Хромой странник

– Как прошли сегодня тренировки? Отработали перманентный штурм?

– Мудрено это все, – пробубнил Наум, – неужто есть какой-то прок в этих салочках?

– Если вы будете плохо подготовлены, уже в первом же бою потеряете не меньше половины всего отряда. Во втором бою будете неэффективны, а третьего боя уже просто не будет. Как говорил один великий полководец, «тяжело в учении – легко в бою». Первое же поражение – и все, как трусливые зайцы, разбегутся по лесам. Вот так-то, друг мой. И чтобы этого не произошло, я намерен всю душу из вас вытрясти, но заставить действовать слаженно и уверенно. Еще до того момента, как дело дойдет до стычки на мечах, вы должны уничтожить противника морально, ввести его в состояние панического ужаса. Столкновение один на один в открытом бою – профессионализм высокого уровня, стезя опытных воинов. Вы же должны уметь уничтожить врага на максимально большой дистанции. А для этого вам нужно в совершенстве владеть стрелковым и метательным оружием, уничтожить врага не числом, а умением.

Правду сказать, моя крайняя занятость, сон по четыре часа в сутки и постоянные разъезды по окрестности наталкивали на мысль, что рано или поздно должен произойти семейный скандал. Восемь месяцев прошло с той поры, как я увез Ярославну из Мурома, но по прошествии времени наши отношения ничуть не изменились. Моя пока что только будущая супруга проявляла удивительное терпение. В отличие от современных женщин, она довольствовалась тем немногим вниманием, что я ей уделял. Всегда доброжелательно встречала, говорила ласково, без напряжения, без ноток истерики в голосе. Чтобы возлюбленная не скучала, порой я брал ее с собой, если ехал в город, на тренировки стрелков, на строительство. Ей было очень интересно заходить в мастерские и наблюдать за работой людей, которые с каждым днем все прибывали и прибывали из самых дальних уголков, из затерянных в лесу поселений и племенных хуторов. В мою новую обитель стягивались десятки людей, обиженных судьбой, гонимых, беглых. Кто-то из них был лиходеем, вором, провинившимся холопом, бегущим от кары своего хозяина. Я никому не отказывал в убежище, прекрасно понимая, что технологии не строятся на голом месте и для успешного наращивания мощностей и объемов требуются люди, грамотные, обученные рабочие, которые сами, своими руками создают свое собственное безопасное будущее.

12

Как и в прошлом году, в первых числах ноября выпал снег. От окружавшего Железенку леса практически ничего не осталось. Голая земля, развороченная и рыхлая. Я даже заставлял выкорчевывать пни от срубленных деревьев, стараясь максимально эффективно использовать данные мне немногочисленные ближние ресурсы. Результаты такого рачительного подхода, налаженной схемы производства, приносили свои плоды. Боярин Дмитрий, которому принадлежала эта земля, получал весьма солидную прибыль от всех торговых сделок и очень быстро наладил собственное финансовое положение. В лучшую сторону изменились и наши с ним отношения, да и в княжеском окружении боярин занял весьма устойчивую позицию благодаря доходам. Золото и серебро решали многие проблемы. Вооруженная моим оружием княжеская рать численностью в пять сотен воинов принимала приказы боярина так же, как и приказы самого князя. Хотя какие могут быть приказы от выжившего из ума властителя! Так что всем заправлял Дмитрий Игоревич с помощью своих сторонников. От мятежного Юрия долгое время не поступало никаких вестей, словно этот претендент на рязанский престол вовсе сгинул. Старик Ингвар, опекаемый боярской кликой под молчаливое согласие епископа, давно отошел от дел и почти не участвовал в решении проблем своей вотчины. Юный наследник под покровительством Дмитрия готовился занять княжеское место, но без особого рвения, видя собственными глазами, что дело это неблагодарное и весьма опасное. Купцы по привычке вели караваны в Рязань, но позже, смекнув, где большая выгода, повадились подтягивать свои струги и до моей крепости. За теплый сезон, пока была открыта речная навигация, они успели сделать лишь по две торговых ходки. Да и не всякие отваживались брать диковинный товар в обмен на сырье, которому они никак не могли определить уверенную, стабильную цену. Порох я предпочитал готовить сам, поэтому больше интересовался составляющими его ингредиентами – серой и селитрой. Так же охотно покупал нефть, на основе которой изготавливал в основном горючие смеси, смазку и битумы, хоть у меня и было достаточно дегтя для производства горючих смесей. Все-таки самогонный аппарат, или метод возгонки, —это гениальное изобретение человечества! И не только потому, что посредством него можно получать крепкое спиртное.

Слухи о новой крепости катились по округе, доходили до Владимира, Коломны, Мурома. Лазутчики от тамошних князей являлись с завидным постоянством, и мне, к сожалению, не всегда удавалось их распознать. Засылались и отчаянные головорезы с целью убить меня: если бы не близнецы, неизвестно, как бы все обошлось. Я до такой степени уматывал себя работой, постоянным недосыпанием, что вряд ли успел бы среагировать на нападение. Самым закрытым и засекреченным я держал производство пороха, контролировал лично, все остальное утащить собственно как технологию было практически невозможно.

Пошла по округе легенда о семи кузнецах Ареда, способных, по слухам, выковать что угодно. Кудесники, которых приравнивали к волхвам да ведунам, говорящие с богами и черпающие силы от их благодати. Откровенно говоря, такой слух был тщательно продуманной дезинформацией. Я сам разработал основу этой легенды и напустил туману на некоторые технологические процессы, совмещая их с вымышленными, несуществующими ритуалами. Проще свалить все мастерство и таинство трансформации веществ на волю богов и светлых духов, чем морочить голову темным людям мозгодробительными теоремами и научной белибердой про дендритные зерна в структуре металла, про точку эвтектики и атомарные решетки. Семь кузнецов, как подмастерья одного мастера Ареда, то есть меня, были выбраны не случайно. На самом деле в кузницах, организованных мною, работали не меньше трех десятков, но семь плюс один – восемь – было значимым числом для суеверных людей этого времени. Как детская игра в испорченный телефон, слухи расползались по Мещере, мордовским землям, муромским, а с подачи Рашида и булгарским, обрастая интересными подробностями, новыми персонажами и еще большим налетом мистики, что вполне удовлетворяло мои ожидания. Конечно, я по возможности контролировал и подогревал интерес к этим разговорам и историям. Не было у меня средств массовой информации, не было и возможности создать их, но контролировать слухи я мог, в тот или иной момент отправляя проверенных людей на задания с четкими указаниями.

Информация – ключ к владению ситуацией. Я был просто вынужден создавать собственную сеть информаторов, шпионов, если угодно, которые под видом охранников или проводников отправлялись вместе с караванами и возвращались, донося до меня бесценные сведения о дорогах, реках, городах, поселках. В то самое время как Ярославна со своими няньками да тетками готовилась к свадьбе, я сформировал еще один небольшой отряд лазутчиков-провокаторов из числа самых горластых и смекалистых… скоморохов. Эти отчаянные ребята давно облюбовали нашу Железенку, где с самого первого появления нашли горячий и радушный прием. Одиночками и группами они часто и подолгу гостили у нас, отдыхая и устраивая представления. Я невольно восхищался их мужеству, с каким они переносили тяготы своей кочевой жизни. Их били, над ними издевались власть имущие, проклинала церковь, а они продолжали дурачится и высмеивать всех и вся, как перекати-поле мотаясь по долам и весям. От них требовалось лишь выполнять мои личные поручения. Если кому-то что и рассказывать, то по уже заготовленному мной сценарию. Я стремился создать легенду вокруг Железенки, запутанный мистический клубок, где всей информацией владел только я, а прочие знали лишь часть целого. В моем положении нельзя было никому доверять, даже людям, которых знал не один месяц. Это была словно масштабная театральная постановка, куда были вовлечены десятки людей, не знающих конечной цели, но слепо доверявших мне, вернее, мифу, сложившемуся вокруг меня.

Под утро крупные хлопья снега закружились над раскисшей, промокшей землей, сменяя мелкий моросящий дождь. В новые окна было отлично видно, как деревенские выходят из домов по своим повседневным делам. Обжились уже, устроились, быстро привыкли к новому месту, и вроде бы даже забыли о том, что еще прошлой осенью эта деревенька считалась проклятым местом. Что от той теперь осталось? Пасмурная погода давила сумрачным, серым небом, низко плывущими облаками, мокрыми хлопьями снега, резкими порывами ветра. В своем времени я бы, наверное, пережидал такую погоду сидя дома. Включил бы музыку погромче, зашторил бы окна, отключил бы телефон, чтобы не беспокоили и не изливали на меня свой негатив те, кто так же, как я, впал в депрессию из-за мерзкой погоды. Но в этом мире все не так. Не могу себе позволить расслабится, скиснуть, отказаться от всего задуманного. Я вынужден, как акула, оставаться в вечном движении, чтобы не задохнуться, не отстать. К этому можно привыкнуть. Перебороть в себе лень и плохое настроение, нежелание действовать и жить. Сейчас мне удалось убедить всех вокруг в том, что все задуманное и уже сделанное очень важно, просто необходимо для будущего живущих здесь людей. Они пока верят мне, видят логику и смысл в моих словах. Но стоит мне остановиться, сбавить обороты, все пойдет прахом. Иссякнут средства для строительства, исчерпаются ресурсы, люди побегут от неизвестности, как и прежде, в лесную глушь. Именно поэтому я обязан сейчас встать и продолжить то, что делал до этого. Это раньше (или позже?) я мог позволить себе бросить все на полуделе, отложить до лучших времен, но только не теперь, когда столько человеческих жизней в буквальном смысле зависит от меня.

Раскисшая земля парила молочно-белыми пятнами тумана. Снежинки падали в грязь и тут же таяли, не успевая прикрыть ее. Я неторопливо оделся, накинул теплый меховой жилет, кожаную накидку с капюшоном, пояс с коротким кинжалом. Как бы невзначай, между прочим, заглянул в темную комнату без окон, где сушатся лекарственные травы – не надо ли прикрыть отдушины?

В соседней светелке, маленькой и уютной, спала Ярославна, спала крепко, безмятежно. Пусть спит – ей некуда торопиться. Днем будет много забот, простых домашних дел. Она очень легко и естественно приняла все, что с нами происходило. Никогда не слышал от нее ни упрека, ни каприза. Она не жаловалась на то, что заел быт, на то, что меня видит редко и все чаще по ночам. Это все было как само собой разумеющееся. Словно всю жизнь с ней так и жили. Любил ли я ее? Да, любил. Не было уже того юношеского пыла, страсти, безумной влюбленности, которая, как известно, в свое время перерастает в лютую ненависть или просто в безразличие друг к другу. Но и как к трофею я к ней никогда не относился. Она была спутницей жизни, заботливой и милой женой, готовой поддержать своего мужа в любом начинании. Патриархальное воспитание в боярской семье заставляло ее думать, что ее муж, пусть пока и незаконный, – это ее господин, ее опора и смысл ее существования. Мне, современному человеку, привычному к немного другим стереотипам, было непросто первое время принять такое безропотное подчинение и послушание. На ее беззаветную любовь, на ее верность я отвечал взаимностью, не гнал от себя даже когда был замотан делами, баловал дорогими подарками. Сам иногда изготавливал в мастерской драгоценные украшения, кольца, серьги, браслеты, подвески. Если что-то не мог изготовить сам, обязательно дополнял чем-то из товара купцов, которые зачастили в новую крепость и вести дела с которыми было одно удовольствие. Ладьи торговцев и местных перекупщиков, гостей из дальних восточных земель, причаливали к нашей новой пристани чуть ли не каждый день. Так что Ярославна не была обделена моим вниманием. Попутно я опекал ее домашних, в свое время изгнанных разгневанным боярином из Мурома. Повариха, конюх, дворовый человек, осиротевшая племянница лет двенадцати, крутившаяся словно младшая сестренка возле нее, и еще чуть-ли не взвод, нянек, теток, приживалок из совсем уж дальней родни – всю эту ораву Ярославна привычно взяла в оборот, да так, что я шутливо величал ее «воеводой хозяйственной дружины».

Как бы я ни пытался строить свой, с позволения сказать, бизнес, рассчитать все нюансы было невозможно. Основную ставку я, разумеется, делал именно на торговые отношения: на продукцию мастерской, на стекло и железо, на медь и оружие. Но, вопреки моим расчетам, больше всего дохода стало поступать от склада, пристани и наспех сооруженной ремонтной верфи, где опытные мастера, такие, как дед Еремей с дюжиной таких же спецов, могли чуть ли не построить новый корабль заново. Много нового внес пришлый мастер с северных земель Авдотий – вот уж кто топором работал на загляденье, так это он. Склады ломились от купеческого добра. Охрана из местных была отчасти условной, так как народ быстро смекнул выгоду от такого соседства с торговцами и без всякой агитации не давал и ниточке пропасть со склада. Мало того, в порыве рвения какой-нибудь замшелый дед, потрясая клюкой, покрикивал на торговых, если находил беспорядок в хранении товара. Восточные люди только восхищенно цокали языками и, смеясь, исправляли оплошность.

В мастерских было тихо. Сегодня всех мастеров перебросили на ремонт пристани, пострадавшей от недавнего оползня. Скопом, дружно бросились на укрепление берега вблизи торгового ряда. Да, именно торгового ряда – ведь туда, где появлялись купцы, направлялись и покупатели. Кто-то приходил по реке, кто-то верхом, на подводах и телегах через лес, аккурат через новую переправу, которую я так удачно организовал в самом узком месте Оки. Этим изобретением или, вернее сказать, новшеством я мог гордиться. Плот для переправы я сконструировал таким способом, что ему требовалась только одна точка крепления с огромным воротом-барабаном, на который накручивалась веревка. В отличие от обычных плотов, мой имел довольно глубокий парный киль, расположенный под углом к течению. Такую конструкцию я подсмотрел в рыбацком приспособлении, которое называлось «салазки». Вместо того чтобы забрасывать крючок с грузилом с берега на длинной удочке, рыбаки использовали такие легкие «салазки» которые буквально вывозили крючок вниз по течению на любое расстояние. В озерах такая конструкция работать не будет, только на реках. Пришлось произвести немало расчетов, чтобы не ударить в грязь лицом перед новыми соседями. Этой странной конструкцией я решил две проблемы. Проблема первая и, пожалуй, самая важная – это отсутствие поперечного каната, переброшенного через реку. В моей переправе фарватер был свободен. А еще для моего плота не требовался паромщик. Плот-переправа самостоятельно пересекал течение, благополучно доставляя людей на противоположную сторону к свеженькой пристани. Переправа приносила немалый доход: даже часть княжеской дружины, отправляясь по своим делам во Владимир, не побрезговала воспользоваться ею, найдя этот путь самым коротким и удобным.

Средств на строительство вполне хватало. Я даже создал что-то наподобие банка в одном из новых подвалов крепостной стены. Специально изготовил огромный сейф со сложным и весьма хитроумным замком, ключ от которого, существующий в единственном экземпляре, держал у себя. Купеческий приказчик Ефрем из Коломны, который был частым гостем в моей новой обители, был так поражен таким изобретением, «чудо-сундуком», что заказал мне целых три таких же для продажи в своей вотчине. У Ефрема была крепкая хватка и деловая жилка, он быстро смекал, что и где можно выгодно продать или купить, поэтому в крепости он всегда был желанным гостем. Его деловые качества, большие связи в среде купцов и перекупщиков во многом позволили и мне быстро встать на ноги, поэтому я ценил его участие в общем деле.