало верх, и она впала в подвешенное состояние между сном и явью, крепко сжимая в руке чужую помаду… Обостренное сознание остро улавливало каждый шорох, дуновение, малейший звук, раздававшийся в ночи. По ту сторону плотно закрытых век сиял серебристым светом узкий осколок луны, проникая в таинственные безмолвные глубины разума и сердца. Когда же звон храмового колокола вдали еле слышно возвестил рассвет, Мисако уже спала глубоким сном.

16

Трень, трень, трень… Снизу доносились звуки трехструнного сямисэна, сопровождаемые мелодичными завываниями госпожи Имаи. Восемь утра, очередной урок классического пения. Минуту-другую Мисако лежала, прислушиваясь. Потом в глаза бросилась губная помада, которая валялась на татами рядом с постелью, блестя в солнечных лучах. Вчерашний разговор всплыл в памяти. Мисако вскочила, подобрала помаду и принялась тщательно рассматривать. Нет, совсем не дешевая, да и сказано это было вчера только из ревности. Наоборот, дорогая, американская. Она сняла колпачок, прищурилась, увидев цвет, понюхала…

Теперь старенькая преподавательница подпевала ученице. Они повторяли куплет снова и снова, потом послышалось визгливое хихиканье свекрови.

— Чья ты? — Мисако взглянула еще раз на помаду и бросила ее в ящик стола.

Трень, трень, трень… Женщины внизу продолжали тянуть мелодию, всматриваясь в нотные листы, разложенные на татами. «Еще раз!» — командовала старшая, повторяя строчку под аккомпанемент сямисэна. Матушка Имаи старалась как могла. Старушка в кимоно одобрительно кивала головой, хотя хвалить ученицу сегодня было, в общем-то, не за что. Дело в том, что со всеми делами она напрочь забыла, что сегодня урок музыки, и вспомнила, лишь услышав из прихожей жизнерадостное приветствие: «Охае годзаимас! Доброе утро!» К счастью, хоть успела одеться, а удивление удалось скрыть смехом и шутками, чего нельзя было сказать об отсутствии невестки, которая обычно подавала во время урока чай, фрукты и пирожные. Пришлось готовить и подавать все самой.

Завершив урок, старая музыкантша закурила сигарету в ожидании чая и, не удержавшись, спросила, где Мисако.

Матушка Имаи врать не очень-то умела, поэтому ответила уклончиво:

— Бедняжка Мисако-сан не очень хорошо себя чувствует сегодня.

— Утренняя дурнота? — подмигнула учительница, выпустив облако дыма. — Вправе ли я предположить, что вам вскоре предстоит стать бабушкой?

Несчастная госпожа Имаи залилась краской и, заикаясь, выдала еще один уклончивый, но близкий к правде ответ:

— По-видимому. Но Мисако, — поспешно добавила она, — нездорова сегодня по какой-то другой причине.

Музыкантша проницательно улыбнулась.

— Значит, вас все-таки можно поздравить? — Она подняла чашку, словно предлагая тост.

Ее собеседница не могла найти себе место во время этого обмена репликами, с ужасом ожидая, что вот сейчас сверху спустится невестка и получит поздравления по случаю ребенка, которого вынашивает любовница мужа. В полном отчаянии госпожа Имаи, бледная как мел, схватилась обеими руками за грудь, на лбу выступил пот.

— Прошу прощения, сэнсэй, мне тоже что-то сегодня нездоровится. Всю ночь не спала, и голова болит.

— О, вот как! — встревожилась музыкантша.

Меньше всего ей хотелось подхватить какую-нибудь инфекцию. А если это грипп? В этом году он начался рано, кругом полно больных, а в ее возрасте… В две затяжки докурив сигарету, она срочно придумала какую-то отговорку и стала прощаться, спеша оказаться подальше от опасного места.

— Позвоните мне, когда будете хорошо себя чувствовать, и мы договоримся о следующем занятии, — сказала она, запихивая сямисэн в богато вышитый футляр. — Поскорее выздоравливайте.

Проводив учительницу, матушка Имаи почувствовала себя совершенно разбитой. С утра все шло наперекосяк. Эта ужасная сцена между сыном и невесткой… Что теперь будет? Хидео убежал на полчаса раньше обычного, не сказав ни слова. Мисако вообще сегодня еще не выходила, пришлось готовить завтрак. Семья теряет лицо, что уж говорить о каком-то уроке музыки! Она включила телевизор, где шли уроки кулинарии, и устроилась на обычном месте, бессмысленно глядя на экран и утирая лоб платком.

Мисако сбежала вниз, заглянула в столовую, весело пропев: «Доброе утро», и исчезла на кухне. Матушка Имаи с трудом подняла грузное тело из кресла и, переваливаясь на ходу, поспешила следом, вне себя от удивления. Мало того что невестка вырядилась в новый красный шерстяной костюм, так еще и схватила парадные черные туфли на высоком каблуке! Можно подумать, на парадный прием собралась.

— Что это ты так наряжаешься? — подозрительно прищурилась свекровь.

— Мне надо, — был краткий ответ.

— Куда надо?

Мисако натянула черные кожаные перчатки и схватила сумочку.

— Просто надо, — улыбнулась она и шагнула через порог навстречу яркому ноябрьскому солнцу.

Свекровь ошарашенно заморгала.

— Куда ты? — крикнула она вслед.

Раздвижная дверь с силой захлопнулась, колокольчик весело зазвенел. Матушка Имаи упала на стул и залилась слезами.

Утро было таким чудесным, что Мисако решила дойти до станции Сибуя пешком. По пути она зашла в кофейню и позавтракала. Таких кофеен в прошлом году настроили множество, специально к токийской Олимпиаде. Сесть на поезд оказалось легко, час пик уже прошел. Район Маруноути, где работал Хидео, был всего в пятнадцати минутах езды. Глядя в окно, она сжимала в руке губную помаду, поглаживая блестящий черно-золотой колпачок, словно магический талисман.

Поднявшись по трем лестничным пролетам со станции Хибия, Мисако обратила внимание на рекламный плакат в витрине бюро путешествий на углу. Ее сразу потянуло туда словно магнитом. Плакат, изображавший заснеженные вершины гор, приглашал покататься на лыжах в Швейцарии. Лыжи Мисако не интересовали нисколько, однако через минуту она уже стояла перед витриной словно завороженная, вглядываясь сквозь толстое стекло. В глубине зала за столом улыбалась молодая женщина, та самая, которая была с Хидео в тех двух ужасных видениях. Большая грудь, ярко накрашенные чувственные губы — ошибки быть не могло. Женщина вовсю хихикала, беседуя с клиентом. Мисако бросила помаду в сумочку и решительно толкнула стеклянную дверь.

*

Денек обещал быть жарким. Еще только половина одиннадцатого, а в приемной уже целых три клиента. Ничего удивительного, до Нового года чуть больше месяца, и люди торопятся, планируют свой отдых.

Напротив Фумико сидел пожилой мужчина, намеревавшийся отправиться с туристической группой в Калифорнию. В предвкушении интересной поездки он вовсю шутил, рассказывая, как путался с американскими деньгами на Окинаве: «Уж теперь-то я готов оставить сердце в Сан-Франциско!» Фумико вежливо хихикнула в ответ на истертую остроту, одновременно просматривая бумаги и соображая, как побыстрее все оформить. В зале была еще одна клиентка — молодая женщина в модном красном костюме. Она остановилась у стойки, разглядывая рекламные брошюры. Наверное, хочет поехать в Европу, подумала Фумико, надо спешить, пока другие не перехватили. Передавая документы мужчине, она снова подняла глаза на женщину в красном и на этот раз поймала ответный пристальный взгляд. Похоже, торопится. Раскланявшись с клиентом, Фумико встала и кивнула женщине.

— Прошу прощения за задержку, — поклонилась она.

— Я не спешу, — холодно ответила посетительница, подходя ближе.

— Добро пожаловать! Что вас интересует? — Фумико выдала самую ослепительную из своих улыбок и протянула визитную карточку. — Может быть, индивидуальный тур с посещением Парижа?

В последнем вопросе содержалась тонкая лесть. Фумико славилась умением работать с клиентами, всегда стараясь с самого начала расположить их к себе. Однако на сей раз обычная тактика не сработала — взгляд незнакомки в красном нисколько не потеплел. Карточку она небрежно сунула в карман, а выражение лица ее заставило Фумико поежиться.