Хромой Орфей

Прокоп уловил неподвижный взгляд Павла и замолчал, обхватив статуэтку. Потом стукнул себя пальцем по лбу, губы его дернулись в понимающей улыбке. Минутку! Он спрятал свою драгоценность, энергично прошагал в магазинчик, повернул ключ в двери, выходившей на староместскую улочку; возвращаясь, сбросил широкий плащ чернокнижника, сполоснул руки над раковиной в нише стены.

– Ты, возможно, недоумеваешь, почему я не удивлен твоим приходом?

Он сел на стул напротив Павла и, барабаня пальцами по доске стола, поощрительно улыбнулся гостю.

– Не удивлен, как видишь! Я знал, что ты придешь.
– Он перевел глаза на окошко, выходящее во двор; сдавил виски пальцами, как будто с трудом выжимал из перегруженной памяти обстоятельства их последней встречи; в конце концов махнул рукой.

– Чепуха. Я не представлял, что эта шутка с макулатурой так тебя обидит...

– Ну, это уж неважно, - пробормотал Павел.

– Tres bon , [33] забудем! Хочешь, приходи послезавтра. Обещаю - никто даже не улыбнется. В последний раз был довольно интересный спор об Унамуно. К тому же, - добавил он с легкой усмешкой, подозреваю, что твое присутствие будет приятно кое-кому...

33

Очень хорошо (франц.).

– Это ты оставь!
– с излишним раздражением оборвал его Павел. Выражение скрытности на иссушенном пылью лице побуждало его к откровенности.
– Что мне там делать? Слушать стихи и грызть соленые палочки? Нет... Не думай, что я такая уж дубина. В иных обстоятельствах все это было бы мне даже интересно... Но не теперь! Не теперь. Не обижайся, но все это кажется мне таким...

– Что ж, договаривай, - вставая, сказал Прокоп.
– Таким трусливым, да? Ненужным? Гм...

Он обошел вокруг умолкшего Павла и присел на краешек стола прямо напротив него.

– Сколько тебе лет?

– Какое это имеет значение?..

– Ну, все же, - протянул Прокоп с высоты своих двадцати пяти лет и фыркнул.
– Да ты не хмурься. Понимаю. Приступ идеализма. Комплекс самопожертвования. Нет, погоди, дай мне теперь сказать, я ведь тебя не оскорбляю. Без правильного диагноза нет правильного лечения.

– Однако... Я вовсе не желаю ни от чего излечиваться... Выражение безнадежности в голосе Павла слегка озадачило Прокопа, а может быть, и растрогало немного. Во всяком случае, продолжал он уже без насмешки:

– Ну, хорошо, давай в открытую. Видимо, ты не совсем понял смысла этих... ну, скажем, заседаний. На твой вкус они, видно, недостаточно эффективны, но... Не кажется ли тебе, что сначала надо во всем разобраться? Да, ра-зо-браться! Уверяю тебя, это не так просто. Ведь мы живем в пустыне. В навозной куче. Посреди духовной целины. Более того, в сумасшедшем доме. Понять надо... а потом действовать!

– Да, но...
– уже соглашаясь с ним, все же возразил Павел, - ведь за это время и война может кончиться...

Недоуменный взгляд Прокопа остановил его на полуслове.

– Ну и что же?
– Прокоп примиряюще усмехнулся: взял нож для разрезания книг, рассек им воздух.
– Вот так, что ли? Гм! Годится для деревенских парней в храмовый праздник. Кому ты этим поможешь? Визг слепых щенят... Они с этим здорово умеют справляться. Sancta simplicitas! Скажи, пожалуйста, что ты вообще понимаешь?

– Может быть, и ничего, - Павел постучал костяшками пальцев по спинке стула, - но я по крайней мере знаю, что люди умирают!

– И хочешь разделить их участь?

– Нет! Но не желаю безучастно смотреть на это! Пойми! Ведь это зло. Реальное. Я не сомневаюсь, что это зло...

– Колоссальное открытие!
– не скрывая нетерпения, перебил его Прокоп.
– А я-то не мог сообразить...
– Он бросил нож на стол.
– Ну, продолжай, надо же до чего-то договориться. Значит, ты думаешь схватить кинжал и - марш в поход против танков! Жест! Давид использовал в борьбе с Голиафом пращу и камни, и об этом пишут до сих пор - так?

Рука Павла повисла в растерянной пустоте - дальше была уже только печальная неудовлетворенность. Ощущение пут.

– Ага, начинаю понимать!
– сказал Прокоп: он соскочил на пол и положил ладонь Павлу на плечо.
– Просто ты пришел, чтоб убедиться, действительно ли... существуют те, «наверху». А вдруг! Так или нет?

Это было так. Павел резким движением стряхнул руку Прокопа; стиснув губы, он молчал. Жалел, что вообще переступил порог этой дыры.

– Ну, а если те, «наверху», действительно существуют?
– сдерживая смех, напирал Прокоп, которого ничуть не смутила неприязненность Павла.
– Что, если они и впрямь руководят борьбой? Не беспокойся, в них сейчас недостатка нет. В известном смысле их около семи миллионов. Не веришь? Послушай, ты отдаешь себе отчет в том, что борьба всегда идет не только против чего-то, но и за что-то? Не понимаешь? А ты как думал? Замолчат орудия, немцы уберутся, и у нас начнется мармеладная идиллия? А тебя нисколько не интересует, кто эти люди «наверху»? И как они себе представляют то, что будет потом? И чего они хотят?

– Не интересует. Если они, конечно, хоть что-нибудь делают. А не болтают.

– Ты больше ребенок, чем я ожидал, - серьезно осадил его Прокоп.

Он помолчал, обдумывая что-то, будто перебирал мысленно слова, которые следовало сказать; потом доверительно наклонился к Павлу, и голос его дружески смягчился:

– Оставим страсти, они для трактирных спорщиков. Смотри: я не имею никакого желания затрагивать твои чувства. Они и мне не чужды. Просто я знаю немного больше. Ты лист бумаги, на котором еще ничего не написано. Под словом «понять» я, конечно, подразумеваю слово «предвидеть»! В любом случае выигрывает тот, кто умеет предвидеть. Логично? Проверено на опыте истории. Предвидеть - значит быть подготовленным.

«Ну, а дальше что?» - спросил Павел прищуром глаз. Прокоп, похоже, понял немой вопрос - лениво усмехнулся, видно не решаясь на что-то. Вытащил из ящика стола помятый альбом, перелистал - в нем были эстампы. Показал их Павлу с восхищением ценителя красоты:

– Что скажешь? Прелесть, правда? Вот это... Павел глазом не моргнул только скользнул взглядом по листам и отвернулся. Прокоп разочарованно вздохнул.

– Кажется, ты еще не понял, что важно уже не то, что есть теперь, а то, что будет потом, - объяснил Прокоп со скукой в голосе.

– Я сейчас об этом не думаю.

– В том-то и дело!

– А что будет потом?

Прокоп пристально посмотрел на Павла.

– Я не пророк. Но у меня есть свои опасения. Потому что так просто дело не кончится. Понял? Ничего не будет кончено. Наоборот. Только тогда-то и начнется борьба, и это будет наша борьба. Моя. Для нее-то и надо вооружиться, потому что та борьба и будет решать судьбу всех ценностей, созданных человечеством за все время существования. К твоему сведению, - добавил он, сдвинув брови, - я ненавижу любительство. Во всем - в искусстве, в войне, вообще!